Просто спасти короля
Шрифт:
На несколько секунд в Зале малых приемов повисло молчание. Однако пауза не затянулась.
– Валяйте, Себастьяно.
– Старый дож слегка ухмыльнулся в бороду.
– Я же знаю вашу привычку все самое важное оставлять напоследок. Будем считать, что преамбула удалась. Приступайте к основному блюду!
– Увы, мессер, вы как всегда правы.
Еще один чуть желтый свиток пергамента перекочевал в его руки, и в зале отдаваясь эхом в углах, зазвучали аккуратно выведенные рукой переписчика слова. Опасные, ах какие опасные слова!
– ...Он сбросил в море колесницы и войско фараоново, преломил лук сильных и смёл врагов креста Христова как уличную грязь, дав славу не нам или вам, а имени своему. Он славен в святых и дивен
Это все, мессер.
Человек в темно-сером плаще с капюшоном, совершенно затеняющим черты лица, закончил чтение и отложил свиток в сторону. Эхо последних слов еще несколько мгновений металось над кораллово-красным паркетом африканского падука, и наступила тишина.
Его пожилой собеседник прикрыл глаза и сплел унизанные перстнями пальцы.
– Надо же, восемнадцатое августа. Ваш великий предок, дож Доменико Сельвио мог бы вами гордиться, Себастьяно. Сегодня двадцать пятое, и не удивлюсь, если мы с вами - первые читатели папской буллы.
– Благодарю Вас, мессер. Сьер Антонио провел в седле несколько дней, почти не смыкая глаз, чтобы незамедлительно доставить нам копию.
– Зная Вас, добрый Себастьяно, не сомневаюсь, что его труды на благо Республики будут достойно вознаграждены. Равно как и тех наших друзей, что позволяют быть в курсе последних новостей с Ватиканского холма. Однако к делу. Итак, малыш Лотарио сделал свой ход. Как это там у него, - старик слегка запрокинул голову, вспоминая особо приглянувшееся место, - сам Господь наш Иисус Христос, который, умирая за нас, избавил нас от плена, теперь сам как бы пленён нечестивыми и лишён наследия своего... Прекрасно! Мне передавали, что юный граф Сеньи в бытность свою студиозусом Сорбоны и Болоньи превзошел всех своих соучеников успехами в философии, богословии и риторике. Приходится признать, что это новомодное образование иной раз может оказаться и весьма полезным...
Энрико Дандоло, сорок первый дож Республики святого Марка, поднялся, сделал несколько легких, почти неслышных шагов, помассировал виски, всегда нывшие к перемене погоды - еще одно недоброе напоминание о ранении в голову, некогда ослепившем его.
– Итак, призыв к новому крестовому паломничеству положен на пергамент, - продолжил он свои размышления вслух, - и вот-вот отправится в архиепископства и ко дворам всех христианских государей. Пройдет несколько месяцев, и тысячи закованных в сталь пилигримов заполонят дороги Европы, держа путь к италийским портам. Сколько ему сейчас, - дож на мгновение задумался, - тридцать семь? Прекрасный возраст, время надежд и свершений.
– Теперь пауза, сделанная говорящим, была несколько дольше.
– И, конечно же, ошибок - кто из нас от них застрахован?
– Вы подвергаете сомнению, мессер, утверждение святой нашей матери Церкви о непогрешимости Папы?
– едва заметно улыбнулся его более молодой собеседник.
– Сохрани меня Господь, Себастьяно! Иннокентий III, как и все его сто семьдесят пять предшественников, безусловно, непогрешим. Но ведь грех и ошибка суть две разные вещи. Впрочем, я не силен в богословии. Тем более, что нам и без него есть теперь, чем занять наши бедные головы.
– Энрико Дандоло снова помассировал виски, словно бы подтверждая только что прозвучавшие слова.
– Мы живем в страшные времена, Себастьяно.
– Почему, мессер?
– Все рухнуло, внезапно и сразу. И в империи германцев, и в империи сарацинов, и в империи ромеев. Все шатко и неустойчиво. Ничто не занимает положенного места. Ничего не предрешено. И, значит, все возможно. Ничтожные усилия могут привести к самым неожиданным результатам. А уж труд основательный, предпринятый с полным осознанием требуемых результатов и необходимых для этого средств, даст последствия, которые будут ощущаться столетиями. Иннокентий свой ход сделал. Но нужны ли нам те изменения, которые последуют за ним? И не должны ли мы противопоставить ему свои собственные
усилия?Собеседник дожа молчал, понимая, что ответа от него и не требуется. Он сейчас - не более чем возможность для мессера проговорить свои мысли вслух, дабы самому вслушаться в их звучание, на слух проверить их основательность и глубину.
– Иннокентий вбросил в европейский котел камешек, который уже не сегодня - завтра обернется лавиной. Лавиной, сметающей все на своем пути. Храбрый встречает ее лицом к лицу и погибает. Трус бросается наутек и погибает тоже. Умный отходит в сторону и остается жив. Что само по себе уже немало, но это и все его прибытки.
– Старый дож на несколько секунд задумался.
– И лишь воистину мудрым удается направить ее мощь туда, где это более всего соответствует их целям.
Что ж, благодарю вас, мессер Сельвио, я услышал необходимое. Сейчас мне следует подумать.
***
День спустя.
Остров Риальто,
Palazzo Dukale, 26 августа 1198,
Малый Совет Республики Святого Марка собрался сегодня по настоятельному требованию дожа Энрико в полном составе. Большая гостиная, примыкающая к Залу приемов, легко вместила шестерых человек, представляющих венецианские Сесьтере. Да-да, городские районы уже двадцать пять лет, как отвоевали себе свою долю политической власти, и теперь каждый из них выставлял советника, дабы присматривать за дожем и при необходимости ограничивать его власть. Приглашенный дожем председатель Кварантии и два его первых советника тоже были здесь, настороженно поглядывая на шестерых членов могущественной Синьории.
Девять человек, сидящие в гостиной - это были те, чьи предки веками создавали богатство и мощь Светлейшей республики. У окна с видом на затянутую туманом лагуну расположился Аугусто Партечипацио. Это его пращур без малого триста лет назад организовал похищение мощей Святого Марка из рук неверных. С тех пор евангелист всегда покровительствовал Венеции, не раз спасая ее жителей из самых, казалось бы, безвыходных ситуаций.
Мессер Аугусто не напрасно расположился у самого окна. Доносившиеся с улицы крики, ругань, шум и гомон города-порта наполнял душу почтенного купца радостью и заботой. Из окна была видна его усадьба вместе с примыкавшими к ней складами. Там шла разгрузка прибывшего вчера каравана с богатым грузом пряностей. Плаванье было удачным, работы теперь предстояло на многие месяцы вперед. И лишь настоятельная просьба дожа Энрико немедленно прибыть во дворец оторвала его от того, чтобы самому присматривать за размещением прибывших грузов.
Неподалеку от мессера Аугусто расположился Пьетро Кандиано, о чем-то негромко разговаривая с Витале Контарини. Именно пра-прадед Кандиано когда-то привел в Лагуну первый караван с пряностями, пройдя нанятыми кораблями вдоль всей Аравии, через Красное море, затем на верблюдах через пески Суэца, и вновь - уже своими собственными кораблями - через родные воды Средиземноморья.
А его младший брат Чезаре сумел дойти до самого халифа ал-Мути, покончившего, наконец, с бесконечными раздорами и разбоем в Халифате. И добился таки - уговорами, лестью, богатыми подарками - разрешения венецианским купцам на торговые операции в Египте. Так было покончено с посредничеством хитрых и жадных арабов, а казна республики стала еще быстрее наполнять полновесным золотом.
Вот Контарини резко возразил своему собеседнику, вскинув руки к потолку - явно призывая в свидетели всех святых - и начал что-то доказывать, быстро-быстро жестикулируя. В этом - все Контарини, нетерпеливые, быстрые, неспособные усидеть на одном месте. Семейство испокон веку имеет крупнейшие в Истрии и Далмации обороты по торговле живым товаром. Даже император всех варваров, Карл Великий (ха - "Великий"!) не смог ничего сделать с их бизнесом, как ни пытался.
Казалось бы, чего еще желать?