Провидец Александр Энгельгардт

Николай Степанович приезжал в Бежецк раз в два месяца, а то и того реже. И не дольше, чем на три дня...

Больше не было восторженных слов любви, появились взаимные упреки, усталость от постоянного выяснения отношений, тоска...

В 1921 году Николай Гумилев надписал на своем сборнике "Шатёр":

Об Анне, пленительной, сладостной Анне

Я долгие ночи мечтаю без сна.

Прелестных прелестней, желанных желанней

Она!..

... После расстрела Николая Гумилева в 1921 году Анна Николаевна с дочкой Леночкой вернулась в Петроград к родителям, пыталась найти своё место в новой жизни. Но ей это так и не удалось. Леночка после окончания школы работала на почте. Аня стала кукловодом в театре "Синяя ширма", но театр реорганизовали, и она лишилась работы. Неудачной оказалась и её попытка наладить личную жизнь с математиком Недробовым, от которого у Анны родилась дочь Галина ..."

... Дальнейшая судьба Анны Николаевны и её семьи сложилась трагически: во время блокады Ленинграда в 1942 году Анна лишилась продовольственных карточек, родители Анны Николаевны, она сама и дочь Елена погибли от голода. Соседи рассказывали, что Анна умирала последней и стала добычей крыс. От слабости она уже не могла шевелиться, и они ели её несколько дней. Трудно представить себе более страшную смерть.

Сын Николая Александр, появившийся на свет в 1924 году, стал актером студии Шимановского театра (к тому времени уже Госагиттеатра). Но большую часть жизни он связал с приобщением к искусству детей. С 1930 года играл в Ленинградском ТЮЗе, затем организовал такой же театр в Архангельске. С 1939 года в Тбилиси сыграл более ста ролей в ТЮЗе, поставил 20 спектаклей в театре кукол, стал заслуженным артистом Грузии. В одном документе я прочитал, что он за участие в фильме "Арсен" (фильм этот я в детстве видел, он о вожде крестьян, поднявших бунт против помещиков в Грузии 1-й половины XIX века) получил звание Народного артиста Грузии, но эта информация не подтвердилась. Именно он после войны приехал в Ленинград, чтобы узнать о судьбе своих остававшихся в Ленинграде родных (увы, погибших). Именно он разыскал дочь своей сестры Анны Николаевны Галину, вывезенную девочкой из блокадного Ленинграда в глубинку с детдомовскими детьми, взял её в свою семью и воспитал. К сожалению, мне пока не удалось выяснить, какова была его семья, были ли у него дети. Сейчас не лучшее время, чтобы обращаться с подобными запросами в Грузию.

Правнуки и праправнуки

Дочь Бориса Михайловича Энгельгардта и Лидии Михайловны Андриевской Татьяна Андриевская (в замужестве Фабрициева) родилась в 1931 году. С ней и связаны мои самые большие (в части биографий) открытия.

В 2009 году нашёл я в Интернете прочитал рассказ Татьяны Фабрициевой о том, что ей посчастливилось за пять дней побывать в 12 городах "Золотого кольца" Привела она и своё стихотворение "Золотое кольцо", написанное ещё до этой поездки. Ухватившись за эту ниточку, я продолжил поиски и нашёл ссылку на её книгу "Странички из дневника. 1934-1941". Кроме того, узнал, что Татьяна Борисовна хранит две тетради своей матери Лидии Андриевской: синюю с её стихотворениями и красную - дневник, в котором часто упоминается Ахматова и другие известные как в то время, так и сейчас люди.

В начале 1942 года от голода умерли Борис Энгельгардт и Лидия Андриевская, отец и мать, и десятилетняя Таня осиротела. Дальше она рассказывает сама:

"Я оказалась в семье Зелениных. Через двадцать дней умер и дядя Коля. Но его вдова Татьяна Евгеньевна, имея своих двоих детей, не побоялась взять к себе и меня - абсолютно больного, страшного, вшивого ребенка. До сентября мы жили в блокадном Ленинграде".

Что больше всего меня поразило, так это воспоминания Татьяны о блокадном быте. Подумать только, дочь репрессированного, рафинированного интеллигента, вряд ли сочувствовавшего Советской власти, была абсолютно советской девочкой. Она была всего на четыре года моложе меня, и я хорошо представляю образ мыслей и чувств советских подростков того времени. Вот несколько строк из воспоминаний Тани:

"Война началась для меня... 22 июня 1941 года... Мама уехала за город, снимать дачу, а мы с папой собирались на воскресную прогулку и, вдруг, это страшное слово - Война!.. мамины ученики и старшие братья осаждали военкоматы, стремясь записаться добровольцами, и очень огорчались, что их не брали по малолетству. Многие из них добились своего, но так и не вернулись обратно... Голод наступал всё сильнее... В ноябре не стало света. На Невском, как замершие мамонты застыли обледеневшие троллейбусы. Исчезли кошки... В декабре ударили сильные морозы, не было света и, вечерами мы сидели при коптилке. Исчезла вода, нечем стало мыться, кое-как растапливали снег. К воздушным налётам присоединился несмолкаемый гул канонады, артобстрелы не прекращались ни на минуту, но город жил, несмотря на то, что по улицам тянулись вереницы саночек, везущих мертвецов.

В декабре нормы выдачи хлеба опять урезали: на детскую карточку давали 100 грамм, на рабочую 300, служащим 250. Варили студень из столярного клея, придумывали что-то ещё. Вечерами по тёмным улицам двигались призрачные точки фосфорных значков, которые прикрепляли к одежде, что бы в темноте не налететь друг на друга. 15 ноября мне исполнилось десять лет, и мне тоже подарили такую блямбу...

Спасала меня новая школа... в нашем дворе. Уж не знаю, какие люди и как устраивали нам детям ежедневные обеды, но каждый день приползали мы в школу и получали по тарелке горячего грибного супа с перловкой в течение целого месяца. Думаю, что своей жизнью я обязана этим грибам и людям, отдавшим их детям...

А для меня началась новая жизнь. Меня удочерила замечательная женщина, Татьяна Евгеньевна Зеленина, дальняя мамина родственница. Удочерила, невзирая на то, что уже имела двоих детей и тяжелобольного мужа, умиравшего от язвы в клинике (её муж Николай Зеленин умер в конце февраля 1942 года). Она взяла меня тяжелобольную, вшивую, страдающую от высокой температуры и цинги, вылечила, выходила и даже сохранила мои косы, невзирая на почти полное отсутствие воды. Много позже, когда она вторично спасла меня от тяжелейшей пневмонии, я стала называть её мамой... Моя приёмная мать, чтобы иметь рабочую карточку, работала дворником... ей надо было одной поднимать нас троих. Не раз в течение месяца она ходила через весь город на донорский пункт сдавать кровь и паёк приносила нам, отвозила умерших на Охтинское кладбище...

Мы с братом и сестрой пилили, кололи и таскали дрова, топили печку и... прижавшись к чуть тёплому кафелю, пели наши любимые песни: "Любимый город", "Спят курганы тёмные" ..."Друга я никогда не забуду, если с ним повстречался в Москве"...

В конце июля всю нашу семью вывезли на самолёте "Дуглас" в Москву (московские ермоловские родственники обратились лично к Молотову с просьбой вывезти из блокадного Ленинграда потомков великой актрисы, в том числе и семью Зелениных. Вместе с вдовой и детьми Николая Зеленина в Москву вывезли и Татьяну Борисовну).

Москва встретила нас солнцем и вкусным завтраком в аэропорту. Так в августе 1942 года закончилась для нас блокада...

Сейчас о блокаде пишут по-разному. Больше о предательстве, каннибализме, насилии. Но мне с этим не пришлось столкнуться. А за себя и своих сверстников я твёрдо могу сказать, что в самые тяжёлые блокадные дни мы не сомневались в победе, мы гордились тем, что живём в таком героическом городе и не представляли себе, что он мог быть сдан. Слишком дорогая цена была заплачена. Наверное, было в городе и мародёрство и предательство, но мне повезло: вокруг меня были замечательные люди, отзывчивые, честные, настоящие труженики, не жалевшие жизни для спасения города. Не все они дожили до Победы, вечная им память и слава!"

Окончив школу в столице, в 1949 году Татьяна Борисовна вернулась в Ленинград и поступила в санитарно-гигиенический медицинский институт. А жила в семье писателя Всеволода Васильевича Успенского, маминого однокашника.

"Он и его брат Лев Успенский, тоже писатель, но более известный, были учениками моего папы. Нас в этой семье было пять девок - кроме меня две родные дочери и две племянницы...

– А как вы оказались в Кандалакше?

– По окончании института приехали с мужем по распределению. Но было и желание. Хотелось посмотреть эти места. Я знала, что папа отбывал ссылку где-то на севере, но где точно - мне было неизвестно. Лишь потом узнала, что он был арестован по делу Академии наук и отправлен на строительство Беломорско-Балтийского канала. А первое упоминание о нем появилось лишь в Большом энциклопедическом словаре, вышедшем в 1975 году.

Поначалу мы жили в Зеленоборском, я работала в бактериологической лаборатории СЭС, муж - главврачом. Кандалакша мне не очень понравилась, а вот Зеленый Бор был необычайно красивым посёлком. Жизнь в нём кипела, тогда строилась Княжегубская ГЭС, и там было полно приезжих ленинградцев".

Но с первым мужем Татьяне Борисовне пришлось расстаться, а второй - Евгений - в 1961 году увёз ее в город. Фабрициев - коренной кандалакшанин, был следователем прокуратуры. Сейчас его уже нет в живых. В Кандалакше Татьяна Борисовна также работала в санэпидемстанции, заведовала бактериологической лабораторией. А на заслуженный отдых ушла в 2003 году, когда ей исполнилось 72 года.