Просто вспомни обо мне…

– Можно, я сниму с тебя свитер? – теряя слоги, пробормотала она и запустила руки под вязаное полотно.

Там была еще футболка, но Даша не решилась сразу пробраться к телу и остановилась на половине пути. Его выдох едва не обжег ей лицо, как пар от горячего источника. Данил рывком стянул свитер и бросил его на пол.

– Так?

– Пойдем в комнату…

Наступив на кота, который гневно вякнул во все горло, она пошатнулась и, наткнувшись на Данила, опять почувствовала то, что так поразило всех в кафе. «Он и не понимает», – подумала Даша с умилением и тут же потеряла эту мысль, потому что Данил обнял ее сзади и яростно задышал в шею.

– Пойдем, пойдем. – Даша на ходу расстегивала пуговицы на блузке.

Его дрожащая ладонь прижалась к ее животу, и они оба замерли, пронизанные одним ощущением. Но дверь в детскую оставалась открытой, и Даша заставила себя оторваться от его тела, чуть отпихнув Данила бедром. Но едва она отпустила ручку бесшумного замка, он снова оказался рядом и повернул ее к себе лицом. На миг Даша увидела его в свете луны, которая подглядывала сквозь неприкрытые шторы: глаза Данила стали огромными и наполнились такой отчаянной решимостью, будто он собирался шагнуть в пропасть.

– Не бойся, – шепнула Даша, сжав ладонями его щеки. – В этом нет ничего плохого. Поверь мне. Ты не станешь хуже.

Убрав его руки, она сняла блузку, потом, не сводя с Данила взгляда, расстегнула брюки и вышагнула из них, безвольно опавших к ее ногам.

На ней оставался только узенький треугольник, но Даша медлила, и тогда Данил сам взялся за тонкую резинку.

– Да? – спросил он осевшим голосом.

Она кивнула, внезапно поняв, что растеряла все слова. Данил медленно потянул вниз и сам осел на пол. Его губы оказались на уровне ее пупка, и он прижался к нему, словно надеялся вытянуть пуповину, которая позволит ему остаться ребенком.

Подняв голову, Данил тихо спросил:

– Я тоже должен снять одежду?

– Тебе не хочется?

– Не знаю… Так надо?

– Если ты хочешь стать моим…

Он уточнил:

– Твоим – кем?

– Просто моим. Всем.

– А это получится?

– Я тебе обещаю.

«Остановись! – вскрикнул кто-то внутри ее. – Ведь он тебе не нужен. Нельзя его обманывать, он – не мужчина. Он не заслужил».

Наклонившись, Даша сняла с него футболку и, встав на колени, прижалась к его груди, в глубине которой словно бурлили подземные воды. Глядя в его потерянные глаза, она взялась за ремень, но тут Данил смутился и забормотал:

– Можно, я сам? Я сейчас.

– Я не сделаю тебе ничего плохого.

– Да. Я знаю, – подтвердил он голосом, полным отчаяния, и с силой рванул ремень.

– Не торопись так, ты уже весь мокрый. Я никуда не убегу.

Наконец он выбрался из штанов и смущенно оглядел себя. Скользнув ладонями вдоль его тела, Даша с восторгом сказала:

– Тебе нечего стесняться, поверь мне. Любой мужчина может тебе только позавидовать.

Он не стал с этим спорить, но и не обрадовался. Заставив себя не обращать на это внимания, Даша мягко повернула Данила к дивану:

– Давай ляжем… Так, для начала, будет удобнее. Иди ко мне… Вот так. Ох, какой ты горячий!

– Подожди, – вдруг сказал Данил твердым, совсем мужским голосом. – Мы договаривались… Сначала мы полетим на радугу.

И ладонью закрыл ей глаза.

Глава 4

От рыжего солнца разбегались огненные круги. Они вспыхивали повсюду, в какую сторону Даша не обернулась бы. Ей чудилось, что стоит отвернуться, как круги исчезают, будто они перемещались в пространстве со скоростью мысли.

– Воображения, – раздался позади знакомый голос, который сейчас звучал без детских интонаций и от того казался чужим.

Встревоженно поискав взглядом, она громко спросила:

– Где ты, Даня? Я тебя не вижу. Перестань играть в прятки!

– Я не прячусь, – заверил он. – Меня здесь просто нет. И тебя нет. И радуги на самом деле нет. Только наши представления о ней. Ты же сама говорила, помнишь?

Поозиравшись, Даша жалобно призналась:

– Я ничего не понимаю. Где мы?

– Это вторая полоса радуги – оранжевая.

– А почему вторая? Куда делась первая?

Он ответил не сразу:

– Нечего тебе там делать. Это очень страшная полоса. Красная. Я видел ее.

– Я тоже хочу! – потребовала Даша и снова незаметно огляделась, все еще надеясь заметить Данила за каким-нибудь из огненных кругов. Ей не очень верилось в то, что он говорил.

– Выброси из головы! – незнакомым тоном отрезал он.

– Ты командуешь? – изумилась она и отшатнулась, едва не обжегшись о выросший из-под земли столб пламени.

– А разве не этим занимаются все твои собратья?

– Какие еще собратья? Ты о ком?

– О людях.

– А ты разве не человек?

Молчание заполнилось жаром хриплого дыхания. Даша никак не могла понять – чье оно? То ли Данила, то ли самой радуги.

– Я не такой человек, – наконец ответил он.

Даша поддела его:

– Тогда почему же ты берешься командовать?

Но тут ему уже не пришлось искать ответа:

– Чтобы показать тебе. Дать почувствовать.

– Что именно? – Даша насторожилась.

Ей показалось, что дыхание (она так и не догадалась – чье) участилось.

– Да ты ведь уже чувствуешь это… Прислушайся к себе. Всё – в тебе.

Она улыбнулась: «Вот дурачок! Придумал новую игру…» Но в тот же миг огонь перед ней сгустился и завертелся колесом. Оно было одновременно огромным, как зев самой Вселенной, готовой поглотить без остатка, и таким маленьким, что проскользнуть, не обжегшись, было невозможно.

Даша вдруг поняла, что обязана прыгнуть в это кольцо. Это еще не свершенное действие было неотвратимо, и Даша точно знала, что ей не отвертеться, но всё топталась на месте, не решаясь оттолкнуться от высокой тумбы. Для этого нужно было всего лишь напрячься всем сильным, мускулистым телом, раскрашенным рыжими и черными полосами, а у нее от ужаса слабели лапы. Огненный круг властно манил ее, обещая мгновенную гибель, но она подозревала, что смерть окажется вовсе не такой легкой. И поблизости даже не было прохладной воды, которую она так любила, живя на воле.

Во всем истомившемся теле ожили воспоминания о текучих струях, что жмутся к шкуре, лаская и взбадривая. Она готова была проводить у реки долгие часы и плавать, загребая широкими лапами, и жадно лакать, погружая в воду только кончик шершавого языка. А выйдя на сушу, встряхнуться всем телом, распахнув над собой водяной веер, и на миг залюбоваться, как радостно солнце вспыхивает в каждой капле.

Но здесь водоема не было и не могло быть, ведь голубой цвет неуместен в царстве огня. Красный круг арены, как при цепной реакции, раскололся на множество бегущих друг за другом оранжевых кружков. Вновь со страхом взглянув в самый центр одного из них, она с изумлением увидела саму себя – неуклюже корчившуюся на тумбе и рычавшую от ужаса. И сама же себе она кричала какое-то нелепое слово «Ап!», в котором заключалось столько холодного безразличия, что казалось, это передергивают затвором прямо у нее над ухом. Даже огонь бледнел, поглощая этот звук, и становился желтым.