Простодушны и доверчивы

Что-то не складывается — согласился полковник, занявшись, было, затейливым ребусом. Но вскоре бросил это тухлое дело. Без дополнительных конструктивных вводных не справиться, а в Нешто-Нашто конструктива, как у каракатицы волос на голове.

— Э! — завопил он, как резанный, когда приставник развернулся и преспокойно направился к месту судилища. — Куда?! А я?!

— Подождёшь, — процедила Лёка, зная, что он услышит.

И без того проканителилась с игошкой — как бы окончательно не опоздать.

И ведь чуть не опоздала: на место происшествия уже прибыла полиция. Лёка вздохнула, стиснула зубы и пошла сквозь людей. Потерпевшая как раз распахнула сумочку, тыча ею в лицо молодому, преисполненному скепсиса полицейскому. Примерившись, невидимка ловко опустил браслет будто в нарочно подставленную тару. За секунду то того, как полиция сунула туда же свой нос.

— Браслет украли? — многозначительно уточнил скептик при исполнении и подтолкнул сумку к хозяйке: — Этот?

— Ну, да! — раздражённо брякнула та, мельком глянув вниз.

После чего вытаращилась на полицейского так, будто на её глазах тот вернул ноги калеке — причём не две, а целых три.

— Вот же сука! — почти восхищённо выдохнул кто-то над ухом Лёки.

— Гнилой пранк, — прокомментировал другой свидетель беспредела, творимого обладателями денег на браслеты с бриллиантами.

Лёка почти развернулась, чтобы покинуть место счастливого разрешения ситуации, как справа проквакали:

— А ещё я придумала, чтоб зваться Шанель. Не помню: до Любицы или уже после… Много придумывала, как зваться: всего не упомнишь. Наверно, мамка Кикиморка помнит. Или нет? Как думаешь? Нас у неё много.

Жабья мордень смотрела на приставника из оранжевой газировки, потешно искажавшей и без того сомнительную красоту игошки.

— Ты Шанель-то как умудрилась выдумать? — пристроилась Лёка к подростку, обнимавшему полуторалитровую бутылку фанты.

Она и не знала даже: существует ли такое имя? А, если да, то наверняка французское. Интересно, где русская нечисть могла его подцепить? Во время похода Наполеона на Москву?

— Она была краси-ивая…, — мечтательно протянула игошка, смешно хлопая ушками. — Как Василиса Прекрасная. Или нет…

Мама потащила мальчишку в сторону от рассасывающейся толпы: всё интересное закончилось. А Лёка понеслась обратно к месту экзекуции. На бегу вытянула руку, мысленно приказав блисковице вернуться. Стрелка отпочковалась от столба и влетела в ладонь хозяйки — откуда благополучно юркнула в колчан. Нешто-Нашто рухнул на пол, глухо крякнув:

— Что б тебя…

— Срочно укради мне бутылку воды, — не дослушав заслуженные проклятья, потребовал приставник.

Косица над застывшим на карачках Нешто вздыбилась скорпионьим хвостом. На Лёку выпучились с таким возмущением, словно та приказала выстроить хрустальный мост от её дворца до Эйфелевой башни:

— Совсем ополоумела?! То она, значит, меня к столбу гвоздит. За ничтожный проступок. А то ей поди да укради! А зачем тебе? — неподражаемо спокойно закончило существо, у которого в настроениях семь пятниц на дню.

— Для игошки, — коротко пояснила Лёка.

— На кой оно тебе? — поднимаясь на ноги, изумился бесчувственный чурбан. — С собой таскать? Так с него проку, как с тебя толку. Тока и умеет, что лясы точить. Да воду мутить. Ты что, и впрямь приняла его…

— Её.

— Один хрен, — отмахнулся Нешто, подбоченившись и раскатившись отчитывать непутёвую девку. — Ты что, башка лопоухая, поверила, будто она вся такая невинная да игреливая? Да она тебя в два счёта заболтает до самого до болота. Сама за ней в омут полезешь. Да ещё радоваться будешь, что до тебя убогой снизошли. Это ж у них порода такая: душу смущать, мозги трясиной да туманами заволакивать.

— Ты реально веришь, что меня можно зомбировать всякой чепухой? — удивилась Лёка его неподдельной тревоге.

— А ты что ж, думаешь, будто она всё та же дремучая малявка, какой утопла в болоте с тыщу лет назад? — ехидно осведомился знаток всего замогильного и неупокоенного. — Это она-то? Что вечно отирается по городам? Сколько её дурища Кикиморища не гоняла за то, не наказывала, а эта паскуда всё равно из дома утекала. Она средь людей чего тока не понахваталась. Всё про нынешнее житьё знает. И тебя заболтает-заморочит…

— Васька покрасивей была, — раздалось неподалёку. — Тока дура малосмысленная. Хоть и красивая. Ничего не знала, кроме как репу сажать да корову доить. Ещё из шитья мал-мала. Да всё-то у неё кривобоко выходило.

Они проводили взглядами тень здоровенного мужика, за спиной которого висел рюкзак. А из кармана рюкзака торчало горлышко бутылки.

— Но Шанель тоже была красивая, — становился всё тише голос игошки.

— У тебя в башке не шебуршит? — придирчиво уточнил Нешто. — Не щекочет, не хлюпает?

— Тишина, как в морге, — стараясь не улыбаться, отчиталась Лёка.

— Совсем? — напирал Нешто.

И становилось всё понятней, что дух не на шутку встревожен.

— Абсолютно.

— И впрямь не действует? — недоверчиво пробормотал он, запустив пальцы в бородёнку. — Или эта поганка взаправду к тебе прикипела? И так оно, конечно, случается. Тока больно уж редко. Почитай, что и никогда.

— Я вовсе не игнорирую твои предупреждения, — решила, что не лишне объясниться, Лёка. — И поверь: очень серьёзно к ним отношусь. Только у меня в голове небольшая нестыковка: в какое болото она меня уболтает залезть в центре города? Миллионника.

Нешто посмотрел на неё, как на безнадёжно больную.

— А конкретней? Ты куда?

Дух побрёл по галерее, отмахнувшись от неё, как от назойливой мухи:

— За бутылкой. Вернусь, тогда и узнаешь, в какое болото. Дурища! — прошипел он, так и не обернувшись.

Глава 3

Он инакий

Вернулся он вприпрыжку. То и дело озираясь назад, что наводило на дежурно подозрительные мысли.

— Снова кого-то обокрал? — грозно осведомился приставник, в природе которого противостоять любому воровству.

— Держи, — сунули ей в руки белую коробку с розовой надписью «Мирамистин».

— Аптеку, — поняла Лёка.

— Что первым подвернулось, тому и радуйся! — огрызнулся добытчик, вглядываясь в туман межмирья.

— Там же не вода, — вытащив белую пластиковую банку, попрекнула его Лёка. — Это лекарство.

— А ей не один хрен? — нервно процедил Нешто, вертя головой. — Убраться бы нам отсюда подобру-поздорову.

— От кого спасаемся? — открутив крышку, настойчиво уточнила она.

— От него, — знакомым замогильным голосом прогудела из банки игошка.