Противоядие для свекрови
Шрифт:
Розалия вскинула брови:
– А-а!.. Господи, я совсем забыла представить вам мою мамусю. Мамочка, прости меня.
Канделария забубнила:
– Вечно про меня забывают.
– У моей мамуси была нелегкая жизнь. Она появилась на свет в начале двадцатых годов прошлого столетия. Родилась переношенной. Моя бабуля носила ее под сердцем четырнадцать месяцев. А как родила, так мамку сразу отдали в ясли.
– Что она несет? – взорвалась Канделария. – Мы так не договаривались.
Не обращая внимания на визги «мамаши», Розалия продолжала работать на камеру:
– Акушерка,
– Геннадий! Поставь нахалку на место! Я не позволю! Уйду! Справляйтесь без меня!..
Агафоновы вместе с Розалией скрылись в кабинете.
Вернувшись в гостиную, свекровь положила руки на костлявые плечи Канделарии.
– Прости меня, мать. Я погорячилась.
– Но это в последний раз! Последний!
– Розалия Станиславовна, скажите, что ваша мама не в себе, после того, как ее двадцать лет назад бросил муж.
Свекровь закивала.
– Снимаем.
Обнажив белоснежные зубки, Розалия промурлыкала:
– К сожалению, два десятилетия назад мою мамочку бросил отец. Как же она, бедняжка, переживала. Даже хотела перерезать себе вены, но не смогла найти лезвие. Психика дала серьезный сбой – проще говоря, мама немного спятила. В дом престарелых мы ее не отдаем из принципа. У мамуси есть собственная комната, но она предпочитает спать на диване в гостиной. Одевается исключительно в наряды восемнадцатого века. На время проекта мы планировали поместить мамочку в элитное учреждение имени Кащенко, но там нет мест.
Канделария больно ущипнула Розалию.
– Ай! Чтоб тебе облысеть, психопатка старая! – процедила свекровь.
Геннадий возвестил, что приветствие подошло к концу.
Все разбрелись по коттеджу.
– Камеры заработают в восемь утра.
– Все должны находиться в своих комнатах.
– Так мне уже сегодня спать в одной кровати с Розалией? – Сильвестр всем своим видом выказывал неудовольствие.
– Спи где хочешь, но к восьми изволь оказаться в постели рядом с супругой.
Мужик отошел к камину. Рудольф злорадно захихикал.
В семь утра Татьяна металась по дому:
– Через час начинаем. Всем быть в полной боевой готовности.
Розалия, вскочившая в половине шестого, крутилась у зеркала. Сильвестр стоял у окна.
– А вам не кажется, что вы чересчур перегнули палку с макияжем?
Отложив губную помаду, свекровь поправила русый парик:
– Мне никогда не кажется. А вот тебе не мешало бы привести себя в порядок. Переодень пижаму, ты выглядишь смешно.
– Другой нет.
– Тогда сними верх.
– Меня он устраивает.
– А меня нет!
Сильвестр скинул пижамную рубашку. Свекровь скривилась:
– Фу! Сильвестр! Немедленно надень рубашку.
– Вы же сами просили ее скинуть.
– Да, но я не знала, что у тебя такая волосатая грудь. Котик, мы же не в джунглях. С твоей растительностью нужно что-то делать. И не спорь. Я тобой займусь.
– Сейчас не очень подходящее время.
– Ерунда. К вечеру твоя грудь должна быть
гладкой как колено.Сжав кулаки, Сильвестр заикнулся о бритве.
– Бритва? Ты в своем уме? Кто ж в наше время избавляется от волос на теле с помощью бритвы? После бритья они начнут расти в два раза быстрее.
– И что вы предлагаете?
– Эпиляция!
– Ни в коем случае! Я не баба!
– Она займет максимум минут пятнадцать. Сделаю все в лучшем виде.
– Не просите. Я панически боюсь боли. Честное слово. С детства.
– Больно не будет.
– Все равно – не согласен.
Розалия бросила взгляд на часы:
– Без десяти. После поговорим, а сейчас бери рубашку и запрыгивай под одеяло.
Сильвестр лег на отведенное ему место. Свекровь, приняв соблазнительную позу, закрыла глаза.
Катарина в ужасе таращилась на камеру, отсчитывая последние минутки своей свободы. В дверь дважды постучали. Это сигнал от Танюшки – надо притвориться спящей. Повернувшись на правый бок, Копейкина натянула одеяло до самого носа.
Съемка началась. Камеры заработали. В половине девятого семейство в полном составе спустилось в столовую.
Комфортно и непринужденно себя чувствовали не все. Обычной жизнью продолжали жить Лидия, Розалия, Дора и Дориан. Остальные, словно парализованные кролики, двигались неестественно, боясь проронить слово.
Наталья, подав завтрак, плюхнулась на стул и задрожала мелкой дрожью. Сильвестр переваривал заявление Розалии о предстоящей эпиляции. Рудольф то и дело чесал шею. Канделария Хуановна, войдя в образ умалишенной, стучала вилкой по столешнице, смотря на сидящую рядом Катку диким взглядом.
– Как неуютно находиться под прицелом, – кокетливо бросила Лидия Владимировна.
– Не говори, – подхватила Розалия. – Я сама не своя.
– А мне по фигу, – Дора перекатывала во рту жевательную резинку. – Какая разница, есть в доме камеры или нет. Один хрен.
– Дора, веди себя достойно, – Катка чуть не скончалась, произнеся фразу, адресованную «дочери».
– Мам, не грузись. У нас все круто. Теперь мы попали в ящик. Мы рулим.
– Может, перестанешь чесаться? – Сильвестр брезгливо покосился на Рудольфа.
– Это на нервной почве.
– Я хочу есть! – заголосила Канделария.
– Мама, тебе положили салат. Жри!
– А-а-а… – Хуановна не смогла стерпеть обидное «жри».
Схватив кусок колбасы, она швырнула его в Розалию.
– У нее снова приступ! Я вас предупреждала, старуха нас опозорит перед страной. Мама, отправляйся на свой диван.
Лидия включилась в игру:
– Ей с утра не забыли дать таблетки?
– Выжрала целый пузырек.
– Розалия Станиславовна, – Катке показалось, что свекровь переигрывает.
– Катарина, помолчи, откуда у тебя эта идиотская привычка вечно меня перебивать? Наверное, набралась дурных манер от матери. Одного поля ягоды.
Гаврилюк оскорбилась:
– Вы на свою мамашу посмотрите.
– Не тронь мамулю!
– Не тронь меня! – вякнула Канделария.
Наталья вжала голову в плечи: