Провинциальная история

Нос был в достаточной мере велик, чтобы мухи на нем чувствовали себя раздольно. А если кому не хватало носу, то на занимавшем всю стену полотне – подарок благодарного купечества – имелись еще государево чело, государевы уши и руки. Но мухи отчего-то жаловали именно нос.

Верховный маг города Канопень устало прикрыл глаза.

Мухи зажужжали активней.

А ведь артефакт отпугивающий он третьего дня заряжал самолично, но… артефакт был старым, силу расходовал в немеряных количествах, в то же время эффективностью не отличался. И следовало бы разобраться, поправить потоки, уравновесить ядро, которое того и гляди развалится, и тогда мух в присутствии станет куда больше, но…

Лень.

Ежи вздохнул и приоткрыл глаз, наблюдая, как медленно кружит одна, особа наглая, собираясь опуститься не на нос Государя, но на собственный Ежин. Он даже руку поднял было, готовый самолично с мухою расправиться, когда где-то внизу хлопнула дверь.

А следовало сказать, что управа располагалась не в ратуше, но занимала отдельную башенку, во времена давние поставленную именно с тем расчетом, чтобы маги в ней и обретались, не смущая видом своим обыкновенный люд. Лет с той поры минула не одна сотня, башенка то приходила в запустение, то перестраивалась, пока не обрела нынешнее, доволи странное, к слову, обличье.

– Ежи! – голос Анатоля пронесся через все пять пролетов, спугнув муху и разбудив мирно дремавшего секретаря. Последний, не разобравшись спросонья, что происходит, поспешил вскочить, однако неудачно, перевернувши стул и едва не перевернувши стол.

Стул грохнулся, добавляя шуму.

Стол устоял, однако листы прошений и отчетов с него слетели, закружились, подхваченные ветерком.

– Ежи!

И муха поднялась к потолку.

Потолок, никогда-то белизной не отличавшийся, нынешним годом вовсе сделался пятнист. И пятна—то затейливые, узорами, того и гляди скрытый смысл в них искать можно будет.

– Чего орешь? – поинтересовался Ежи Курбинский, покосившись на секретаря, что, понявши, кто пришел, листы собирал медленно, лениво, зевоты не скрывая. А ведь где-то там, среди них, и квартальный отчет был, который надлежало отправить в Гильдию сегодня. Пусть даже скопированный с предыдущего, как тот в свою очередь был скопирован с более раннего, а более ранний с еще более раннего, но вот как раз тот, самый первый, Ежи честно писал.

Собственною, между прочим, рукой.

И потому нахмурился, неодобрение выражая, отчего секретарь засуетился еще больше.

– В городе ведьма!

– У нас каждый день в городе ведьма, – отмахнулся Ежи, возвращаясь в кресло. А что, мягкое, удобное, купленное, между прочим, за собственные Ежи средства, ибо предыдущее пусть и отличалось достаточной для воздействия на слабый разум посетителей, статью, но было на диво жестким.

– Я серьезно.

– И я серьезно, – появление Анатоля, который в городе имел собственную лавку и вообще вел хоть какие-то дела, отчего Ежи ему втайне завидовал, несколько разогнало скуку. – Где там…

Секретарь услужливо подал папку, перевязанную синей ленточкой.

– Вот…

Ежи ленточку развязал и вытащил первый лист.

Донос был оформлен по всем правилам, на гербовой бумаге, с сургучною печатью и ленточками. В общем, три гроша в городскую казну и еще один уже гильдии за посредничество и внесение в учетную книгу.

– Итак… титулование… это опустим… ага… довожу до Вашего Высочайшего сведения, – читал он медленно и с выражением, даром, что ли, постигал в университете курс ораторского мастерства, правда, конечно, в те годы ему казалось, что использовать он полученные знания будет для дел куда более важных, чем чтение доносов. – …что третьего дня Афросинья Курачиха изволила лаяться с Лизаветой Сапухиной, у которой опосле того спину прихватило. И еще куры стали меньше нестись. Иным часом по десятку яец было, а тут по пять только, тогда как Афросинья Курачиха заявила, что это от недогляду, что есть ложь. Прошу принять надлежащие меры к обузданию Курачихиного ведьминого нраву.

Он отложил листок и взял другой, тоже гербовый и с печатью, уже оформленный для передачи в архив. Архив занимал подвал и часть первого этажа, но и того ему было мало. Постоянно пополняемый, он грозил разрастись еще больше, потеснить и лабораторию, которая и без того ютилась в дальнем закутке управы. С другой стороны, было бы кому в ней работать.

И над чем.

И зачем.

– …теща моя является истинною ведьмой, об чем говорит ейный взгляд, которым она так глядит, что прямо самогон поперек горла становится. А со мною отродясь такого не было…

– Что за бред? – удивился Анатоль.

– Это не бред, а сообщения неравнодушных граждан, которые я, друг мой, обязан принять, учесть и обработать, – Ежи убрал ноги со стола и потянулся. – Есть еще про испорченное платье, потравленные луга, но тут проверили, точно без проклятий обошлось, солью сосед посыпал, из зависти… про топор вот украденный. А самое… погоди… Никитка, где то, ну… ты понимаешь!

Никитка, который был парнем неплохим, толковым, несмотря на общую леность – но это не он виноват, а город весь такой – кивнул и скоренько нашел искомое. Этот лист выделялся среди прочих мелким убористым почерком. Строчки жались одна к другой, ползли то вверх, то вниз…

Читать это было сложно, но Ежи в целом помнил.

– …супруг мой, пресветлыми богами данный, слаб оказался перед ведьминскою силой, которая и свела его, почтенного купца, с добродетельного пути, заставивши пить невмерно и после, в виде пьяном, выкрикивать всякие непотребства. Ведьмина сила затуманила разум его настолько, что появившуюся стражу мой супруг словестно выражаясь изволил отправить в афедрон…

– Куда-куда? – живо поинтересовался Анатоль, в глазах которого теперь был виден искренний интерес к делам управы.

– Туда, – мрачно ответил Ежи. – Куда ты и подумал… и не только стражу во главе с десятником, который в целом человек понимающий, но еще и сотника, и городского главу. Вздумалось ему инспекцию учинять. Слушай дальше… ага… затем, не желая унимать буйство, несмотря на уговоры старшего нашего сына, и влекомый безудержной похотью, прежде совершенно ему несвойственной, мой супруг обратился к непотребной женщине и позабыл про брачные обеты дважды и после еще один раз в особо извращенном виде.

– А это-то она откуда узнала? – Анатоль смахнул с ближайшего кресла пару забытых перчаток и устроился в нем. – Это ж Куркулева писала?

– Она самая. Слыхал?

– Кто ж не слыхал. Об этом загуле весь город три дня говорил.

– …после чего в одном исподнем выскочил на улицу и, забравшись на бочку, принялся матерно выражать сомнение в правильности нынешнего политического курса и вовсе мудрости Государя-Батюшки…

– Ага, знатно он обложил, и по матушке, и по батюшке… политику шьют? – Анатоль упавшую перчатку поднял, покрутил перед носом. – А женушка конфискации боится, вот и требует на воздействие проверку провести?