Просто о Любви...

– Иди спать.

– Матвей, – позвала я, – а ты не злишься?

– Саа-а-аш, Сашка-а-а-а, – он снова обхватил мое лицо руками, – да ты что? Вот глупая-я-я-я, давай-ка спать!

Я счастливая и довольная валялась в кровати, мама еще не спала, она мылась в душе и орала на всю квартиру: «Гуляй шальная, императрица…», папа храпел со стороны зала. Чак Норрси сидел у меня в комнате с недоумением глядя на дебош, который учинили мои родители.

Не спала я еще часа два. Пришлось выйти в скайп, подключить Лерку и Ваську, чтоб рассказать им, як все було. Они сначала ржали, а потом Васька прослезилась, особенно, когда услышала, как маму уносит на окраину Москвы, и там шальная…

– Вась, да ты чего?

– Сашка, так ты послушай, как мам твоя радуется?

– Нда? – удивилась я, – а я думала, что это она с горя…

Дальше моя жизнь крутилась вокруг Матвея, и он мне нравился все больше и больше. На следующий день он отвез меня к себе домой. Я познакомилась с его мамой, она была совсем старенькой, ей уже семьдесят пять лет. Дом у него очень большой, красивый, но, правда, работы еще много.

Однажды мы решили заехать днем к нему, бабули не было, она уехала в гости к сестре в деревню в двадцати километрах от города. В самый ответственный момент, когда я стянула с него джинсы, а он с меня кофту, домой пришел его сын. Я просто не знала, в какой угол мне ломануться, а Коля, так зовут сына Матвея, громко хохотал и приговаривал: «Ну, ты, батя, дае-е-е-ешь». Короче, мы с ним подружились.

Лерку Матвей называл не иначе, как лошара, потому что у нее жутко плохо получалось водить машину, и каждый раз, когда она звонила ему, чтобы уточнить время занятий или перенести их, он говорил:

– Привет, лошара!

Самокат по-прежнему жаловался на свою жену. Я как-то спросила Матвея, знает ли он истории про жену Самоката, на что, тот ответил, что это как жена Коломбо:

– О ней очень много говорят, но ее никто видел!

На меня Матвей тоже ругался, потому, как я не понимала на какой полосе нахожусь и, если ехала по средней, то непременно тихонько сползала на правую. Естестно, без всяких там поворотников. Он матерился и выравнивал мне машину. Угрозы типа отвезу в сауну имели обратный эффект. Поэтому теперь он говорил так:

– Если ты еще раз заглохнешь на горке, то вечером не поедем в сауну…и вообще ничего делать не будем.

Постепенно я стала оставаться ночевать у него, мою квартиру, от которой мне скоро вручат ключи, мы решили сдавать. Мама вроде бы смирилась. Хотя в открытую она никогда не возражала, но я понимала, что в глубине души ей хочется лучшего для меня. Эх, жалко мама не рыбачит, а то на этой почве они бы сошли-и-и-ись. Как наши папы. Уматали вдвоем на рыбалку с ночевкой, а вернулись с таким перегаром, чуть с ног не сшибло.

Эдик, насколько я знаю со слов мамы, встречался с Ниной, которую жутко не любила Наталья Николаевна…Бедная Нина…

Чак Норрис, как сазала Васька, оприходовал кошку тети Лены, отомстил. Которая, заметьте, была породистой. Тетя Лена в гневе принесла нам нечто рыжее и сказала: «Ваш кот виноват, вы и забирайте». На что мой папа возразил, что ее Марфа сама нагуляла, соблазнила Чака…Короче, чтоб не случилось битвы между соседями, мы с Матвеем забрали рыжего себе. Зовут его Арнольд…Ну, понятно, в чью честь…Если Чак еще раз обрюхатит Марфу, то там будет Сильвестр…

Васька с Сережкой купили какую-то машину, вроде бы «Вольво». Копят на шубу.

Как-то раз, на днях, мы поехали в банк, нужно было заплатить за ипотеку.

– Матвей, ты куда это? Банк же на бульваре?

– Я знаю, сейчас заедем в одно место.

Я смотрела на него, и все еще поражалась, как в нем могут совмещаться столько разных Матвеев? Больше всего я люблю в нем то, что он быстроотходчивый, а вообще-то я его жутко ревную.

Мы остановились на главной площади города.

– И чего мы тут делаем, – спросила я.

– Пошли, подадим заявление в ЗАГС.

Вот так! Без серенад, без цветов, без стихов, даже без кольца, стоя на колене. Но именно таким я его люблю, простого, обычного мужчину, не историка, не олигарха, а лучшего человечка на Земле!

– Ты согласна?

– Да! О!!! О, да!!!!