Проверочное слово

Мёрзну по Цельсию.Греюсь по Фаренгейту.Родина целитсяиз-за угла. Уедус лёгонькой лироюи – Россия, рассейся! —эвакуируюмилых в ковчеге сердца.звёздное небозаслонить человекуне может толпаО свободе: свобода заключаетсяв отсутствии необходимости врать,даже самым любимым.О равенстве: равенство существуеттолько среди тех,кому нет равных.О братстве: у меня есть братСергей Анатольевич Десятови очень много кузенов. Выстиран воздух, асфальт разутюжени отпарены листья.Окна открыты. Садимся за ужин.«Вести»: кровопролитье.Льёт – послесловием ливня – с карниза.Капли украсили ветки.Любимый, выключи телевизор.Выдерни шнур из розетки.Выверну карманы: где ты, бывшегослед? Монетка. Пригоршня трухи.Энциклопедически забывчива,помню только вас, мои стихи,только вы составите, разбавитеключевой водой (прощай, склероз!)порошок для улучшенья памяти —на щеках сухой остаток слёз. В здравом уме и твёрдой памятисим подтверждаю, что без памятилюблю (кого?) безумно я.Число (какое?). Подпись (чья?).Ухаживал в полноги.Ласкал спустя рукава.Дарил тычки, тумакии матерные слова.Кривился: втяни живот.Довольно быстро кончал.Не провожал на аборт.Тем более, не встречал.девушек стадаюбки на просветэту ты бы даэту ты бы нетмлечная спинаперсиковый шёлкбабника женав бабах знаю толк кончал без единого стонакрепко стиснув зубыни словом себя не выдавкак партизан под пыткойтолько смотрел суровопрезрительно и усталотак и осталось тайнойлюбил ли меня любимыйПамять – редкое сито,расшатанный причал.Слово в слово забыто,как надсадно молчалты, как в паузе вязкойзастревало словцо,как посмертною маскойзастывало лицо. Можно ли быть умнее?Нашла себе дурака,сижу у него на шее,смотрю на него свысока,внимаю брезгливо, хмуроего бу-бу-бу, жу-жу-жуи думаю: вот я дура!И суженого душу.Бурные водысомнений, страхов, потерь.Остров свободы —супружеская постель.Пой, голубица,вейся, отбеленный флаг!Есть, где укрытьсяот супружеских драк.Изжога страсти. Нежности грыжа.Влюблённости хромающий пульс.Любимый, я тебя ненавижу.Не вижу. Вижу. Не нагляжусь. Ненавидеть, гнать, держать,обивать пороги боли,виртуозно наступатьна любимые мозоли,пока не научит смертьпривередливую, злуюна любимого смотретьс точки зренья поцелуя.

Канон косы

Мне было двенадцать, когда мама, которой надоело моё нытьё, отвела меня в парикмахерскую под гордой вывеской «Салон». Парикмахер взял ножницы побольше… Чик! И в его руке осталась моя коса. Длинная. Растрёпанная. С вплетённой коричневой лентой и неаккуратным бантом. Так, вместе с лентой, её и положили в пакет, а его в ящик письменного стола, где она полежала какое-то время, мёртвая, страшная, а потом исчезла. Куда? Наверное, туда же, куда исчезают молочные зубы, положенные на вечное хранение в спичечные коробки.

Трёхголосная фуга: коса.Волос долог. Ars longа. А vita?О, как туго плету голоса!Расплету – будут мелко завиты.Расплету, распущу по плечам,простынёю спелёнута косо,парикмахерам палачамотдавая девичьи косы.

Причёска называлась сэссон и очень мне шла. Старшеклассник Костя Клёпов, до этого не обращавший на меня никакого внимания, сказал: «Ты стала другим человеком». Он был прав: я стала писателем. Писателем дневника. Потеря косы так потрясла меня, что я открыла большую бухгалтерскую «Книгу учёта» и вывела на первой странице: «9 марта. Сегодня я подстриглась. В классе все решили стричься под меня». И пошло!.. Четыре Книги Учёта, несколько клеёнчатых толстых тетрадей, еженедельники, один другого красивее, сначала из кожзаменителя, а потом из натуральной кожи. Две дюжины моих дневников. Так и оставшихся книгами учёта. Чего: отрезанных кос? Выпавших волос?

Скрипичным ключомсвернулся на дне ваннывыпавший волос.

Тот же «Салон». Мне восемнадцать, и я выхожу замуж. Волосы снова отросли до пояса. Парикмахер священнодействует, и через час на моей голове высится то ли шапка Мономаха, то ли собор Василия Блаженного. Первая брачная ночь: мы разлепляем мои зацементированные лаком локоны, в четыре руки вынимаем шпильки и засыпаем, не вынув и половины. Это всё, что я помню об этой ночи.

Мать двух дочерей, сколько косичек я заплела за годы их школьного детства!

Я знала его назубок,косы канон трёхголосный:расталкивала лежебок,плела покорные косы,вела, вероломная мать,отроковиц на закланье…Позволь им подольше поспать,министр образованья!

Не позволяет. И я, утро за утром, год за годом плету косы двум девочкам. Младшая причитает, как невеста на крестьянской свадьбе, а старшая мрачно резюмирует: «Коса опять перекосилась». Однажды я посадила их спина к спине, расчесала обеих, смешала лизины золотистые и наташины чёрные пряди и заплела им одну косу на двоих. Толстая получилась коса, длинная. Сфотографировала, конечно. Хорошая получилась фотография. Сразу видно: сёстры. Не хуже той, на которой, как в сказке репка, мама заплетает косу мне, заплетающей косу младшей двоюродной сестре Таньке.

Дочери мои до сих пор не расстались с длинными, до пояса, волосами. «Мамочка, расчеши меня, заплети мне косу», – просит меня Лиза, когда ей взгрустнётся. И становится веселей. Обеим. Для закрепления эффекта переплетаем пальцы ног. Они у нас обеих длинные, музыкальные.

Но самое верное средство от грусти – попросить «Заплети мне косичку» мужа. Почему это нехитрое дело оказывается таким сложным для мужских пальцев, легко справляющихся с гораздо более сложными задачами? Заплетает, путается в трёх прядках, сдаётся, целует в макушку, говорит: «Как ты красиво седеешь! Какая ты молодец, что не красишь волосы!»

Не красила и не буду. Почему? – спрашивают парикмахеры и журналисты. Мужу нравится моя седина, – отвечаю первым. Не хочу выглядеть моложе своих стихов, – отвечаю вторым.

Лаской уняла удальца,убедилась – дети уснули.Влажную уборку лицаначинайте, слёзы-чистюли,смойте без следа, без следашрамы, поцелуи, морщины.Я прекрасна. Я молода.Я могу прожить без мужчины.Что, подружка, – вздыхаешь в горнице,плачешь в спальне, рыдаешь в душе?Я ведь тоже была любовницейсвоего ушедшего мужа.Губы сохли, поджилки тикали,сердце ухало, руки никли.Приезжал за пластинками, книгами.Брал пластинки, меня, книги.