Прозрачный старик и слепая девушка

— За дуэль никого из нас по головке не погладят, но Элизахара попросту упекут на каторгу. Отправится наш солдат во владения его высочества герцога — добывать железную руду, трудиться на благо промышленного производства, — добавил Эмери с каким-то извращенным удовольствием.

— Для чего ты это говоришь?

— Странное звучание у этих слов. Руда, каторга, герцог, промышленность, производство... Сплошное рычание. Надо будет съездить туда и написать симфонию пострашнее.

— Я думаю, там и без твоих симфоний страшно, — сказал Ренье, передергивая плечами. — Почему ее величество терпит герцога?

— Ее величество не может уничтожить герцога, — сказал Эмери. — Невозможно взять и упразднить заводы или, положим, арестовать лицо королевской крови просто так. И даже доказательств государственной измены может оказаться недостаточно. Ты как маленький. И вообще, я не желаю говорить о политике. У меня от этого портится цвет лица.

— Согласен. — Ренье снова попытался устроиться на ручке кресла, но вовремя спохватился. — Ну, что будем делать?

— Усилим наши ухаживания за Фейнне, — сказал Эмери. — Завтра я намерен посетить Академию. Буду блистать интеллектом.

— Не переблистай, — предупредил Ренье, — не то мне потом придется иметь бледный вид. Сам знаешь.

— Да ладно тебе! — Эмери засмеялся. — Не такой уж ты дурак, Ренье. Помоги-ка мне встать. Покажи, какой походкой ты теперь разгуливаешь.

Однако поразить Фейнне блестящими афоризмами и чтением редких стихов полузабытых поэтов Эмери не удалось: когда он добрался до Академии, оказалось, что Фейнне нынче решила снова прогулять занятия. Эгрей пригласил ее покататься по лесному озеру — в нескольких милях от Коммарши.

Так что к услугам Эмери был только Элизахар.

— Интересно, — сказал Эмери, вне себя от злости, — как это вы решились отпустить ее?

— А как бы я посмел ее не отпустить? — возразил Элизахар. — Если госпоже Фейнне захотелось поплавать на лодке в компании с молодым человеком, который учится в той же Академии, что и она, — как я могу запретить? Меня не уполномочили следить за ее сердечными порывами.

Он выглядел раздосадованным.

Эмери сказал:

— Ну да. А если он что-нибудь с ней сделает? Ловко же вы устроились.

— Я не смею шпионить за госпожой Фейнне, — повторил Элизахар.

— Вам ведь не нравится Эгрей? — продолжал Эмери.

— Ну, мало ли кто мне не нравится... Если бы я убивал всех, кто мне не по душе, в мире стало бы очень малолюдно.

— Может, оно и к лучшему, — пробормотал Эмери. — А вы уверены, что никогда не были наемным убийцей?

— Мы это уже обсуждали, — напомнил Элизахар. — Да, господин Эгрей вызывает у меня определенные сомнения. Я считаю, что он слишком нахраписто ухаживает. Я бы предпочел, чтобы госпожа Фейнне принимала знаки внимания от вас, господин Эмери. Или от господина Гальена. Вы представляетесь мне более подходящими молодыми людьми для моей госпожи. Теперь довольны?

— Не совсем, — фыркнул Эмери. — Я так и не понял: намерены вы мне помогать?

— Нет, — сказал Элизахар. — И говорить на эту тему я тоже больше не желаю. Вам ясно?

— Да, — сказал Эмери.

И, сильно хромая, пошел прочь.

Элизахар смотрел ему вслед, задумчиво покусывая губу. Тот Эмери, с которым он разговаривал вчера, держался не так высокомерно и хромал значительно слабее, Должно быть, неловко упал вчера вечером на больную ногу, а с утра встал не в духе, подумал телохранитель Фейнне. И выбросил эту странность из головы.

Госпожа Фейнне приняла приглашение Эгрея так охотно, словно и впрямь была увлечена этим юношей. Элизахар проклинал себя за то, что прежде не рассказывал ей об озере и не предлагал подобных прогулок. Надо было больше внимания уделять ее отдыху. Она ведь любит разные чудеса, даже если их и не видит.

Но время было упущено, и теперь Эгрей захватил инициативу в свои влажные, цепкие руки. Фейнне доверчиво сунула пальчики в его мягкую ладонь и зашагала рядом, а он все говорил о чем-то, то наклоняясь к самой ее макушке, то устремляя взор вдаль. Он держался как заправский соблазнитель и выглядел со стороны почти неестественно — точно играл на сцене, преувеличенно подчеркивая каждый жест.

Но ведь Фейнне его не видела. Она только слышала журчание голоса и представляла себе забавные картинки, которые он для нее изображал: белые кувшинки с широкими листьями, на которых отдыхают десятки крохотных малиновых жабок, девушка-змея, живущая в глубине омута, — у нее длинное темное тело с крохотными плавничками и плоским полупрозрачным хвостом, а вместо рыбьей морды человеческое лицо, сморщенное, с выпученными глазами; а еще — бронзовые стволы деревьев, отраженные в воде так четко, что отражение кажется более реальным, чем сами деревья...

«Эгрей похож на сладкий плод, большая часть которого уже сгнила, — подумал Элизахар. — Но сейчас к Фейнне повернута та его сторона, что сохранила еще и свежесть, и сладость. Лишь бы она поняла, в какой момент начнется испорченная мякоть...»

Глава пятнадцатая ТРЕВОГИ

Экзамен по оптике был назначен на самое начало лета. Никакого другого испытания студенты не боялись так сильно, как этого: Алебранд лютовал больше обычного и сулил страшные кары тем, кто не сможет ответить на память десяток формул.

— Вы думаете, что полетали разок — и уже постигли все премудрости? — хрипел магистр, заранее распаляясь гневом на нерадивых учеников. — Ошибаетесь, господа! Практика в нашем деле — ничто! Побочный результат! Как бы вы все взлетали, не будь среди нас теоретиков, великих мастеров, способных улавливать малейшие колебания в световом спектре? Как бы вы летали, птички мои пустоголовые, если бы механики не разрабатывали приборы, не шлифовали стекла? А?

— Ну да, — послышался ленивый голос из задних рядов, — сами-то вы, небось, никогда не летаете!

Магистр на мгновение запнулся, и Эмери подумал о том, что Алебранду, должно быть, нелегко учить других знаниям, которыми сам он не мог воспользоваться.

— Я не летаю, потому что не вижу в этом необходимости, — отрезал Алебранд. — Меня интересует сама теоретическая возможность. Я занят изучением науки. А кувыркаться в лунных лучах — это занятие для молодых. Станете солиднее и старше — тоже перестанете прыгать.

Затем Алебранд заявил, что тех, кто плохо сдаст этот экзамен, будут отчислять из Академии.