Просто бывшие

Это пиджак Мира, нет никаких сомнений.

Прижав его к груди, как величайшую драгоценность, шарю глазами по комнате, а потом подхожу к двери в спальню. Рука дрожит, когда я поворачиваю ручку…

На постели никого, если не считать разбросанного нижнего белья. Голову ведет, как от выпитого на голодный желудок вина.

Шум воды из душа не перекрывает гортанный смех какой-то девицы.

Я все еще не верю, что это правда, когда девица, громко взвизгнув, говорит:

— Черт, Соболев, ты больной что ли? На лицо-то за что?!

Прижимаюсь к косяку, вдруг обессилев. Понимание в какой я глубокой заднице бьет наотмашь. В груди черная дыра, она ширится, ломая мне ребра. Дышать не могу, как больно от этого предательства.

Девица заливисто хохочет, когда я слышу голос мужа:

— Не дергайся!

Нас с ним разделяет пара шагов и тонкая стеклянная дверь. Пока я сгораю в агонии, мой муж жарко имеет в ванной какую-то девку.

Мне сделать эти два шага, раскрыть створки и увидеть всё своими глазами. Но внутри будто всё выжгло. Ни чувств, ни желания что-то выяснять. Пустота. Там, где когда-то была яркая звезда, теперь непроницаемая черная дыра. Боюсь, если я сделаю хоть шаг к двери, она поглотит меня целиком…

И я, развернувшись, тихо покидаю номер в обнимку с пиджаком мужа».

18.2

Когда я заканчиваю свой тихий пересказ того дня, полоска рассвета становится шире.

Тогда я больше не смогла уснуть. Эмоциональное удушье, которое меня охватило в номере отеля, так и не ослабило хватку. Мир приехал спустя сорок минут, погремел посудой на кухне, а потом улегся спать в гостиной. А утром я собрала свои вещи.

Смотрела сухими воспаленными глазами на спящего мужа и раз за разом умирала от боли, что разлилась в груди. Я ушла, тихо прикрыв дверь. Оставила там, за порогом, мое разбитое сердце, неудавшийся брак и записку.

«Я хочу развод».

Мир весь мой монолог хмурился, но ни разу не перебил меня.

И теперь я смотрю на него с вопросом.

— Почему ты тогда не потребовала объяснений? — Его голос хрипит, и Мир прочищает горло.

Пожимаю плечами.

— Разве ты бы стал со мной говорить?

Мир отворачивается, озадаченно ерошит волосы, впуская в наш теплый кокон утреннюю прохладу. А потом произносит:

— Прости меня.

Напряжение, сковавшее меня, вдруг выливается наружу слезами. Они текут по лицу, и я даже не стираю их со щек. Заметив это, Мир прижимается лбом к моему, смотри в самую душу. И я вижу во взгляде вину.

— Прости меня, Юль, — повторяет муж, покрывая мое лицо легкими поцелуями. Шепча одно только: — Прости, прости…

А потом прижимает к груди и укачивает в безопасном кольце рук, пока я захлебываюсь слезами. Выплакиваю всю ту боль, что носила в себе три долгих года. Слезы текут нескончаемым потоком, превращая июньский тихий рассвет в ливень. Горячие капли стекают по шее, а я прижимаюсь к груди человека, который когда-то сделал мне так больно, что не вынести одной.

Но я была не одна… Была мама Таня, моя колючка Янка, были мои ведьмы Света и Ира, была работа, в которую я погрузилась с головой… И я. У меня всегда была я. Та самая опора, которую невозможно потерять.

Постепенно я успокаиваюсь, и Мир, налив в крышку ароматного чая, мелкими глотками спаивает мне. Тепло проникает в каждую клеточку.

— Прости меня. — Я слышу эти слова снова, прижавшись к груди мужа. Из-за этого голос Мира приобретает особую глубину. — Я должен был тебе рассказать. Я виноват перед тобой, но не в том, в чем ты меня обвиняешь.

После этих слов, сказанных будто из самого сердца, я слушаю, затаив дыхание.

— Ты знаешь, что в компании я занимал должность, которая меня не устраивала от слова совсем. Кольцов, будто издеваясь, давал невыполнимые поручения, мне иногда казалось, что гендир просто хочет меня выжить. Заставить написать «по собственному». Но я терпел. У меня была семья, молодая жена, и я горел желанием обеспечить тебя всем, чем могу. Когда я устраивался, пятидесятилетний Кольцов был вдовцом, но через пару полгода женился на девице, младше его в два раза. Алинка была неплохая девчонка, капризная только и жадная до всего. До денег, до наркоты и до мужиков. В последние месяцы она просто проходу не давала. Бесила, пиздец просто. Кольцов же посмеивался, но молодую жену не осаживал.

Мир переводит дыхание, я же слушаю удары его сердца. Ровные, сильные. Оно не частит, выдавая ложь, а бьется в одном ритме, подсказывая мне, что всё чистая правда.

— Мы тогда были на корпоративе, когда Алина набралась до синих чертей. Муж запихнул ее в тачку, а мне приказал проследить, чтобы водитель точно довез распоясавшуюся супругу в отель. Блять. Я дурак, потому что согласился без вопросов. Понимал, что откажись я, и моей карьере кабзда. Алинка всю дорогу вела себя паинькой, лишь один раз выпросив купить ей воды. В отеле же просто притворилась трупом, и мне пришлось отбуксировать ее в номер. Когда мы вошли, Алинка неожиданно воскресла и начала стаскивать с себя одежду. Орала дурниной, лезла целоваться, царапалась. Достала так, что я не выдержал и потащил эту бешеную в душ. Поливал ее водой ледяной, а она смеялась как безумная. Я набрал Кольцова и заявил ему, что его жена та еще блядь, и что я солью с ней горячее видео, если он меня от нее не избавит. Блефовал, конечно. Но через две минуты в номер вошел Олег, водитель Алинкин, и я сдал эту психованную ему на руки.

Сглотнув Мир продолжает, глядя мне в глаза:

— Сказать тебе, как я пересрался, когда нашел свой потерянный пиджак дома? Я понял, что-то произошло, но малодушно решил оставить все разборки на завтра. Морально готовился к тому, что будет скандал. А ты просто ушла… Я виноват перед тобой. Я должен был говорить, даже если бы ты не захотела меня слушать. Говорить, пока голос не потеряю. Бежать за тобой… Блять, да хоть что-то делать! А я поступил, как еблан. Кольцов меня уволил без отработки, и я сбежал…

18.3

Мы молчим. Мне нужно время, чтобы уложить по полочкам новую информацию. Сверить с тем, что я сама помню… Решить, верю я ему или нет.

Я так долго варилась в прошлом, что потеряла себя в настоящем. Я жить начала только тогда, когда Мир появился. Вдохнула в себя «здесь», но никак не могла отпустить «тогда». Тащила за собой его, как сломанный чемодан без ручки.

То, что случилось с нами — это уже в прошлом. Мы откопали его, вдохнули псевдо жизнь и теперь препарируем, раскладывая на составляющие. Но все равно прошлое никогда не станет настоящим. Мы оживили его, как какие-то долбаные некроманты, и теперь не знаем, что с ним делать. Отпустить? Или заставить мучиться дальше?

Мне кажется, я достаточно продержала свое прошлое на собственном аппарате жизнеобеспечения, чтобы теперь равнодушно отключить прибор… выйти из той комнаты и больше не оглядываться.

Облизнув, разлепляю слипшиеся губы:

— Тот водитель…

— Олег? Я не знаю, где он сейчас, но вычислю, если тебе это нужно. — Мир трет задумчиво бровь. — Думаю, я и эту припадочную смогу найти, чтобы она подтвердила мои слова.

— Я тебе верю, Мир. Оставь их всех в прошлом. — Я действительно верю в то, что говорю.

Горячие губы обжигают скулы, нос. Мир хаотично зацеловывает меня, шепча «спасибо», а я чувствую, как в том месте, где у меня была черная дыра, появляется первый проблеск новой звезды. Вопреки всем законам Вселенной во мне возрождается доверие.

Хрупкое, как первоцвет, но я точно знаю, что время исправит этот недостаток.

Не замечаю, как оказываюсь на коленях мужа.

Бесстыдно отвечаю на поцелуи-укусы, подставляю шею. Млею. Холодок касается голых лопаток, когда я осознаю, что Мир стащил с меня кардиган и задрал на мне футболку.