Простое море

— Как твой старпом в море без пива обходиться будет? — спросил Сергей.

— У него стоит ящик в каюте, — ответил Игорь. В каюте у старпома действительно стоял ящик с пивом.

— Надолго ли ему ящика хватит?

— На квас перейдет...

Зашли на почту. Писем не было ни тому ни другому. Игорь написал записку на одной стороне листка: «Сегодня в ночь мы уходим. Потянем на буксире землесос Сережки Огурцова. Мореходность у него (у землесоса, конечно, а не у Сережки) ничтожная. Если нас прихватит ветерком, один морской бог знает, что будет. Желай мне безветренной погоды. Напишу тебе из Диксона недельки через две. Целую твои четыре лапы. Игорь».

Он подрисовал внизу чертика со скучной физиономией и запечатал записку в конверт.

— Пойдем, брат, — сказал он Сергею, бросив письмо в ящик.

Они вышли на улицу. Жарко сияло солнце. Трамваи дребезжали звонками настойчиво и раздраженно, потому что люди пересекали улицу, как им заблагорассудится, не обращая на них внимания. В ворота городского сада текли нарядные пары.

— Почему-то я вдруг уверился, что мы благополучно доберемся до самого Тикси, — сказал Сергей. — Мне очень весело. Захотелось даже подхватить девочку и прогуляться по набережной. Посмотри, вот идут две хорошенькие.

— Очень жарко, — сказал Игорь. — Надо где-нибудь выпить лимонаду.

— С этими влюбленными никогда не проведешь время по-человечески, — засмеялся Сергей. — Хорошо, пойдем пить лимонад. Или помянем двинскую жизнь стаканом доброго вина? — спросил он.

— Можно и так. В ресторацию пойдем?

— А ну ее! Найдем закусочную попроще.

Отыскав такую закусочную, они заняли столик в углу у окна и заказали бутылку шампанского.

— Вкус у тебя, как у первого лорда Адмиралтейства, — вздохнул Игорь. — Взяли бы портвейна, как люди...

— У меня ритуал, — объяснил Сергей. — Я прощаюсь всегда с шампанским. От портвейнов, между прочим, печень портится. А этому Купавину ты написал фельетон?

— Написал. Я в тот день пришел к нему вечером, мы часа два посидели, он рассказал, что ему надо... Потом к его жене в гости пришла Ирина. Татьяна стала чаишко собирать, а я показал Ирине очерк... Она ведь для меня до того дня была только редактором...

Сергей налил шампанского. Они медленно пили шипящее, колкое вино.

Вспомнилась купавинская комната с большим столом посередине. На диване сидит Ирина. Игорь смотрит, как она читает его очерк... Оказалось, что у Лесковой идеальный античный профиль. Она даже напомнила ему какую-то статую из Эрмитажа. Опустив глаза ниже, Игорь выяснил, что у Ирины есть полные покатые плечи, грудь, красивые длинные ноги с круглыми коленями. Ничего этого он раньше не видел. А теперь он видел немного больше, чем надо. От этого чаще забилось сердце.

Не отрываясь от чтения, Ирина сказала:

— Не смотри на меня так пристально. Не думай, что я только и хочу, что загубить в тебе литератора.

Игорь сказал:

— Я и не думаю.

Лескова повернула к нему голову:

— В таком случае это еще более неуместно.

Улыбнувшись леонардовской улыбкой, она стала читать дальше. Перевернув последнюю страницу, Ирина сказала:

— Очерк хороший. Только его надо капитально переделать. Где у тебя люди? Тут все какие-то тросы, скобы, гини, брашпили... А моторист как будто на то и существует, чтобы стоять при помпе. Разве это так на самом деле?

С трудом, отведя взгляд от Ирининых коленей, Игорь сказал:

— Не так, конечно. Моторист может пререкаться с механиком и вахтенным штурманом, может приходить с берега в нетрезвом виде, пачкать мазутом только что выдраенную палубу и не убирать после себя в душевой. Очень неудобные люди эти мотористы и кочегары. На парусных судах было лучше.

Ирина удивилась, подняла брови.

— На кого ты злишься сегодня? — спросила она, скручивая рукопись трубочкой.

— На себя, — сказал Игорь. — Со мной произошло странное. Я всю жизнь думал, что вы только редактор...

— Даже когда принес мне ландыши? — улыбнулась Ирина.

Игорь опустил глаза, ответил честно:

— Тогда была весна и по Неве шел лед. Ландыши я купил себе, а вам отдал их потому, что мне их некуда было деть.

— Спасибо.

— Не стоит. А очерк я перепишу. Вы правы: судно спасают люди, а не лебедки и помпы. Правда, про лебедки писать легче, чем про лебедчиков.

— Садитесь пить чай, — сказала Татьяна. — Не дом, а мастерская по производству литературного ширпотреба...

Без десяти одиннадцать Ирина стала собираться домой. Он тоже поднялся из-за стола и напросился ее провожать. Она долго отказывалась, потом сказала:

— Ну ладно. Только скорей одевайся.

Они спускались по лестнице, Ирина спросила:

— Когда ты принесешь очерк?

— Послезавтра к концу дня. Завтра у меня вахта, — сказал он, — буду целые сутки писать. На судне сейчас делать нечего.

Когда они вышли из дому, Ирина сказала:

— Теперь нам в разные стороны. Иди налево.

— А если я хочу направо? — удивился Игорь.

— Направо пойду я. Все. До свиданья.

Игорь, ничего не понимая, пожал протянутую руку и пошел налево. Оглянувшись, он увидел Ирину на углу улицы. Там стояла машина. Ирина взялась за ручку передней дверцы и тоже оглянулась. Секунду посмотрев на Игоря, она рванула дверцу и скрылась в машине. Машина тронулась и исчезла. Игорь вдруг опьянел и понял, что влюбился.

— Увели женщину... — пробормотал он и медленно пошел домой.

Падал мелкий сухой снежок. Снежинки щекотали нос и щеки. Кошка царапала дверь лапой. Когда он приблизился, кошка жалобно завыла. Игорь погладил кошку и открыл дверь. Кошка задрала хвост, шмыгнула в темное парадное. Он пошел дальше. Он шел и думал об Ирине. Как это неожиданно... А кто увез ее на машине? Может быть, она любит того?..

— Плохо, — сказал Игорь.

Через два дня он послал Лесковой очерк по почте...

— Ты что грустишь? — спросил Сергей. — Шампанское считается веселым вином. Не подрывай репутацию.

— Смотри, — указал Игорь. — Твоя Афанасьевна сидит.

Она сидела за столиком у противоположной стены, в платке, повязанном по-деревенски, в шерстяной кофте с подложенными плечами. Рядом с ней на полу стояла большая базарная сумка. Официантка принесла Афанасьевне полстакана водки и тарелочку с винегретом. Афанасьевна поблагодарила ее, достала из сумки завернутую в бумагу толстую колбасу. Отрезав кусок, она спрятала колбасу обратно в сумку, подперла щеку кулаком. Из глаз выкатились две большие слезы, покатились по коричневым щекам...

— Грустит женщина, — тихо произнес Игорь.

— Загрустишь на ее месте, — сказал Сергей. — Мужа на войне убили, сын — подонок. Больше ни души родной.

Афанасьевна вытерла щеки концом платка, выпила водку, стала медленно есть, глядя поверх столиков и голов немигающими глазами.

— Пойдем отсюда, — шепнул Сергей. — А то увидит нас... Неудобно.

— Пойдем, — сказал Игорь.

Они в один прием допили шампанское и вышли на улицу. Все так же ярко и горячо сияло солнце.

6