Провинциал и Провинциалка

И вот – второй разговор. И опять же по телефону. И друг друга в эти дни они не видели.

– Понимаешь, Наташа, – говорит Ключарев. – Это ведь даже не статья, а…

– Понимаю, – подхватывает она с иронией. – Статеечка.

– Именно так, – объясняет Ключарев. – Это могло бы сойти в качестве, например, дипломной работы. Не больше. Скажем, статья студента пятого курса.

– Да, – говорит она. – Может быть, четвертого?

– Нет. – Ключарев слышит ее скрытую злость и тут же слышит свою злость: – Нет. Пожалуй, все-таки пятого.

И он повторяет, что написать хороший отзыв он никак не может.

– Наташа, работа у него слишком слабенькая. Я могу подсказать ему, что и как доработать. Могу дать совет. Могу даже позаниматься с ним. Хотя времени у меня… – Ключарев вдруг закашливается, такого обязывающего «позаниматься» он сам боялся, и вот оно уже сказалось.

Наташа молчит.

– Чего ты молчишь? – спрашивает он, ощущение отвратительное: сейчас ему на шею посадят какого-то милого болвана, и Ключарев будет писать за него работу. – Чего ты молчишь?

– Я чувствую – ты не хочешь написать отзыв.

А это уже делает промах Наташа – ей бы ловить минуту, хватать момент, когда Ключарев согласился «позаниматься». Но она ведь тоже нервничает, торопится в словах и… упускает мгновение. И упрямо настаивает:

– Я чувствую – ты не хочешь написать отзыв.

– Ты чувствуешь правильно.

– Если ты не помогаешь нам, то ведь ты нам тоже не нужен.

– А-а, – говорит Ключарев. – А я-то, грешным делом, думал, что тебе интересно, когда мы с Майей в гости приходим. Я думал, что тебе это приятно. Мне казалось… – И Ключарев уже умышленно откашливается, отчасти давя и отчасти пряча волнение. – Мне казалось, что, приходя к вам, я иной раз рассказываю остроумные вещи.

– Ты преувеличивал. Ты думаешь, мы приглашали тебя и твою жену из-за твоих умненьких высказываний?

– Вот именно, – говорит Ключарев. – Надо ж было мне так ошибиться.

– В следующий раз не ошибайся, – говорит Наташа, ставя точку.

Гудки. И это даже как-то невероятно, что вот так разом все кончилось. Тем не менее факт – и Ключарев тоже вешает трубку.

И вот вечер. И ужин… Ключарев укладывает злополучную статью в конверт, чтоб отослать Наташе (не везти же к ней домой, это значило б начинать разговор заново), – он укладывает в конверт, заклеивает и надписывает адрес.

Майя рядом, она вертит в руках тюбик с клеем. Она спрашивает, и это она спрашивает уже в третий раз за сегодня:

– Ты правда не можешь ему написать хороший отзыв?

– Не могу. Ей-богу, полнейшая чушь.

– А что Наташа сказала?

– Тоже чушь городила.

– А я уверена, что ты, кроме всего, еще какую-то гадость ей сказал.

– Я?

И тут уж Ключарев (он поначалу не хотел этого делать) выкладывает жене разговор со всеми оттенками. «Приглашали тебя и твою жену» и тому подобное.

Майя молчит, губы поджаты, признак глубокой обиды.

Наконец она тихо произносит:

– Мы… мы не пойдем к ней больше.

– Это уж само собой. Особенно если учесть, что нас больше не пригласят.

После ужина Ключаревы купают детей. Пока раздевали – ничего. Но в ванной младое племя, чуя какое-то скрытое нервное напряжение, разгулялось и будто обезумело, визг, крик, от всплесков вода заливала пол. Жена шлепнула Тоню, а Ключарев (независимо от жены, так уж получилось) вдруг дает подзатыльник Дениске. Дети ревут от мыла, от шлепков, от непонимания. Майя быстро обтирает их, она молчит, ни звука. А Ключарев тащит их одного за другим в постель.

Обида на Наташу (женщина задела женщину) не проходит, Майя не может заснуть. Майя лежит в постели, свернувшись в комочек, отдалившаяся, чужая.

– А чему, интересно, ты радуешься? – спрашивает она, а темнота комнаты как бы подчеркивает и повторяет вопрос.

– Я вовсе не радуюсь, – отвечает Ключарев.

Ночь. И дети уже спят. Тишина.

На следующий день деликатный и мягкий Иван Серафимович входит в отдел (уже в который раз) и все тем же ровным голосом говорит:

– Виктор, вас к телефону.

Ключарев идет в кабинет начальника; вообще говоря, занимать телефон – это не порядок. Тем более что Иван Серафимович всегда тут же выходит, чтоб дать поговорить. Ключарева больше бы устроило, если б начальник раздражался, а не выходил из кабинета с этой подчеркнутой ровностью. А звонит Володик Зарубин.

– И ты никак не можешь дать отзыв?

– Нет.

– Зря ты уперся, какого черта пускать пузыри!

– Оно как-то само получилось.

– А вот я бы дал отзыв, дурак все равно дураком останется. Я бы ему дал отзыв. Жаль, я не математик.

– Я тебе сочувствую.

А это уже звонит Логинова:

– Витя… Говорят, на тебя какой-то бзик напал?

– Да, – соглашается Ключарев.

– А ведь ты злишься. Если злишься – не прав. Хочешь расскажу, что в тебе сейчас происходит? Я разложу тебя по полочкам. И ты сразу поймешь, какой ты есть. В тебе, Витя, есть черточка…

– Ладно, ладно, – грубо обрывает Ключарев. – Я знаю, какой я.

Ключарев сидит минуту и другую, трубка положена, – в кабинете начальника пусто и тихо, Ключарев дослушивает как бы повисший в воздухе свой голос. Знаю, какой я. Тут-то и неправда. Или не вся правда. И ясно, что оно подтачивает. То есть ведь чушь, ведь наплевать, и это уж точно, что Ключарев проживет без Наташи и ее приятелей, – ан все же задело. Подтачивает. То есть начинаешь понимать, что когда-нибудь захочется же к ним пойти. Не сейчас, это понятно, что не сейчас. А как-нибудь после…

– Ключарев!.. – раздается голос Бусичкина, он просовывает голову в дверь кабинета.

– Иду, иду.

А это уже на неделе. Строгая хронология тут не существенна, но дня три или четыре прошло. Вечером. Дома. Жена Ключарева: «Я все-таки не могу поверить, не верю!» – решается позвонить Наташе Гусаровой. Сердечко Майи уже помягчело и отошло. Ключарев не вмешивается: звони… Майя начинает исподволь. Она спрашивает, не помнит ли Наташа, где, в каком месте был куплен когда-то Дениске костюмчик. «Мы с тобой вместе покупали, Наташа. Не помнишь ли, в каком это было магазине?» – «Не помню». И Наташа Гусарова, едва извинившись, бросает трубку, как раз когда Майя открыла рот для следующей фразы.

Ключарев смеется:

– Разрыв стал фактом, уже подтвержденным. Ссора на много лет. Повесть об Иване Ивановиче с Иваном Никифоровичем. – И еще, добавляя в голос нежности: – Бедненькая. И как же она не вспомнила, где находится ваш любимый магазин?.. Ай-яй-яй.

– Не юродствуй.

– Бедняжки. Получается, что теперь вы обе не помните, где продают детские костюмы.

Ключарев смеется, но то, что подтачивало, – подтачивает. И как ни верти, а с каждым часом и с каждым днем становится понятнее, что чего-то своего и близкого лишился. По своей воле или по чужой – не о том речь. Лишился. Привычек лишился. Новогодних и других вечеров в компании. Телефонных звонков. Тех самых, и, конечно, лучших, разговоров по телефону, когда просто треплешься с человеком давно знакомым, болтаешь, не подбирая слов, – и тем отдыхаешь. И конечно, Володик Зарубин. И Логиновы. Все это незаметно стало частью жизни. Лишился, а, собственно, ради чего – чего ради?