Противостояние. Том I

– Как вышло, что все собаки передохли, а волков осталось достаточное количество – и это к востоку от Скалистых гор, – чтобы искалечить хорошего пса?

– Наверное, мы этого никогда не узнаем, – ответил Глен. – Как не узнаем, почему эпидемия уничтожила лошадей, но не коров, и большинство людей, но не нас. Я не собираюсь даже думать об этом. Просто запасусь большим количеством «гейнсбургеров» и буду их ему скармливать.

– Да. – Стью смотрел на Коджака, глаза которого практически закрылись. – Ему досталось, но детородные органы в полном порядке… я посмотрел, когда он переворачивался на спину. Так что надо подыскивать ему подружку, знаешь ли.

– Это точно, – задумчиво ответил Глен. – Хочешь джина с тоником, Восточный Техас?

– Черт, нет. Возможно, я только год проучился в профессионально-техническом училище, но я не гребаный варвар. Пиво есть?

– Думаю, смогу выделить тебе банку «Куэрса». Теплого, однако.

– Заметано.

Стью двинулся следом за Гленом, открыл сетчатую дверь и остановился, чтобы вновь посмотреть на Коджака.

– Спи сладко, мальчик, – сказал он псу. – Хорошо, что ты с нами.

И прошел в дом.

Но Коджак не спал.

Он пребывал где-то между сном и бодрствованием: в таком состоянии проводят немало времени живые существа, получившие тяжелые ранения, которые все-таки недостаточно тяжелы, чтобы расстаться с жизнью. Глену предстояло провести много часов, не давая Коджаку чесаться, чтобы тот не сорвал пластырь, вновь не разодрал раны и не занес в них инфекцию. Однако это будет позже. А сейчас Коджака (который иногда все еще думал о себе как о Большом Стиве, так его звал прежний хозяин) вполне устраивало это промежуточное, сумеречное состояние. Волки напали на него в Небраске, когда он обнюхивал землю вокруг того дома на домкратах в маленьком городке Хемингфорд-Хоум. Запах ЧЕЛОВЕКА – ощущение ЧЕЛОВЕКА – привел его к этому дому, а потом исчез. Куда он подевался? Коджак не знал. Волки, четыре волка, вышли из кукурузы, словно косматые души мертвых. Их глаза сверкали, губы оттягивались назад, обнажая зубы, низкое рычание, доносящееся из горла, выдавало намерения. Коджак отступал, тоже рыча, его когти взрывали землю во дворе матушки Абагейл. Слева качели из покрышки отбрасывали бездонную круглую тень. Вожак атаковал, когда задние лапы Коджака оказались в тени крыльца. Атаковал, прижимаясь к земле, стремясь добраться до брюха, и остальные последовали за ним. Коджак прыгнул вперед и вверх над мордой вожака, открывая ему свой живот, а когда вожак начал кусать и царапать, вогнал зубы в шею волка, вогнал глубоко, пустив кровь, и тот завыл, попытался выбраться из-под Коджака, от его храбрости не осталось и следа. А когда он выбирался, зубы Коджака разомкнулись и со скоростью света сомкнулись на нежной волчьей морде, и вожак дико завопил, чуть ли не зарыдал, потому что нос оказался изорван в клочья. Он развернулся и, воя от боли, убежал, мотая головой из стороны в сторону, разбрызгивая кровь, а зачатки телепатии, свойственные зверям одного семейства, позволили Коджаку достаточно ясно прочитать его мысли.

(осы во мне осы осы в моей голове осы в моей голове о…)

И тут остальные набросились на него, один слева, другой справа, как гигантские тупые пули, а последний из трех припал к самой земле, ухмыляясь, рыча, нацелившись на его брюхо. Коджак развернулся к правому, хрипло лая, решив разобраться с ним первым, чтобы открыть себе путь под крыльцо. Оказавшись там, он мог бы противостоять им сколько угодно времени, может, целую вечность. И сейчас, лежа на другом крыльце, он переживал ту схватку словно в замедленном действии: рычание и завывания, наскоки и отходы, запах крови, ударивший в голову и превративший его в боевую машину, до поры до времени не чувствующую собственных ран. Он разобрался с волком, который атаковал справа, оставил его без глаза и нанес жуткую, возможно, смертельную рану в шею, но и ему досталось. Большинство ран мало чем отличались от царапин, однако два укуса – очень глубокие – заживали долго и плохо. Даже когда он совсем состарился (а прожил Коджак еще шестнадцать лет и умер гораздо позже Глена Бейтмана), эти шрамы в дождливые дни пульсировали болью. Он вырвался и сумел укрыться под крыльцом, а когда один из оставшихся волков, опьяненный запахом крови, попытался залезть следом, Коджак атаковал. И вырвал ему горло. Последний волк отступил почти до границы кукурузы, нерешительно подвывая. Если бы Коджак вылез из-под крыльца, чтобы вступить с ним в бой, он бы тут же убежал, поджав хвост. Но Коджак не вышел, во всяком случае, тогда. Он навоевался. Мог только лежать на боку, дыша быстро и неглубоко, зализывая раны и рыча на приближающуюся тень оставшегося волка. Потом стемнело, и по небу над Небраской поплыла половинная луна. И всякий раз, когда последний волк слышал, что Коджак жив и, вероятно, все еще готов к бою, он, подвывая, отступал. А вскоре после полуночи ушел совсем, оставив Коджака в одиночестве то ли жить, то ли умирать. В предрассветные часы Коджак почувствовал присутствие какого-то другого существа, ужаснувшего его до такой степени, что он заскулил. Эта тварь находилась в кукурузе, ходила среди кукурузы, возможно, охотилась на него. Коджак лежал, дрожа всем телом, ожидая, что эта тварь найдет его, эта ужасная тварь, которую он воспринимал и как человека, и как волка, и как глаз, какое-то темное существо, этакий древний крокодил в кукурузе. И лишь по прошествии некоторого времени, уже после того как луна опустилась за горизонт, Коджак почувствовал, что тварь ушла. Он заснул. Под крыльцом он провел три дня, выползая лишь для того, чтобы утолить голод и жажду. К счастью, у ручной колонки во дворе не пересыхала лужица, а в доме хватало еды, прежде всего остатков угощения, которое матушка Абагейл приготовила для Ника и его команды. А когда Коджак понял, что способен двигаться дальше, он уже знал, куда идти. Путь ему указал не запах, а чувство тепла, идущего из самых глубин сердца, и жар раскаленного очага, который находился к западу от него. И он пошел, большую часть этих пятисот миль прохромал на трех лапах, а боль постоянно жгла живот. Время от времени ему удавалось унюхать ЧЕЛОВЕКА, и он знал, что находится на правильном пути. Наконец он пришел сюда. Где жил ЧЕЛОВЕК. Где не было никаких волков. Где хватало еды. Где он не чувствовал той темной твари… человека с запахом волка, похожего на глаз, который мог увидеть тебя за сотни миль, если смотрел в твою сторону. И пока все обернулось к лучшему. Думая так (насколько могли думать собаки, воспринимающие мир почти что исключительно через органы чувств), Коджак засыпал, засыпал все крепче, и теперь он видел сон, хороший сон: он бегал за кроликами по клеверу и тимофеевке, которые доставали ему до живота, приятно влажные от росы, где-то на севере. Его звали Большой Стив. И в это серое и бесконечное утро кролики были повсюду.

Он спал, и его лапы подергивались.

Глава 53

Выдержки из протокола заседания организационного комитета

17 августа 1990 г.

Заседание проводилось в доме Ларри Андервуда на Южной Сорок второй улице в районе Столовой горы. Присутствовали все члены комитета.

Первым вопросом повестки дня стали выборы членов организационного комитета в постоянный комитет. Первой слова попросила Фрэн Голдсмит.

Фрэн. Мы со Стью согласились, что самый лучший, самый простой способ избрания всех нас в постоянный комитет – одобрение матушкой Абагейл всего списка кандидатов. Это избавило бы нас от проблемы иметь дело с еще двадцатью людьми, выдвинутыми своими друзьями, что только раскачало бы лодку. Но теперь нам придется идти другим путем. Я не собираюсь предлагать что-то недемократическое, и вы все знаете наши планы, но я лишь хочу подчеркнуть: каждый должен позаботиться о том, чтобы кто-то выдвинул его или ее кандидатуру, а кто-то другой поддержал выдвижение. Очевидно, мы не можем выдвигать сами себя – это уже будет смахивать на мафию. И если кому-то не удастся найти одного человека для выдвижения и второго для поддержки, тогда лучше не баллотироваться вовсе.

Сью. Ух ты! Какое коварство, Фрэн.

Фрэн. Да… есть немного.

Глен. Мы опять скатываемся к обсуждению комитетской морали, и хотя я уверен, что тема эта обладает неиссякаемой притягательностью, мне бы хотелось, чтобы мы положили ее под сукно на несколько ближайших месяцев. Я думаю, мы просто должны сойтись на том, что работаем на благо Свободной зоны, и больше к этому не возвращаться.

Ральф. Судя по голосу, ты немного злишься, Глен.

Глен. Я немного злюсь. Признаю. Сам факт, что мы провели столько времени в беспрестанных тревогах по этому поводу, с большой степенью достоверности дает понять, что творится в наших сердцах.

Стью. Дорога в ад вымощена…

Глен. Благими намерениями, да, и поскольку мы все так волнуемся из-за наших намерений, мы, конечно же, уже на автостраде, ведущей к небесам.

Потом Глен добавил, что хотел обратиться к комитету на предмет разведчиков или шпионов, как ни назови, но вместо этого вносит предложение перенести обсуждение этого вопроса на девятнадцатое. Стью спросил его – почему?

Глен. Потому что девятнадцатого здесь могут оказаться не все. Кого-то могут не выбрать. Это маловероятно, но в действительности никто не знает, как поведет себя большая группа людей, собравшись в одном месте. И мы должны быть предельно осторожны.

Последовала долгая пауза. После чего комитет проголосовал, 7–0, провести следующее заседание девятнадцатого – уже в качестве постоянного комитета – и обсудить вопрос о разведчиках… или шпионах… как ни назови.

Стью попросил слова, чтобы коснуться еще одного вопроса, связанного с матушкой Абагейл.

Стью. Как вы знаете, она ушла по каким-то своим причинам. В записке говорится, что она «должна на некоторое время уйти», и это достаточно неопределенно, а вернется, «как только будет на то воля Божья», что тоже не ободряет. Мы ищем ее три дня, но пока не обнаружили никаких следов. Мы не собираемся тащить ее назад насильно, но если она лежит где-нибудь со сломанной ногой или без сознания, это совсем другое дело. Отчасти проблема в том, что у нас недостаточно людей, чтобы обыскать всю территорию. Из-за этого же медленно идет работа на электростанции. Нет никакой организации. И я прошу разрешения внести вопрос о постоянной поисковой группе в повестку общего собрания, которое намечено на завтра, а также вопрос о создании группы ремонтников на электростанции и похоронной команды. И я бы хотел поставить руководителем поисковиков Гарольда Лаудера, потому что это изначально его идея.

Глен отметил, что, по его мнению, по прошествии недели ждать каких-то хороших новостей от поисковиков не придется. В конце концов, разыскиваемой даме сто восемь лет. Комитет с этим согласился, а потом проголосовал, 7–0, за предложение Стью. Для очистки совести должна отметить, что несколько человек выразили сомнение в необходимости ставить Гарольда Лаудера во главе поисковой группы… но, как отметил Стью, идею первым высказал он, а потому, откажи мы ему в ее реализации, это напоминало бы оскорбление.