Просто вспомни обо мне…

Даша удивленно перебила ее:

– А какой Данил?

– Ну, как же? Неужели Ксюша не говорила? Верно, хотела сюрприз… Они ведь заявление подали. – Женщина робко всхлипнула, боязливо поглядывая на строгое Дашино лицо.

– Ксеня собиралась замуж?

Та охотно подтвердила:

– Замуж. Только вот оно как обернулось… Их сразу убило. Ксюшеньку с девочкой. А ему ничего. Только он все равно…

– Что – все равно?

– Да вроде как не в себе. Наверное, по голове-то его все же ударило. А может, с горя… Сейчас-то он все равно как ребенок. Спрашиваю: «Где документы твои?» А он знай себе – улыбается! «Не знаю», – говорит. Мы там с мужем все обыскали – нет никаких документов. А я ведь ни фамилии его не знаю, ни отчества. Данил и Данил, как Ксеня представила. Я еще, помню, спросила у нее: «Может, Данила?» Она говорит: «Вообще-то да, но ему кажется, что так звучит слишком по-детски. Он называет себя – Данил». А фамилию не сказала. А он-то сам теперь и не помнит. Сидит, смеется. А то иной раз так заскучает – прямо слезы на глазах. И все просит: «Спой мне. Про Барбоса спой». Ну, а куда мне петь? Я говорю-то – задыхаюсь.

С трудом осмыслив все услышанное, Даша хмуро поинтересовалась:

– А родственники у него есть?

– Ой, а кто ж его знает? Я его спрашиваю: «У тебя мама-то есть?» Всяко ведь может быть, он уже седой весь. А он опять улыбается: «У моей мамы руки белые». Что это значит? Может, в муке запомнил? Говорю: «А где мама-то?» А он на потолок показывает, и весь ответ. То ли померла и на небе, то ли живет где-то высоко.

– Но он же где-то работал? Там должны все о нем знать, – сказала Даша, затосковав от ощущения проснувшейся ответственности.

– Уж конечно, только Ксюша об этом не говорила. Я его спрашивала, а он твердит: «Я делал радугу из цветных шариков». Вот что это значит? Может, вы понимаете?

Даша беспомощно пожала плечами:

– Нет, не понимаю.

Отвернувшись, она опять нашла взглядом рваные края кирпичной стены. В той пустоте, где сейчас весело волновалась голубизна, еще вчера жила Ксения. Даша всегда допускала, что с сестрой может случиться какая-нибудь неприятность, как с любым человеком, который не способен тихонько отсиживаться в уголке. Но представить, что Ксеня мертва, было невозможно. У Даши просто не хватало на это воображения, ведь в сестре всегда было столько жизни… Она била горячим ключом и часто, выплескиваясь, обжигала тех, кто находился рядом. Такие источники не пересыхают сами по себе…

– Как нелепо, – прошептала Даша, прячась за вуалькой белого пара.

Потрогав ее за рукав, соседка жалостливо произнесла:

– Я понимаю, не до того вам сейчас… Да мне ведь знать надо… Вы на счет Данила как решите? Заберете его или в больницу сдать?

– Забрать? – испугалась Даша. – Куда я его?

– Так вот, и я говорю, – женщина развела руками и, неуклюжая в своем едва сходившемся на груди пальто, сразу стала похожа на беззащитного пингвина.

«Ксеня любила его, – напомнила себе Даша с невольной ревностью. – Она хотела стать его женой…»

– Где он? – обреченно спросила она, отгоняя опасные мысли о последствиях.

– Да все у меня, – в прерывистом голосе пробилась радость. – Я, конечно, не против, пускай бы жил. С ним хлопот-то никаких… Только, сами понимаете, цены на продукты ползут и ползут, а он ведь крупный мужчина, ему хорошо питаться надо.

– Я заберу его.

– А у нас со стариком только пенсия, да и ту не дождешься.

– Я ведь сказала, – нетерпеливо прервала Даша. – Не беспокойтесь.

С заметным облегчением переведя дух, соседка засеменила рядом, оживленно забрасывая Дашу вопросами:

– А вы-то сами как? Не нуждаетесь?

– Я работаю…

– И муж, наверное, при деле? Вы такая хорошенькая! Муж, поди, на руках носит?

– Носит, – отозвалась Даша и про себя продолжила: «Носил бы, если б на свет народился».

Между приступами удушья то и дело пробивалось:

– Не смог приехать-то? У молодых нынче все дела… А как иначе? Наш сынок тоже… Все крутится, крутится… И Ксеня сама-то дома почти не появлялась. Леночка все больше одна сидела.

Уже на лестнице соседка просипела:

– Бегите… Открыто там. Я на минутку выходила… Шестьдесят первая квартира.

Перескакивая через ступеньки, Даша вбежала на третий этаж и с разгона толкнула рыжую дверь. Раздался вопросительный скрип.

– Здесь кто-нибудь есть?

«Солнечная сторона, – вспомнила Даша, стараясь не наступить на выползший в коридор светлый ромб. – Ксению это так радовало, когда она вышла за Бориса… Кто же мог желать ей смерти?! Только не он… Он бы и мухи не обидел…»

– Я есть, – донесся неуверенный мужской голос, и Даша, не разуваясь, шагнула в комнату.

«Ребенок! – едва не вырвалось у нее. – И впрямь – настоящий ребенок…»

Сидевший на полу мужчина доверчиво смотрел на нее и вопросительно улыбался. Он ничем не напоминал сумасшедшего, просто в его светлом взгляде не было ничего взрослого. Такую чистую глубину Даша замечала только в детских глазах. Сережкины мельчали с каждым годом.

– Здравствуй, Даня, – просто сказала она, не представляя, как можно обратиться к нему на «вы».

– Здравствуй, – радостно отозвался он. – Ты за мной пришла?

– А ты поедешь со мной?

«Лучше бы он отказался», – подумала Даша в страхе. Не от того, что он мог согласиться, а от того, как ей вдруг захотелось, чтобы он согласился.

Но Данил, не задумываясь, ответил:

– Поеду. А куда?

Не сняв меховой куртки, в которой было удобно работать, Даша присела так, чтобы ему не приходилось задирать голову. Стараясь особенно не сюсюкать, она сказала:

– Ко мне домой. В другой город. У меня есть сын. Мальчик.

У нее язык не поворачивался предложить этому седому человеку играть с ее сыном, но Данил сам спросил:

– Он будет меня любить?

– Да, конечно! Он добрый.

– А ты? Ты будешь меня любить?

– И я буду.

«Может, он теперь вообще не чувствует возраста? – озадаченно подумала Даша. – И ему все равно, сколько лет мне, а сколько Сережке? А может… А может, он притворяется?! Нет… Зачем?»

– Ты хочешь какао? – улыбнувшись, спросил Данил. – Сегодня давали какао.

«Так говорят в детских садах, – вспомнила Даша. – Или в детских домах. Может, и не было у него никакой мамы с белыми руками?»

– Я не хочу какао, – отказалась она. – Я люблю кофе. Только сейчас мне некогда. Я должна уйти… Ненадолго. Сегодня ты еще переночуешь здесь, договорились? А завтра мы с тобой уедем.

Данил согласно кивал, улыбаясь. Заливавшее комнату солнце поблескивало на его волосах, как на круглой заснеженной макушке неизвестной горы.

«Это тоже после того? Или он и был таким?» – попыталась угадать Даша, разглядывая его седину.

Если б она спросила, Данил, пожалуй, не понял бы вопроса…