Против течения

— Ты никогда не сдавалась, девочка моя! — И Энн обрела несокрушимую детскую веру: она не одинока. Все еще дрожа от остроты переживаний этого момента, она нашла в себе силы улыбнуться:

— Я не сдамся, папа, не сдамся!

Но так уж устроен человек, что высокий порыв нельзя удержать надолго. Когда Энн оделась и накинула через голову серое платье, она снова была и испуганна, и раздражена. Достаточно тяжело встретить лицом к лицу поспешный брак с мужчиной, которого не знаешь, но оказаться одновременно заброшенной в другую жизнь — это представлялось ей почти пыткой, утонченной жестокостью.

Она с неприязнью смотрела на себя в зеркале:

— Унылое, бесформенное, похожее на привидение создание, — сказала она себе и отвернулась, дерзко подняв подбородок, когда послышался стук в дверь. — Войдите.

Она ждала Джона, но это опять была пожилая горничная.

— Сэр Джон просил передать, миледи, что ему необходимо до обеда встретиться с агентом мистером Бронлоу. И он надеется, что, когда вы будете готовы, вы сами спуститесь в гостиную.

— Спасибо. — Энн надеялась, что выглядит не такой испуганной, какой чувствовала себя.

Это была последняя капля. Рядом с Джоном она не стала бы обращать так много внимания на неодобрительные взгляды свекрови и на презрение Вивьен Линтон. Но идти одной…

Взяв со стола свежий платок, Энн повернулась к двери.

— Я сделаю это, — решила она. — И чем скорее, тем лучше.

Она заставила себя идти уверенно, но, оказавшись за дверью, снова заколебалась и поняла, что не в состоянии переставлять ноги по ковру, устилавшему широкую площадку. Лестница была прямо перед ней.

«Я должна идти, должна», — уговаривала она себя, услышав позади себя шаги.

— Вы заблудились? — спросил кто-то.

Энн быстро оглянулась: за ее спиной стоял молодой человек, худой, светловолосый, необычайно красивый. Больше того, он улыбался, и улыбка его была дружеской и неотразимой. Энн обнаружила, что улыбается в ответ, не задумываясь, естественно и просто.

— Нет, дорогу я знаю, — ответила Энн, даже не пытаясь подбирать слова. — Но…

— Вы боитесь?

Его откровенность обескураживала.

— Да, боюсь, — призналась Энн.

— В таком случае положитесь на меня, — сказал он. — Вы, конечно, Энн, а я Чарлз, Чарлз Линтон.

— Как поживаете? — Энн протянула ему руку.

— Вам не говорили обо мне? — Энн покачала головой. — Еще скажут, — пообещал он. — В настоящий момент я стараюсь произвести хорошее впечатление, чтобы смягчить все то плохое, что вы обо мне услышите.

— Почему плохое?

— Вы узнаете все в свое время, но сейчас давайте забудем об этом, потому что я хочу сказать вам, как я рад познакомиться с вами и как счастлив видеть вас здесь, в Галивере.

Энн почувствовала внезапное облегчение застывшего страдания, в которое, казалось, была закована со времени приезда, Появился кто-то, теплый и человечный, расположенный к ней и открыто выражающий свое отношение.

— Спасибо, — сказала она так серьезно, что это простое слово приобрело особую ценность.

— А теперь, полагаю, мы должны проследовать в гостиную?

Энн послушно повернулась, но он заметил выражение ее лица и остановился:

— Вас что-то тревожит?

Энн без всяких рассуждений выложила правду:

— Это платье! — и быстро добавила, словно устыдилась своей откровенности: — Думаю, что ни одной женщине не понравится быть Золушкой.

— Конечно нет. — В голосе Чарлза звучали и симпатия, и понимание.

— Но это мое единственное платье.

— Понятно, — ответил Чарлз. — А дорогой Джон со своей обычной мужской тупостью даже не подумал о столь земном предмете, как платье, когда привез вас сюда.

В том, как он произнес это, было столько юмора, что Энн рассмеялась.

— Смешно придавать этому такое значение, не правда ли? — спросила она. — Пожалуйста, не говорите никому, что я такая глупая.

— Вовсе нет, — ответил Чарлз. — Это очень ответственный момент в вашей жизни, и вы хотите выглядеть наилучшим образом. Подождите-ка! — Он отодвинулся, чтобы оглядеть ее, прищурил глаза и вдруг сказал:

— Есть!

— Есть?

— Есть идея, — сказал Чарлз. — Вдохновение, если хотите. Что бы это ни было, я знаю, что делать. Предоставьте все мне, идите в свою комнату и никому не показывайтесь. Мне понадобится не больше трех-четырех минут.

— Но я не понимаю, — воскликнула Энн и быстро добавила: — Если вы хотите занять для меня чье-то платье, я прошу вас не делать этого. Я предпочитаю… остаться в своем.

— Разумеется, — ответил Чарлз. — Доверьтесь мне. Энн поступила, как ей велели, сама не зная почему: она вернулась к себе и стала ждать, несколько взбудораженная и заинтригованная.

Она сознавала, что питает к Чарлзу необъяснимую симпатию, так же как к его сестре питала столь же необъяснимую антипатию. Предположение, что он предложит ей платье, взятое взаймы, испугало Энн, потому что она ни за что не прикоснулась бы ни к одной вещи, принадлежащей Вивьен.

Вивьен ее враг, Энн была в этом уверена, но, в чем причина вражды, не знала. Чарлз был совсем другим, но как он мог помочь ей?

Быстрее, чем она предполагала, раздался стук в дверь, и, не дожидаясь ее ответа, вошел Чарлз. Какой-то миг она не могла понять, что он принес, но, когда он прошел в комнату, узнала: камелии, чудо совершенства, белизны и симметрии. Чарлз осторожно положил их на туалетный столик, затем достал из кармана смокинга моток тонкой мягкой проволоки. Он быстро плел венок, а Энн, глядя на его пальцы, думала, что это пальцы художника — длинные, тонкие и чуткие, и трудно было представить, что они принадлежат молодому мужчине.

Он освободил цветы от зеленых листьев и собрал их на проволоке так, что получился полукруг, который он приложил к голове Энн.

— Прикрепите их, — сказал он. — Они будут выглядеть как нимб. И этот венок намного удобнее и намного больше идет вам, чем любая из дорогих диадем, которые вы будете носить в грядущие годы как жена Джона.

Чувствуя себя слегка озадаченной, Энн уселась у туалетного столика. Она закрепила венок на голове шпильками для волос, размещенными среди цветов так, что их не было видно. Концы проволоки, державшей венок, она связала сзади под волосами. Когда венок был полностью закреплен, Энн взглянула на себя в зеркало, и у нее вырвалось тихое восклицание. Но прежде чем она успела что-нибудь сказать, Чарлз остановил ее: