Провокатор

В Швейцарии было тесно.

Весь центр занимал всего километр в длину от озера до вокзала, и примерно столько же поперек, по сути, это и был весь город. Дома с фахверком, узкие улочки, еще не облагороженные массовым строительством ни в югенд-, ни в баухаус-, ни в интернациональном стиле, все еще впереди. Но чисто, ухоженно, удобно, видно, что в эту землю, со времен буйных швейцарских наемников и вплоть до сегодняшних дней тишайших цюрихских гномов успели вложить изрядно золота на квадратный метр. Банки и солидные конторы занимали несколько кварталов вокруг ратуши, дальше шли магазинчики, ресторанчики, пивные и разнообразные мастерские. Бродил я до вечера и совсем позабыл про дела и даже про ужин в пансионе — пьяный воздух свободы сыграл с инженером Скамовым злую шутку — так что пришлось перекусить в городе. Нагулялся я изрядно и, глянув лишь пару заявлений, завалился спать, благо уже стемнело.

Как оказалось, это было самое правильное решение, а то хрен бы я выспался.

Глава 11

Лето 1898

Утром я примчался в контору даже не закончив завтрак, судорожно сжимая в руке одно из пяти заявлений от студентов Политехникума и потребовал от Иоганна срочно найти автора. Посыльный отправился по указанному на бумаге адресу, а я не находил себе места два или три часа, до появления соискателя. Невысокий молодой человек лет двадцати, с высоким лбом, густыми жесткими волосами и каким-то несерьезным пушком на верхней губе, где весь мир привык видеть знаменитые усы, прибыл ближе к полудню.

— Добрый день, я по приглашению герра Скаммо, меня зовут Альберт Эйнштейн.

— Прошу, проходите, — господи, кто бы знал, чего мне стоило сохранять спокойствие.

Полчаса я излагал ему его будущие обязанности — принять его на работу я решил сразу, как только увидел подпись. В конце концов, если я даже ничего больше тут не сделаю, только поддержу Эйнштейна в его не очень сытой молодости… Кстати, о сытости.

— Альберт, вы любите пиво?

— Эээ… ну да… — почему-то смутился Альберт. — Но больше вино.

— Отлично! — я ободряюще ему кивнул. — Тогда выбирайте место, куда мы пойдем обедать — там и доскажу остальное.

За обедом я окончательно объяснил, что нужно делать — подавать заявки, получать патенты, оценивать круг заинтересованных компаний, рассылать им письма с предложениями. Короче, поработать патентным коммивояжером не сходя с места. Предложенная зарплата его устроила — еще бы, я зарядил в полтора раза больше того, чем намеревался да плюс предложил процент с купленных лицензий. К концу обеда энтузиазм у Альберта заметно вырос, на чем мы в тот день и расстались.

Следующие два дня Иоганн вводил его в курс дел, я добивал несколько привезенных с собой заявок и под конец предложил их на просмотр Эйнштейну. В основном, это были разные усовершенствования “вечного пера”, сиречь авторучки, о которых я вспомнил при поездке в Питер — кнопочная и рычажная заправка, прозрачный ободок для того, чтобы видеть уровень чернил, завинчивающийся колпачок с прокладкой, клипса, которой ручка цепляется за карман и другие мелочи.

— Как вы думаете, кому будут интересны эти патенты?

— Фабер-Кастелли, Кох-и-Нор Хардмут, Пеликан… — после некоторого раздумья выдал Альберт, а я дополнил:

— Паркер в Америке, Ватерман во Франции, англичан тоже забывать не надо. Кстати об англичанах — как вы думаете, Данхил купит вот этот патент на ветрозащищенную курительную трубку?

— Вещь забавная, но тут судить трудно… — пожал плечами Энштейн.

— Ну, я вижу вы поняли. Занимайтесь, — изобразив доброго дядюшку, я отбыл на почту.

***

Трудные дороги революционера-подпольщика привели меня в Женеву… — похожими унылыми запевами, как я помню, начинали свои репортажи разъевшиеся на еврохарчах советские журналисты-международники. Но шутки в сторону, я в Женеве и впереди — встреча с самим Плехановым. Ленина как философа еще нет, самая крупная фигура в российской социал-демократии — Георгий Валентинович Плеханов. Теоретик, отринувший народничество ради марксизма, переводчик Маркса на русский, один из лидеров Второго Интернационала, обласканный самим Энгельсом — ух, какая личность! Ленин в двадцатые годы писал, что Плеханов, даже после всех его меньшевистских и оборонческих выкрутасов — лучшее, что есть в марксистской философии. Сорок три года, юнкерское училище, неоконченный Горный институт, “Земля и Воля”, “Черный Передел”, первая марксистская группа в России “Освобождение труда”. Кроме того, среди молодого поколения социал-демократов, Плеханов котировался куда выше своих западных коллег Гэда, Жореса или Лафарга. На верхушке марксистского Олимпа были трое — Бебель, Каутский и Плеханов, причем самым левым был именно Плеханов, яростно критиковавший Каутского за буржуазно-ревизонистское грехопадение.

Дорвавшиеся до заграниц купчики обычно имеют в одежде какую-нибудь несуразность, но шедший в сторону Национального монумента по аллее парка Jardin Anglais был одет вполне аккуратно. Вот черт его знает почему, но русский человек в европах всегда виден за версту — вроде и костюм каких двенадцать на дюжину, и шляпа, даже усы вразлет ничего особенного на фоне таких же усачей-бородачей не представляют, а поди ж ты… Тип лица, что ли или выражение — ни разу не промахивался, наших всегда определял безошибочно. Наверное, и меня так же определяют.

Я на всякий случай проверил время — было ровно два пополудни, и приподнял к груди газету Tribune de Geneve, свернутую так, чтобы было видно название.

— Добрый день, — обратился подошедший ко мне на французском, — не подскажете ли ближайший цветочный магазин?

— Могу подсказать только в Цюрихе, я нездешний, — с грехом пополам выдал я заученную фразу. Нда, давно собираюсь подналечь на языки.

— Ну и славно, вы инженер Скамов? — перешел на русский визави, сверля меня глазами из-под густых сросшихся бровей.

— Он самый. Жорж, если не ошибаюсь?

Мы раскланялись и не спеша двинулись по другой аллее парка вдоль озера. Первым делом я передал ему три письма из России, которые он мельком просмотрел и убрал в карман пиджака.

— Итак, что вас привело ко мне? — поинтересовался Жорж, а я прямо почувствовал, как на меня смотрят сверху вниз и внутренне хмыкнул.

Мда, дядя, а ведь ты, похоже, забронзовел там, на своих олимпах. И тон несколько высокомерный, что в сочетании со вбитой в юнкерском училище осанкой производит не слишком приятное впечатление и это вот “ко мне”, не допускающее даже мысли, что можно было ехать к кому-то еще. Чую, попортишь ты мне крови… Ладно, эмоции в сторону, дело прежде всего.

— Полагаю, вы согласитесь, что нашей социал-демократии позарез нужна общероссийская газета? — начал я с главного.

— Безусловно, и острота вопроса только выросла после съезда партии в Минске,

Мне стоило некоторых трудов, чтобы не ляпнуть что-нибудь саркастическое. Смех один, а не съезд — два бунда в три ряда, девять человек на полтораста миллионов населения, все арестованы в течении двух, что ли, последовавших недель.

— Так вот, я прорабатываю проект этого издания. Финансы частично есть, частично известно откуда их можно получить, техническое обеспечение готовится. Я предлагаю вам принять участие.

— Где вы собираетесь печатать газету? Здесь? В Мюнхене? Или, может быть, в Лондоне или Брюсселе? — как мне показалось, последние слова он произнес с некоторым презрением.

— В России.

— Вот даже как!.. — саркастически воскликнул мой собеседник. — Однако, печатание социал-демократической литературы встречает препоны даже здесь, как же вы собираетесь это делать там?

Я спокойно ответил.

— Редакция, естественно, должна находится вне досягаемости Охранного отделения, то есть где-нибудь в удобном месте в Европе. Туда стекаются материалы, там формируется номер, который затем в готовом виде пересылается в Россию, где будет создано несколько подпольных типографий.