Противостояние

Но до сих пор на этом свете были люди, которые знали. Которые - помнили. И которые - навещали старика...

Черная Волга с номерами "МОС" свернула на обочину проселочной грунтовой дороги, остановилась рядом со старым колхозным УАЗом. УАЗ стоял у самого края дороги - а у забрызганной грязью по самую крышу машины, на каком-то пеньке сидел старик в грязной телогрейке. Он не курил - так и не приобрел этой пагубной привычки ни в лагере, ни потом в колхозе, где курили все поголовно - он просто сидел и смотрел куда-то вдаль, положив на колени свои крестьянские мозолистые реки.

Водитель Волги все-таки преодолел с честью раскисшую грунтовку - а между тем там было и такое место, в котором неопытный водитель мог "сесть" по крышу, потом только трактором и сковырнешь. В России две беды - и одна постоянно борется с другой.

Затормозив в нескольких метрах от УАЗа, водитель Волги покинул машину. Дородный, средних лет, в шикарном финском костюме, со старомодными очками - круглые стекла без оправы - он направился к старику прямо по всей грязи не обращая внимание на то, что шматки грязи попадают на штанины брюк, а туфли уже измазаны грязью напрочь.

Старик не подал ему руки, да он и не протянул ему руку. Просто он встал рядом со стариком и уставился туда же, куда и старик - на заканчивающийся перелеском косогор, на жирную, отходящую от зимнего сна землю.

– Мы начинаем...
– тихо сказал он

Старик гулко откашлялся - подхваченный в лагере туберкулез преследовал его всю оставшуюся жизнь

– Когда?

– Наверное к зиме. Как все организуем.

Старик наклонился вперед, подхватил ком земли, начал разминать его мозолистыми пальцами

– Земля сыровата еще...
– сказал старик, словно думая вслух - сеять рано. Подождать еще дней десять, и тогда...

– Вы ничего не скажете?

Старик бросил остатки земли, вытер руку о грязную полу ватника

– А что тебе сказать, Саша...
– он обратился к своему собеседнику по имени, потому что знал его с четырех лет - ты сам все решил. Можно было бы сказать - Бог тебе судья - да я неверующий. Пожелаю как на фронте - удачи.

– Мы правы? Скажите - мы правы?

Старик покачал головой

– И да и нет, Саша. И да и нет. Нынешний первый... он ведь не с Марса прилетел, согласись. Кто-то его воспитывал, растил, кто-то по служебной лестнице продвигал. Ты думаешь, он один такой, убрать его - и все?

– А как в тридцатые порядок наводили?

– В тридцатые... Знаешь... многие неправильно оценивают тридцатые. Мол, все на страхе держалось. На репрессиях. Чуть что - и пятьдесят восьмая. Дураки они... Разве можно целое государство, целый народ в страхе держать? Возьми меня. Ты думаешь, я не знал, что надо мной тучи сгущаются? Знал. Ты думаешь, я не смог бы сделать так, чтобы ни Сталина, ни Ежова, ни Молотова - никого из них на свете не было бы. Смог бы... Подо мной ведь профессионалы были. Профессионалы, Сашенька, каких и нет сейчас. Сейчас так, сад детский. Тот же Рамирес - он ведь по Гитлеру готовился. Операцию в последний момент отменили. А ведь мы тогда его считай, на позицию вывели, стреляй - не хочу. Не уйти, правда, было потом - но они и к этому были готовы, пожертвовать собой ради коммунистических идеалов, не задумавшись ни на секунду, правильно это или нет. Можно было бы и Усатого точно также... никакая охрана не справилась бы. Но мы ведь верили Саша. Верили в то, что все что происходит - правильно. Понимаешь, правильно! Даже если в какой-то момент неправильно поступили с тобой, то в целом все - правильно! Что все учтено. А сейчас веры нет. Люди не верят, понимаешь? Нет, не понимаешь.

– Понимаю...

– Не понимаешь. И никто из твоего поколения - не понимает. Вы в безверии родились, оттого и докатились до такого. Горбачев - то всего лишь закономерный итог безверия. Чем громче слова с трибун - тем подлее и страшнее дела. Причем всюду - сверху - донизу. Вот у нас в мехпарке слесаря. На работе ты не гость - унеси хотя бы гвоздь. Они ведь все такие. А это - самый низ. Слесарь гвоздь уносит. Первый секретарь обкома во взятках погряз. Генеральный секретарь партии страной торгует. Понимаешь, каков народ такова и власть - редко бывает по-иному. И слесаря, и секретаря обкома нынешняя власть очень даже устраивает.

– Так что же... Ничего не делать?

– Почему ничего не делать? Делать, Сашенька, делать. Какова бы Родина не была - но она все же лучше, чем чужбина. Делать надо. Задумайся над тем, что ты будешь делать потом.

– А что - потом?

– Вот и думай - что? Что ты будешь делать потом. Тем, кто родился в безверии - веру то ты уже не вернешь. А значит - и то, что сделали в тридцатых, сейчас - невозможно сделать. Делай по-умному, ищи умных людей, хорошо ищи. Ищи и давай им свободу. У нас очень умный народ, Саша. Он лошадь подковать не может как следует, а блоху - только так. Вот и ищи таких людей. Усатый в свое время не нашел, смурной был человек, жестокий - вот и довели страну. Это ведь он виноват, что после него - никого умнее Никитки не нашлось. Помни про это и не повторяй ошибок. Гайки не закручивай до упора. Сорвешь резьбу.

– Я понял...
– сказал гость после долгого молчания

– Надеюсь...
– усмехнулся старик - не скатись только в ежовщину. Страшное это преступление, Саша. Страшное. На всех на нас оно - и будет до конца жизни нашей. На всех, кто тогда не возвысил голос. Не остановил.

– Спасибо, дядя Костя.

– Да не за что. Навестил, порадовал старика. Может, заедешь, перекусишь. У меня то - всяко полезнее, чем даже в цэковской столовой

– Да нет, дядя Костя. Времени нет.

– Ну, тогда езжай. Удачи...

Пакистан, пограничная зона. Кишлак 03 октября 1986 года

– Тебя на чем поймали?

– На сигарете. Тварь...
– Шило глухо закашлялся

– Сука...
– согласился и Скворцов.

Они пришли в себя уже не в кишлаке - непонятно где. Но по каким-то признакам - скорее даже по наитию поняли - Пакистан. Либо самая граница, один из пограничных кишлаков. Понятно хотя бы потому, что налета с воздуха здесь совершенно не боятся.

Они были в зиндане.

Зиндан - это такая яма в земле, метров пять-семь глубиной. Иногда накрытая чем-то, иногда нет. Голые, отвесные стены, иногда с отрицательным углом наклона - не выбраться. В таких ямах содержались заложники, пленники, рабы...

У них отняли все. Шнурки, пояса, ремни, срезали пуговицу со штанов. Естественно все оружие. Все, чтобы невозможно было бежать. Опытные, суки...

– Ты что-то помнишь?
– спросил Шило

– Нет. Даже не стреляли. А ты?

– Тоже...

ГБшник. Тварь. Предатель...

Ни Скворцов ни Шило, сидя в зиндане, так и не довели свои мысли до конца. Если бы довели - стало бы все понятно и этот выезд, непонятный и плохо подготовленный, и сдающийся доктор Набир - все. Но тогда они думали, что столкнулись с предательством - а не системой.