Противостояние

мне придется быть грубым с твой девка. Но ты сам виноват. Как захотеть сказать

мне дело, я ее отпущу. Думай. Делай диверсии ты — страдать она. Карашо? Не

карашо. У тебя ни есть сердце. Давайте! — кивнул солдатом.

Лену подтянули к колонне, закрепили руки наручниками сзади. Что-то в огонь

камина положили.

— Ты можешь избежать боль, если сказать, кто есть этот шеловек. Сказать только

имя и ты свободна. Имя — ничего, — встав на ступеньку у колонны ногой, качнулся

к ней эсэсовец.

Лену колотило. Больше всего она боялась, что ее изнасилуют…

— Иван, да? — судорожно улыбнулась.

— Иван? — выгнул бровь мужчина, веря и не веря.

— Нет? Федор, да? Семен? Константин? Евграф?

Ефрейтор понял, что над ним насмехаются. Выпрямился, холодно уставившись на

девушку и, ударил ей под дых.

Лену согнуло и показалось, что внутри взорвалось что-то. Она захрипела,

бесцельно переминаясь и пытаясь то ли сползти по колонне вниз, то ли устоять на

ногах. И ничего не понимала — таращилась перед собой, глотая ртом воздух, как

рыба.

А дальше, как кошмарный сон, ад наяву.

Немец рванул с нее кофту, оголяя торс, схватил за волосы, заставляя прижаться к

колонне:

— Гавори: кто послал? Зачем? Кто еще к нему хотил?

— Не знаю!

— Ханц, давай! — приказал, теряя терпение.

Из камина вынули железку и Лена задохнулась от ужаса, увидев раскаленную

докрасна звезду. Она неумолимо приближалась и врезалась ей в грудину.

Лена оглохла от собственного крика, от запаха жженной кожи, боли которая накрыла

каждую клеточку души и тела. Как хорошо бы было потерять сознание, просто уйти,

не знать, не чувствовать.

— Гавари!! — ввинтилось в мозг.

А она не могла: горло перехватило, слова забылись, память испарилась.

Расползлась туманом, тщательно укрывая и проблески воспоминаний. Спроси сейчас,

как ее зовут, и то не смогла бы ответить.

Ефрейтор схватил ее за волосы, заставляя смотреть на себя и, процедил:

— Гавари! Кто послал к этому мушику? Где эти люди?! Кто еще ходил к этот мущик!

Лена лишь глазами смогла ответить: не знаю.

— Ну! — дернул за волосы.

— Не знаю… ничего… не знаю… ничего…

Еще одна раскаленная красная звезда врезалась в плоть ниже первой.

"Кремлевские звезды", — подумала девушка, теряя сознание.

На нее вылили ведро воды, вытаскивая из забытья. Она не могла стоять, клонилась,

согнувшись пополам вниз, оттягивая руки, выворачивая суставы в плечах. И все

стряхивала воду с волос, лица, не понимая зачем, не понимая, где она и, что

происходит.

— Что ж вы делаете, — выдохнул Пантелей. — Схватили первую попавшуюся дурочку

… и требуете у нее того, чего нет.

— Значит, ты ее не знать?

— Нет.

— И она тебя не знать?

— Нет.

— Случайно, ботинки? Эти? — схватил за ногу, стянул обувь и ударил чуть выше

колена ребром ладони. Лена захрипела, провисла на сцепленных руках, отупев от

боли.

— Тогда мы бить ее пока ты не вспомнить!! — рявкнул, злясь на упрямство обоих.

Он был уверен, девчонка быстро сломается, но та упорно молчала.

Ее развернули лицом к колонне, опять пристегнули и начали бить плетками. Она

молчала, только дышала через раз, вздрагивала всем телом, и все пялилась в белую,

чуть потрескавшуюся поверхность колонны и заставляла себя думать о чем-нибудь

нейтральном. О яблоках в вазе на столе их гостиной в Москве, о том, как ждали

перемен в школе, как бегали босиком по лужам. И не слышала, как хрипит, не

чувствовала, что стекает вниз по колонне, теряя сознание.

Глаза Пантелей остекленели. Он смотрел на худенькую спину, которую превратили в

месиво и, понимал, что ни черта не понял об этой девочке. По позвоночнику

ознобом дрожь прошла: как он мог в ней сомневаться? "Прости", — попросил

мысленно и пошатнулся — сердце сдавило от боли. Там, за ее гранью его уже ничего

не беспокоило.

— Кажется, сдох, — заметил эсэсовец, пощупав пульс на сонной у упавшего вдруг

подпольщика. — Черт!!

Кто бы знал, что у него слабое сердце!

Штурмбанфюрер будет очень зол на ефрейтора. Но есть еще шанс чего-то добиться, —

покосился на потерявшую сознания Лену.

— Снимите наручники и приведите ее в себя. Продолжим.

Сколько это длилось, она не знала. Ей резали руки на запястьях, сыпали в раны

соль, пробивали ножом ладони. Вновь прижигали звезды, видно решив прожечь ее

тело насквозь, сыпали соль и на них. Били, орали, хлестали плетками. Она теряла

сознание, ее приводили в себя. Весь пол был залит кровью, разбавленной водой.

Ефрейтор был вне себя и изгалялся, как мог: сдирал висящие после порки лоскуты

кожи со спины, скрутил прямо через раны на запястьях руки колючей проволокой,

пинал, орал… и, наконец, устал.

Лена лежала в воде и крови и смотрела, как мимо прошли чьи-то ноги в начищенных

сапогах. Она ничего не соображала от боли, казалось тело вопило, содрогаясь в

собственной крови и вдруг как в тумане услышала знакомый голос. Повернула голову,

пытаясь сфокусировать взгляд, но образ офицера с брезгливой миной

рассматривающего ее, плыл, то мутнел, то проявлялся. Она не понимала одного —