Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в.

Идеи социалистического аскетизма в 30-е гг. стали чуть ли не нормой жизни. Проблемы половой любви не дискутировались теперь свободно на страницах молодежных журналов. На улицах Ленинграда невозможно было встретить не только девицу легкого поведения, но и фривольного духа рекламу или витрину. Внешне изменился даже стиль поведения молодежи. Побывавший в 1937 г. в Ленинграде знаменитый французский писатель Андре Жид с удивлением писал о выражении серьезного достоинства на лицах молодых людей без всякого намека на пошлость, вольную шутку, игривость и тем более флирт. Политическую систему устраивала деэротизация советского общества. Трагическими последствиями оборачивалась религиозная моралистика, стремящаяся к подавлению эротических потребностей у людей и переводу их энергии в фанатическую любовь к Богу. Подавление же естественных человеческих чувств пролетарской идеологией порождало фанатизм революционного характера, нашедший, в частности, выражение в безоговорочной преданности лидеру, в обожествлении личности Сталина.

Но лишь на первый взгляд могло показаться, что половая мораль в социалистическом городе, каким в 30-е гг., несомненно, стал Ленинград, обрела наконец вполне цивилизованные формы, а свободную любовь, в худшем смысле этого слова, искоренили. В действительности все оказалось намного сложнее. Новое поколение горожан, формировавшееся в основном за счет выходцев из деревни, проще и спокойнее воспринимало массированное давление идеологии социализма в области интимных отношений. Бывшие крестьяне обладали весьма стойкими общинными установками на возможное вмешательство в регулирование норм морали всем сходом, на открытость всех событий личной жизни. Однако материально-бытовые условия и уровень общей культуры новых горожан, и прежде всего новых рабочих, отнюдь не способствовали оздоровлению норм их сексуальной морали. Под натиском идеологии добрачные связи — довольно обычное проявление чувственности и эротических устремлений молодежи — стали считаться «нездоровым, капиталистическим образом жизни». Как правило, они носили в лучшем случае характер весьма низкопробного адюльтера, в условиях же общежитий — просто беспорядочных контактов, но отнюдь не длительных устойчивых интимных отношений, предшествовавших браку. При этом факты полового общения тщательно скрывались, в результате чего обычные человеческие формы выражения любви превращались в некий запретный, а следовательно, весьма желанный плод. Подобная ситуация — при малейшем смягчении общественных устоев — была чревата появлением контингента потребителей проституции.

Таким образом, процесс либерализации половой морали, на который как на средство ликвидации торговли любовью так уповали русские демократы, в условиях сталинского социализма проходил в явно искаженных формах. Не оправдались и надежды на пролетарскую молодежь, создававшую, по словам А. В. Луначарского, поэму новой любви. Социалистический аскетизм явился препятствием на пути формирования норм урбанистической сексуальной морали, в основе которой должно было лежать расширенное потребление духовной и материальной культуры города.

Моногамия по-пролетарски

Одной из иллюзий либеральной петербургской интеллигенции начала XX в. явилась идея о преодолении язвы продажной любви с помощью новых форм брака. Моногамию все дружно считали единоутробной сестрой проституции. Однако и самые смелые мечтатели не могли себе представить в начале XX в., — даже чисто теоретически — современные тенденции изменения брачных отношений: устойчивые нуклеаркые, материнские, в конце концов, «шведские» семьи, длительный конкубинат. Наиболее реальной казалась возможность замены собственнического брака по расчету на свободный внематериальный союз любящих друг друга людей. Существование такого союза опять-таки связывалось с пролетариатом. В. И. Ленин считал необходимым противопоставлять «мещански-интеллигентски-крестьянский пошлый грязный брак без любви — пролетарскому гражданскому браку с любовью» [348] . После Октябрьского переворота представилась возможность осуществить эти идеи на деле. И конечно, прежде всего в эксперимент была вовлечена молодежь.

348

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 49, с. 54—57.

Первые реформы Советского государства в области брачно-семейных отношений ускорили уже начавшийся до революции процесс распада старой семьи патриархального типа. Еще в начале XX в. в Петербурге в рабочей среде наметились снижение рождаемости детей, ослабление экономических связей между супругами, усиление самостоятельности женщины. Октябрьский переворот юридически не уничтожил института семьи, но в значительной степени политизировал его положениями декретов СНК от 19 и 20 декабря 1917 г., что, в частности, нашло отражение в признании действительным лишь гражданского оформления семейных отношений, запрещении многобрачия даже для лиц, исповедующих ислам, и т. д. Люди, венчанные в церкви, не признавались отныне супругами в юридическом смысле, а уничтожение церковного брака как альтернативы гражданскому являлось несомненным наступлением на права личности и не соответствовало провозглашенной свободе вероисповедания. По сути дела, Советская власть, утвердив своими первыми декретами гражданский брак, отстранив церковь от решения вопросов развода, уничтожила тем самым феодальные основы семейной жизни [349] .

349

См.: Декреты Советской власти. Т.1. М., 1957, с. 237—239, 247-249.

Такова была правовая регламентация. На практике же многие видные деятели Советского государства всячески стремились перепрыгнуть от феодальных норм брачных отношений к так называемым «социалистическим». А. М. Коллонтай еще в 1919 г. писала: «Семья отмирает, она не нужна ни государству, ни людям… на месте эгоистической замкнутой семейной ячейки вырастает большая всемирная, трудовая семья…» [350] . Эти же идеи пропагандировались и в молодежной печати. «Социальное положение рабочего парня и девушки, — можно было прочитать в журнале «Молодая «гвардия» за 1923 гг., — целый ряд объективных условий, жилищных и т. д. не позволяет им жить вместе или, как говорят, пожениться. Да, эта женитьба — это обрастание целым рядом мещанских наслоений, обзаведение хозяйством, кухней, тестем, тещей, родственникам и, — все это связано с отрывом, мы бы сказали, от воли, свободы и очень часто от любимой работы, от союза (комсомола. — Н.Л.)» [351] .

350

Коллонтай А. М. Семья в коммунистическом обществе. Одесса, 1919, с. 15.

351

«Молодая гвардия», 1923, № 4—5, с. 154.

Не следует забывать, что в силу особенностей психологии юношества — возраст, которому вообще свойственно стремление к ниспровержению или, во всяком случае, к ревизии принципов жизни старших поколений, — любая, даже самая абсурдная идея, высказанная в печати, а к тому же еще и лидером правящей партии, представителем государства, воспринималась как истина. Противоречивое воздействие на отношение молодых людей к семье оказали и советские законы, демократизировавшие процедуру разводов. Значительная часть юношей и девушек в новом брачно-семейном законодательстве нашла прежде всего оправдание свободных связей. Не случайно весьма популярной в среде молодежи заводских окраин Петрограда в начале 20-х гг. была частушка:

«Советская власть,

Мужа не боюся,

Если плохо будем жить,

Возьму разведуся» [352] .

Свобода разводов становилась опасной игрушкой в руках слишком ретивых сторонников нового, «коммунистического» представления о семье, которые утверждали: «При социалистическом обществе дезинтеграция семьи достигнет своего завершения. Социализм несет с собой отмирание семьи» [353] . Стремительно поползла вверх кривая разводов. Только в 1927 г. в Ленинграде было зарегистрировано 16 тыс. случаев расторжения браков. Более трети молодоженов не прожили вместе и трех месяцев [354] . Наиболее рьяно использовала предоставленные Советским государством права в брачно-семейной области рабочая молодежь. Так, согласно статистическим данным за 1929 г., среди разведенных рабочих мужского пола лица до 24 лет составляли в Ленинграде 19,5%, в то время как среди служащих — всего лишь 10,3, а среди женщин — соответственно 35,6 и 23,6% [355] . Следует отметить, что упрощенная процедура разводов особенно болезненно отражалась на молодых женщинах. В 1928 г. Ленинградский институт охраны материнства и младенчества обработал 500 анкет лиц, подавших документы в ЗАГС для расторжения брака.

352

Частушка. М, —Л., 1966, с. 351.

353

Вольфсон С. Я. Социология брака и семьи. Минск, 1929, с. 375.

354

См.: «Ленинградская правда», 3 ноября 1988 г.

355

См.: ЦГА РСФСР, ф. 374, оп. 23, д. 139, л. 121, 122, 174, 177. (Подсчитано автором. — И. Л.)

Более 70 разводов, согласно данным института, совершалось по инициативе мужчин, немногим более 20% — по требованию родителей, 7,5 — по обоюдному желанию супругов и лишь около 2% — по настоянию женщины [356] . Данные цифры почти непосредственно касаются проблемы проституции. Один из исследователей этого явления писал, что в 20-е гг. контингент публичных женщин «пополняется в громадной степени из лиц, имевших дело с зарегистрированным браком, тогда как до революции девицы преимущественно составляли почти исключительно кадры проституции» [357] .

356

См.: Кетлинская В., Слепков Вл. Указ, соч., с. 101.

357

«Право на жизнь», 1926, № 8—10, с. 10.

Статус семьи в сознании молодых ленинградских рабочих был основательно поколеблен и благодаря старательному муссированию вопросов о функциях семьи в новом обществе. Сомнительные идеи и варианты брачных отношений навязывались пропагандируемыми в сборниках комсомольских песен частушками о семейной жизни:

«Эх, била меня мать и поучала,

С комсомольцами гулять запрещала.

Лучше б дома, говорит, ты сидела,

Поучилась щи варить, хлебы делать.

Нет, мамаша, все ты зря, эти вещи

Спокон века кабалят бедных женщин.» [358]

358

Комсомольские песни. М., 1924, с. 11—12.

Проблемы взаимоотношений полов находили отражение в художественной литературе, в постановках театров, рабочей молодежи — ТРАМов. Так, на сцене Ленинградского ТРАМа в 1925—1928 гг. шла пьеса самодеятельного драматурга П. Маринчика «Мещанка», где в мелодраматическом ключе разрешались проблемы семейной жизни и общественной деятельности. Комсомольские активисты стремились в обязательном порядке обсудить в фабрично-заводских коллективах такие проблемы, как «Любовь и комсомол», «Комсомол и кухня».