Против Рубена Волфа

16

Деньги лежат на кухонном столе, и мы все смотрим на них. Мать, отец, Сара, Руб и я. Тут вся наша казна. Банкноты, монеты, всё. Мать приподнимает Рубову долю: примерно понять, сколько там.

– Всего около восьми сотен, – поясняет Руб. – Вместе с Кэмероновыми.

Ма хватается за голову. Такой вечерок четверга – не по ней, она встает и идет к раковине.

– Меня, кажется, сейчас вырвет, – говорит она, наклоняясь над раковиной.

Отец встает, шагает к ней, обнимает.

Безмолвных минут через десять они возвращаются к столу. Клянусь, этот стол видел, наверное, все. Все важное, что только происходило в нашем доме.

– Ну и сколько это уже продолжается? – отрывисто спрашивает отец.

– Ну, давно. Где-то с июня.

– Это правда, Кэмерон? – Теперь мама.

– Да, правда. – Смотреть на нее я не в силах.

Миссис Волф, однако, на меня смотрит.

– И эти все синяки оттуда?

Я киваю.

– Да.

И продолжаю.

– Мы и во дворе боксовались, но только ради тренировки. Когда начали, мы решили, что нам всем нужны деньги…

– Но?

– Но, по-моему, дело сразу было не в деньгах.

Руб соглашается и добавляет от себя. Говорит:

– Знаешь, мам, просто мы с Камероном видели, что у нас происходит. Видели, что творится с нами. С отцом, с тобой, с нами всеми. Выживали же, барахтались в море, и вот… – Его лихорадит. Он горячится все высказать, как есть. – Мы хотели что-то делать, чтобы выкарабкаться, чтобы у нас все стало, как было, хорошо…

– Даже если нам всем будет стыдно? – перебивает мать.

– Стыдно? – Руб взглядом боксирует с ней. – Ты б так не говорила, если бы видела Камерона на ринге, как его валят, а он поднимается и снова в бой! – Руб почти кричит. – Ты бы от гордости на колени упала. Ты бы всем стала говорить, что это твой сын, и он не сдается, потому что ты его так воспитала!

Ма задумывается.

Глядит сквозь стол.

Она представляет, но видит только боль.

– Как ты все это выносил? – умоляюще спрашивает она меня. – Как ты это терпел неделю за неделей?

– А ты как? – спрашиваю в ответ.

Это действует.

– А ты? – обращаюсь к отцу.

А ответ такой: мы не сдаемся, потому что так живем. Не знаю, может это инстинкт, но мы все такие. Всюду люди живут так. Особенно люди вроде нас.

Почти все кончено, и я предоставляю Рубу нанести нокаутирующий удар. И он наносит. Он говорит:

– В это воскресенье у Кэмерона последний бой. – Глубокий вздох. – Единственное, что… – Пауза. – Это бой против меня. Мы будем драться друг с другом.

Молчание.

Полная тишина.

Но, говоря по совести, новость принимают нормально.

Только Сара морщится.

Руб продолжает:

– У меня после этого будет полуфинал. Еще три матча, самое большое.

Кажется, и ма, и отец мало-помалу смиряются. «О чем они думают?» – спрашиваю я себя. В основном, по-моему, главное чувство у них сейчас – что они плохие родители, но это совершенно не так. Они ни в чем не виноваты, ведь мы с Рубом все решили и сделали только сами. Если победим – то сами. А пропадем – тоже сами. Родители не виноваты. Никто в мире не виноват. Мы никого не хотели в ответчики – и не взяли бы.

Теперь я сажусь на корточки возле мамы, обнимаю ее и прошу:

– Прости, мам. Я виноват.

Виноват.

Что в том толку?

Поймет ли она нас настолько, чтобы простить?

– Обещаем, – говорит Руб, – это в последний раз мы с Кэмероном будем драться между собой.

– Да уж, это утешает, – наконец заговаривает Сара. – Нельзя же драться с тем, кто уже мертвый.

Все смотрят на нее и слушают, но больше никто не произносит ни слова.

Разговорам конец.

В стенах кухни клубится напряженное молчание, и вскоре там остаемся только мы. Остальные расходятся. Сначала Сара, потом отец, последней – миссис Волф. Теперь только ждать схватки.

В череде следующих дней я удерживаю в себе желание верить, что могу побить Руба. Но не справляюсь. Самое большое, на что меня хватает, – верить, что я хочу его побить.

В субботу вечером мистер и миссис Волф едут вместе с нами на матч. Отец набивает нас в свой фургон (меня зажали на заднем сиденье).

Медленно трогаемся.

Я потею.

Я боюсь.

Боя.

Своего брата.

За своего брата – за его собственный бой.

Всю дорогу до склада никто не сказал ни слова, и лишь когда уже выбираемся из машины, отец говорит:

– Не поубивайте друг друга.

– Ладно.

В раздевалке договариваемся, что у Руба в углу посидит Перри. У меня – Бугай.

В зале нехилая толпа.

Я ее слышу и вижу по пути в гостевую раздевалку. Я не высматриваю родителей, потому что знаю: они там; я думаю только о том, что мне нужно делать.

Я сижу в грязной раздевалке, а тем временем другие боксеры приходят и уходят. Я хожу из угла в угол. Меня потряхивает. Впереди самый трудный бой в моей жизни.

Я буду драться против своего брата.

И в то же время я буду драться за него…

В последние минуты перед выходом я перестаю кого-либо замечать. Ложусь на пол. Глаза закрыты, руки вдоль тела. Перчатками касаюсь бедер. Никого не вижу. Никого не слышу. У себя в сознании я сейчас один. Вокруг меня какое-то напряжение, сжимает мое тело со всех сторон. Проникает под меня и поднимает…

«Я хочу этого, – говорю я себе. – Хочу сильнее, чем он».

Сцены предстоящей схватки косо тянутся перед моими глазами. Я вижу, как Руб пытается меня достать.

Я хочу.

Вижу, как ныряю и провожу встречные.

Сильнее.

Вижу себя, стоя, в конце. На ногах после настоящего боя. Не победы, не поражения, а сражения. И вижу Руба.

«Хочу сильнее, чем он», – повторяю я и знаю, что это правда. Да, я хочу боя, потому что мне это нужно. Нужно мне. Мне…

– Пора.

Бугай стоит рядом, я вскакиваю и твердо смотрю вперед. Я готов.

Отмечаю выкликивающий голос Перри, но лишь на миг.

Бугай толкает дверь, и толпа, как всегда, гудит. Я вижу это, чувствую, но не слышу. Шагаю вперед, внутрь себя. Внутрь боя.

Перелезаю через канаты.

Скидываю куртку.

Его не вижу, но знаю – он тут.

Но я хочу сильнее, чем он.

Дальше.

Судья.

Говорит.

Умолкает.

Смотрю на свои кроссы.

Лишь бы не на Руба.

В удушающие секунды, что остались до боя, я жду. Никаких ударов по воздуху – каждый удар пойдет в дело. Страх, правда и будущее втроем обгладывают меня. Рыщут облавой в моей крови, и я – Волк. Камерон Волф.