Противостояние 3

– А как же антисоветская литература? Листовки?

– Да нахрен они нужны, с ними мараться. Не было - так и не было. Доказываешь, доказываешь - а толку то? Ну, буду я вам вменять сто девяносто - часть один. Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй. Какая там санкция максимальная? До трех лет лишения свободы, кажется? А вони - до неба. А вот по сто двадцать первой вы, Гамсахурдиа, пять лет получите и доказывать ничего не надо - сами признались...

– Это беспредел!

– Какой же беспредел?! Статья есть - есть! Вы с Гечеладзе акт мужеложства совершили? Совершили. И он и вы это подтвердили, разница - в деталях, причем несущественных. Закон - он одинаков для всех. Суд разберется.

– У нас за такое не судили никого и никогда. Я жалобу напишу, на имя Патиашвили!

– Патиашвили? Опоздали, вы немножко, Гамсахурдиа. Нету больше Патиашвили.

Гамсахурдиа обмер на стуле

– Убили?

– Почему убили? Что значит - убили? Состоялось заседание ЦК, все честь по чести. Освободили от должности по собственному желанию.

– И кто теперь? Шеварднадзе?

– Почему Шеварднадзе? На должность первого секретаря ЦК Компартии Грузии единогласно избран Игорь Пантелеймонович Георгадзе*. Боевой офицер, воевал в Афганистане, пока такие как вы за его спиной отсиживались и антисоветскую агитацию разводили. И друг с другом акты мужеложства совершали. Он нас и попросил помочь - республику от таких как вы мужеложцев очистить. Ему жалобу и напишете.

– Но Георгадзе не член ЦК!

– Ну и что? По уставу на эту должность может быть избран любой член партии, не обязательно член ЦК.

Гамсахурдиа опустил голову и вдруг протяжно, то ли застонал, то ли завыл...

– Подписывайте, Гамсахурдиа!

Обвиняемый никак не отреагировал, он то ли выл, то ли плакал.

– Хорошо. Так и запишем - обвиняемый ознакомился, от подписи отказался. Конвой!

В кабинет вошли двое конвоиров и еще один, видимо старший.

– Забирайте его, оформляйте в СИЗО. Постановление на него готово, прокурор подписал, завтра я цидульку** на него напишу...

– Товарищ следователь...

Следователь помрачнел

– Ну что опять?

– Товарищ следователь, нам его девать некуда. Последний автозак полчаса как отправили, больше не будет. Внутренняя тюрьма переполнена вся, и так в полтора раза больше нормы сидит, придет проверка - уволят за это. Куда нам его?

– А мне куда?! Мне что его, до утра так в кабинете оставить?! Или с собой в гостиницу взять?! Бардак! Кабинетов нормальных нет, первичный материал нормально собрать не могут! Куда хотите, девайте, хоть к решетке наручниками цепляйте, меня не волнует!

Конвоиры переглянулись.

– Куда его можно? Он там ... особо опасный или нет? Политика?***

– Да какая к чертям политика. Сто двадцать первая в полный рост.

Старший улыбнулся

– Так бы сразу и сказали, товарищ следователь... Ради такого пассажира - в любой камере потеснятся...

– Ну, вот и забирайте. Я и так больше трех часов сегодня переработал.

– Есть. Подозреваемый, встать! Руки за спину! На выход!

Его повели обратно, по уже опустевшему зданию, коридоры сменялись лестницами, лестницы - решетками. Стоять - лицом к стене - проходим - стоять - и все такое...

Сидевший внизу за столом у двери, открывающий проход во внутреннюю тюрьму КГБ офицер встал навстречу конвою

– Это еще что?

– Подозреваемый, товарищ майор. До завтра надо пристроить, завтра автозак заберет.

– Куда пристроить?! Во всех камерах не протолкнуться!

– По сто двадцать первой, товарищ майор.

– А-а-а... Так бы и сказали. Подозреваемый, лицом к стене!

Захрустел механизм замка потом еще одного. Грозно лязгнул засов.

– Проходим.

– Куда его, товарищ майор?

– В одиннадцатую давайте. Там таких нет.

– Есть!

Длинный, освещенный тусклыми лампочками под массивными плафонами-решетками, которые задерживали большую часть света и без того маломощных и грязных лампочек, отчего в коридоре всегда царил полумрак. Стены "шубой", бугристые и покрашенные в мерзкий темно-зеленый цвет. Стальные прямоугольники дверей. Неистребимая вонь мочи и кала, пробивается сквозь резкий, противный запах хлорки, создавая неповторимый, незабываемый аромат беды...

Кто не был - тот будет, кто был - не забудет...

– Стоять. Лицом к стене!

Один из конвоиров встал в проходе, держа наготове резиновую палку, второй держал у стены задержанного. Майор глянул в глазок, потом начал неспешно орудовать замками и задвижками.

– Пассажира принимайте!

– Гражданин начальник, да здесь места нету!

– Дышать нечем!

– Ничего. Потерпите! По сто двадцать первой пассажир канает!

Гомосеков нигде не любили...

– Проходим!

Сильные руки оторвали Гамсахурдиа от созерцания стены и втолкнули в людское месиво камеры. Сзади с глухим стуком захлопнулась дверь...

Кой черт внутренняя тюрьма КГБ! Здесь же одни блатные... Которые, как известно национальности не имеют и все заслуги на почве защиты прав человека им до одного места.

– Ну...
– навстречу диссиденту и правозащитнику, старшему научному сотруднику Института грузинского языка АН ГрузССР встал по пояс голый детина, чью грудь украшал храм о четырех куполах, а плечи - витые, царского образца эполеты - давай, машка****, подваливай сюда, к огоньку...