Провинциальный детектив

– Ну, что? Так более разборчиво?

Продавец оказался понятливый.

Мальчик заходил. И вообще он тут завсегдатай. Уже год, наверное. Почти никогда ничего не покупает. Один раз пришел с мамой. Сказал, что у него день рождения. Купили камуфляжную куртку. И все, собственно. А обычно просто так приходит. Смотрит. Спрашивает. Умный мальчишка. Про оружие уже все знает. А что он такого сделал, что им вдруг «органы» заинтересовались?

– Да вроде бы пока ничего, – ответил Панюшкин, в некоторой растерянности оглядывая магазин. – А может, и натворил кое-что. Кое-что серьезное.

И это все? У него почему-то было предчувствие, что здесь что-то найдется. Как же так?

– Боевыми стволами у вас, естественно, не торгуют?

– Нет, конечно, нет. – Продавец слегка побледнел, замолчал и начал упаковывать «Диану» обратно. – Вам нравится?

– Да. А как же такое может не нравиться?

– Это точно. Взять не надумали?

– Нет. Пока нет.

– Вам кажется дорого? На самом деле, нет. «Диана» того стоит.

– Я знаю, это не дорого. Просто мне не по карману.

– Можно сделать скидку. Я поговорю с хозяином.

– Хорошо. Я подумаю.

Не на шутку расстроенный, Панюшкин направился к выходу.

– Подождите!

Лейтенант оглянулся уже в дверях.

– Вы – про мальчика. Он хороший мальчик, правда. Давно сюда ходит. Но… вы спросили про боевые стволы… Так вот он ими тоже интересовался. И не раз, и не два.

– И что? Вы же не смогли удовлетворить его интерес?

– Конечно, нет. Просто вы спросили, и я вдруг вспомнил.

– Ну, хорошо. Но где, по-вашему, в этом городе, не влезая по самую макушку в полный криминал, можно удовлетворить такую экзотическую прихоть?

Продавец смутился.

– Есть места. Но вы поймите, для мальчика это не вариант. Это действительно дорого.

– Что за места?

– А то вы сами не знаете?

– Те места, которые знаю я, не знает этот мальчик. Зуб даю.

Продавец почесал бритый затылок.

– Хорошо. Но я вам ничего не говорил!

– Да не вопрос.

Панюшкин вернулся к прилавку.

Поначалу Алевтина злилась. Потом плюнула. Если та особо ответственная работа, на которую направил ее обожаемый начальник, заключается в том, чтобы полтора часа сидеть на качелях и бить баклуши, то остается расслабиться и получить удовольствие.

Хорошо еще, что погода не портится. А если бы дождь внезапно зарядил, что бы она делала? Одно дело ждать в машине, хотя там, конечно, тоже тоскливо, совсем другое – погибать смертью храбрых на детской площадке перед домом. Панюшкин, наверняка, сейчас все без нее обделает, и все лавры ему достанутся. А она, Алевтина, будет большой умницей, терпеливо сидя под окнами. Не дала сбежать особо опасному преступнику пятнадцати лет от роду. А на самом деле, чего Панюшкин в том оружейном магазине может накопать? Это ж бред сивой кобылы! Ладно, осталось немножко помучиться, и – в Москву! К нормальным делам! Да здравствуют неверные жены и подозрительные партнеры по бизнесу! Там хоть что-то понять можно. Или ей вообще лучше уйти из «Глории»? В конце концов, шеф, похоже, ее всерьез не воспринимает. Ни в профессиональном смысле, ни в каком бы то ни было еще. Одно расстройство. Надо расставить точки над «ё». Давно пора это сделать. Нельзя же всю жизнь отвечать на телефонные звонки, варить кофе и ко всем встречающимся на пути юношам относиться по принципу «временный вариант, перекантуемся, пока до него, наконец, не дойдет». Не дойдет! Пора с этим смириться. Пора это принять как данность и пойти дальше…

Качели отчаянно скрипели и нагоняли тоску. Дурацкие мысли. Надо их гнать к чертовой матери! Она раскачалась, что было сил, и едва не сделала «солнышко». Волосы разметались, немного полегчало.

Наконец, на детской площадке появилась небольшая группа мамаш с детенышами разных возрастов. Пришлось уступить качели и передислоцироваться на скамеечку. Хотелось ей того или нет, но так или иначе от выслушивания типичных разговоров «песочного сообщества» отвертеться не удалось. Скамеечка стояла напротив подъезда Дэна, а на соседней расположились мамаши. Через десять минут Алевтина уже знала, какой из копошащихся на детской площадке младенцев когда пошел, когда у него прорезался первый зуб и насколько охотно он ест пюре из цветной капусты. «Какой кошмар! И вот так проходит жизнь!» – ужаснулась Алевтина. Ужаснулась, скорее, сама себе, своему неожиданному цинизму. Ведь среднестатистическая нерожавшая особь женского пола должна изо всех сил восторгаться любым встреченным на пути ребенком. Но зрелище, которое она видела в данную минуту, вызывало у нее только жалость к этим молодым, довольно симпатичным, но крайне неухоженным и усталым женщинам. Потом мысли приняли другой оборот: «А что, еженедельно обновляемый французский маникюр сам по себе сделал кого-нибудь счастливым? Вот, в частности, ее, Алевтину? Нет. Как все сложно, тьфу ты черт!» Ей хочется и красивого ласкового младенца, который не будет пачкаться с ног до головы в песочнице и орать как оглашенный. И при этом хочется оставаться самой собой, со всеми своими составляющими – ногтями, каблуками, пресловутыми стразами и прочими важными деталями. В общем, хочется счастья. Видимо, недостижимого.

– Ы-ы-ы! – К ней «приковылял» полуторагодовалый малыш и радостно протянул игрушечную машинку «Скорой помощи» без передних дверей.

Алевтина неожиданно для себя искренне улыбнулась:

– Спасибо, маленький!

Дэн, похоже, делал уроки серьезно и вдумчиво. Выхода нет – придется полюбить маленьких детей.

«Посмотрим, зачем этот парень так старательно подставляет конкурентов!» Панюшкин выруливал на одну из окраинных улочек. Да и какие же это конкуренты? Разве можно сравнивать шикарного «Старого солдата» в самом центре города и вот эту захолустную дыру? Кто сюда вообще ходит?

Подвал был с такой лестницей, что впору шею сломать. Усатый татуированный мужик стоял за прилавком. На стеклянную поверхность легла фотография Дэна, предварительно распечатанная в одной из фотомастерских в центре. За ней последовало удостоверение, не произведя при этом никакого эффекта.

– Послушай меня, лейтенант! Если ты хочешь что-то купить, в чем я сомневаюсь, то выкладывай, что тебя интересует. Если нет, проваливай. Меня этими корочками не проймешь. У меня тут все чисто.

– Да надо же!

Общение с московскими коллегами не прошло даром. Панюшкин даже бровью не повел. Неожиданно складно и живописно он обрисовал усатому его жалкие, совершенно безрадостные перспективы. Он все описал: и что найдут при официальном обыске в этом магазине, если он продолжит изображать из себя святую невинность, и что конкретно с ним самим после этого произойдет.

– И всего-то от тебя требуется – внимательно посмотреть на фотографию и вспомнить, был ли здесь этот мальчик и покупал ли он что-нибудь?

– За идиота меня только держать не надо, ладно? Зачем мне себя подставлять?

– А как ты себя подставляешь? Ты напряжешь память и скажешь то, что вспомнишь. И это будут всего лишь слова. А настоящая «подстава» случится, когда я приду сюда с ордером и еще кое с чем.

– Совести у вас совсем нет!

Панюшкин довольно рассмеялся. Он хорошо смотрелся в своей новой роли.

– Ладно. – Усатый взял лист бумаги и печатными буквами что-то написал. Затем сказал: – Около месяца назад. Это все, что у меня для тебя есть. Больше ничего не добьешься. И это, кстати, никаким доказательством служить не может!

– Конечно, не может! Мы же договорились!

Продавец недоверчиво хмыкнул и молча ушел в подсобку.

Панюшкин внимательно посмотрел на оставленную бумажку, и сердце его затрепетало: из этого оружия можно убить.

– Аля, ты там сидишь?

Хороший вопрос, смешно даже. Конечно, сидит! Этот захватывающий опыт не забыть никогда. По крайней мере, к тяготам материнства она уже готова. А это оказалось не так страшно, между прочим. Посреди ора, визга и хоровых завываний – естественных звуков детской площадки – два с половиной часа прошли почти незаметно. Мамаши начали потихоньку разбредаться – пора было кормить чад ужином, да и спать потихоньку укладывать. Одна сердобольная бабушка, гулявшая с внуком, поинтересовалась, почему, собственно, Алевтина, не имея на то видимой цели и причин, торчит столько на площадке? На оригинальный вариант сил не хватило.