Простой советский спасатель 3

Я задумался, что-то у меня не складывалось. Архивариус был глубоко старым человеком. Если он исчез в послереволюционные годы, то нестыковочка выходит по сыновьям, точнее, по возрасту сыновей. Отцы наши должны быть старше, чем сейчас.

— Стоп, когда Вы говорите, он исчез? Сразу после революции? И уже с детьми? — уточнил я, пытаясь хотя бы примерно разобраться в датах.

— Первый раз да, — кивнул Сидор Кузьмич.

— А был еще и второй? — я удивился. — Пять минут назад Вы сказали, что Лесаков старший исчез после революции и тогда же подкинул двух детей.

— Нет, Алексей. Я сказал: следы Лесакова теряются во время революции и после нее. Первый раз он исчез сразу после того, как в город привезли… — Сидор Кузьмич внезапно оборвал свой рассказ на полуслове. — Короче, первый раз он исчез в девятьсот семнадцатом. Объявился он примерно перед началом войны уже с двумя пацанами на руках. Второй раз испарился буквально накануне того дня, когда в город вошли немцы.

Я сделал вид, что не заметил, как мичман резко заткнулся, когда заговорил про первую пропажу Федора Васильевича, продолжая мысленно прикидывать возраст обоих Степанов. Интересно, о чем умолчал особист? Что привезли в город в семнадцатом году? И причем здесь архивариус? Черт, и все-таки, откуда товарищ Прутков знает такие подробности из личной жизни старика? Словно следил за ним чуть ли не от рождения?

Так, если предположить что мальчишки были совсем маленькими, получается, что и Лесовой, и Лесаков вполне могли быть моими, хм, отцами. Батя студента ушел из жизни лет пять назад, и было ему около сорока. Мой отец помладше будет. Если подумать версия особиста имеет право на существование. И все-таки откуда столько информации? Может, Федор Василевич дневник вел? Не удивлюсь с его-то профессией, и страстью с документации, вполне мог и записывать для потомков события своей жизни, не надеясь на память.

Черт, Леха, напряги память, покопайся в закромах, вспомни, что такого важного случилось в Энске в годы революции?

— Ну, предположим, что я Вам поверил, — задумчив протянул я. — Даже допускаю, что Федор Васильевич мой родной дед. Но тогда вопрос: почему старик не проявлял никакого желания отыскать своих детей и внуков, объясниться с ними? Что случилось что он вдруг, внезапно, ни с того ни с сего начал разыскивать именно меня?

— С чего ты так решил? — ничуть не удивился Сидор Кузьмич.

— Да хотя бы из нашего разговора, — я задумался на секунду. — Ну да, напрямую речь не шла, но он был очень настойчив, когда пытался назвать меня наследником. Это во-первых. А во-вторых, Анна Сергеевна, соседка, уверяла, что ключи он мог отдать только родной крови. Потому она и отдала мне бумаги, когда я ей ключи предъявил.

«А не Вы ли, дорогой Сидор Кузьмич, наведались к старику? Напугали его д такой степени, что он решил срочно отыскать внука и передать ему… Что? Знания? Тайны? Шифры и коды от дверей в подземелье? Что ты сделал с архивариусом Кузьмич? Угрожал жизнью его детям?»

Мысли перекатывались в голове тяжелыми булыжниками. В кабинете модно было топор вешать, настолько хозяин задымил воздух. Я хотел было попросить открыть окна, но во время сообразил: не откроет. Не зря же они заклеены. Если мичман в городе на положение крота, то будет избегать любой случайности быть узнанным простыми горожанами.

Распахни окно и тебя тот час же кто-нибудь из знакомых да увидит. Городишко-то маленький, а Комитет госбезопасности практически в самом центре находится. По Коммунаров детвора из военного городка через парк по городской аллее ходит в музыкальную школу. Многих водят родители. Случайный взгляд в окно, а там Кузьмич по форме с сигаретой в зубах вот, и все инкогнито раскроется. Форточки тоже не открыть, наглухо замазаны краской. Видимо, кабинетом нечасто пользуются, оттого хозяин и не озаботился проветриванием.

— Думаю, ты прав, Алексей… — Сидор Кузьмич задумался. — К тому моменту документы Федора Василевича искал не только я… Не только мы, — быстро исправился особист.

«О, как интересно! — я едва удержал покер-фейс, чтобы не выдать своего удивления. — А точно ли в Комитете знают про архивариуса, его архив и про меня в том числе? Может, это частное расследование товарища Пруткова? Но, черт возьми, что же ты ищешь, мичман? Что тебе нужно в тех бумагах?»

Я крепко задумался и едва не пропустил следующую реплику комитетчика.

— Но, думаю, дело намного проще. Лесаков Степан Николаевич старший сын, поэтому, умаю, старик и назвал тебя наследником. В дворянских семьях всегда наследует старший ребенок. А раз сын погиб, наследником становится старший внук, то есть ты, Алексей.

Час от часу нелегче! Теперь еще и в дворяне записали! Видимо, на моем лице отразились мои последние мысли. Кузьмич сочувственно хмыкнул и обрадовал:

— Не боись, студент, никому не скажу про твою голубую кровь.

И так он это произнес, что сразу стало понятно: сказать — не скажу, но информацию приберегу для нужных времен, вдруг ты, парнишечка, закочевряжишься, от договора откажешься, а тут я с твоей родословной. Я не удивлюсь, если у этого товарища и бумаги специальные имеются, доказывающие мое родство с дворянским родом Лесли через архивариуса.

— Черт! Так не стыкуется все равно! — осенило вдруг меня. — Пацаны-то с разными отчествами! Ладно, Лесовой, с ним понятно. Из Вашего рассказа выходит, что фамилию ему от приемных родителей приписали, остальное на ходу придумали. Но старшего-то Федор Васильевич на порог детдома с запиской подкинул, а у отца моего отчество Николаевич! — торжествующе уставился я на мичмана. — Не Федорович!

— А вот тут, Алексей, могу только поделиться своими предположениями. Думается мне, что Степан Николаевич — отец твой, не родной сын Федору Васильевичу. Полагаю, это сын его старшего брата, хранителя другой линии. Уверен, что первое исчезновение старика связано с этой семьей. Когда началась война, думаю, архивариус отправился спасать родню, хотел перевезти их в Энск. Кто ж знал, что и к нам в город немцы доберутся.

И снова я сделал вид, что не заметил странную оговорку. Что за хранитель? Какие линии?

— Подождите, я что-то совсем запутался. А я тогда… В смысле, а Степан Лесовой тогда кто? И откуда взялся?

— Степан Лесовой родной сын старика. Не уверен, что старик был женат официально, сведений о браке отыскать не удалось. Но, думаю, свою гражданскую жену с сыном он надежно прятал, и только вынужденная необходимость заставила его изменить условиям секретности, чтобы спасти детей.

— Санта Барбара какая-то, — выдохнул я, окончательно запутавшись во всех хитросплетениях жизни архивариуса.

— Что? — переспросил Сидор Кузьмич?

— А? — не понял я, потом сообразил что ляпнул. — А, это город такой, в книжке название прочитал, вот приклеилось. Там тоже все было… — я неопределенно взмахнул рукой. — Очень запутано в плане семейных отношений.

Кузьмич дернул бровью, но ничего не сказал. Мы оба молчали, переваривая сказанное. И я все-таки решился:

— Сидор Кузьмич, что спрятано в документах архивариуса? Что искать будем?

Прутков окинул меня оценивающим взглядом, как будто что-то решая для себя, вытащил из пачки последнюю сигарету, прикурил, выпустил кольца в потолок, и небрежно выдохнул вместе с последним: