Прозрачный старик и слепая девушка

Стены здесь были украшены резными панелями: все те же толстые фрукты и упитанные банты.

Даланн указала на одну из запертых дверей, выходивших на площадку второго этажа:

— Мой квартирант. Офицер. Очень приличный и чрезвычайно раздражительный господин. Так что ведите себя тихо.

Она открыла другую дверь, и Софена оказалась в помещении еще более темном, чем прихожая. Даланн протопала в темноте к окну и раскрыла ставни. В крохотное оконце с трудом протиснулось несколько бледных солнечных лучей. Первым стал виден вишневый бархатный занавес, перегораживающий комнату надвое. Софена предположила, что за ним находится спальня. Нижний край занавеса был обшит сотней помпонов, также бархатных, только, другого цвета — густо-синего.

Обстановку «гостиной» составляли еще один сундук, кресло — «родственник» того, что находилось в обиталище Алебранда, и просторный письменный стол с множеством ящиков.

Даланн указала своей гостье на сундук.

— Садитесь. Извините, что не могу предложить вам более приятные условия, но мое жилище, как вы, наверное, успели заметить, не предназначено для приема гостей.

— Ничего, я... привыкла. Я хочу сказать, привыкла к простым условиям, — ответила Софена, усаживаясь на сундук.

Она не заметила насмешливого взора, которым удостоила ее, магистр Даланн.

Разумеется, магистру и в голову не пришло угостить студентку чем-нибудь из сладостей или напитков. Комната, где они разговаривали, вообще производила впечатление необитаемой. Казалось, здесь не едят, не пьют, не спят: только заходят изредка, чтобы взять какую-нибудь позабытую вещь или написать пару строчек в тетради, давно покрывшейся пылью.

Магистр втиснула свое нелепое тело в кресло, которое невольно крякнуло под ее тяжестью.

— Смею обратить ваше внимание, — сказала Даланн покачивая в воздухе толстыми кривыми ножками, — на то немаловажное обстоятельство, что вы отнимаете у меня время. Я внимательно вас слушаю. Излагайте ваше дело.

— Это касается моего друга, Пиндара, — начала Софена. Она стиснула ладони и сжала их между колен.

— О? — Магистр округлила губы. — С каких это пор достопочтенный поэт Пиндар — ваш друг? Впервые слышу!

— Мы подружились, — сказала Софена, упрямо наклонив голову, — когда обнаружили, что между нами много общего.

— Ну что ж, дружеские отношения между студентами всегда поощрялись в стенах Академии, — сказала Даланн. — Более того. Я полагаю, что девушки, вроде вас, поступают в Академию по большей части именно ради этих самых дружеских отношений.

— То есть? — Софена вспыхнула.

— Ничего дурного, дорогая. — Даланн ободряюще улыбнулась. — Я всегда утверждала, что хорошее академическое образование открывает женщине путь в общество и помогает обрести счастье любым доступным ей способом. В том числе — завязать знакомство с мужчинами, получившими достойное воспитание.

— Вы не вполне меня понимаете, госпожа Даланн, — сказала Софена, с трудом подавив возмущение. Однако красные пятна продолжали бродить по ее лицу и шее на протяжении всего разговора, к немалому удовольствию магистра.

— Разве?

— Девушка с моими внешними данными может найти себе мужа и без академического образования, — решилась Софена.

Она чувствовала, как от ужаса у нее онемели кончики пальцев. Заявить такое прямо в лицо магистру Даланн! Тут нужна немалая храбрость.

Но против всяких ожиданий магистр Даланн не выглядела оскорбленной. Напротив, она тихонько рассмеялась, как будто Софена сказала нечто крайне забавное.

— Уф! — выговорила наконец Даланн. — Давно меня так не радовала человеческая глупость. Вы, надо полагать, считаете, что высказали мне в лицо немыслимую дерзость? Могу вас разочаровать: это совершенно не так. С моей точки зрения, вы еще безобразнее, чем я — с вашей. Не верите? Впрочем, верить мне не обязательно. Просто знайте, что есть мужчины, в чьих глазах я выгляжу привлекательной. Мне безразлично, что об этом думаете лично вы. Но смотреть, как выпучиваются ваши маленькие глазки, как из угла вашего ротика вытекает глупая слюнка — сплошное удовольствие... Впрочем, что мы с вами, дорогая, ведем себя как две заправские девицы, соревнующиеся в колкостях? Нам, академическим дамам, такое не к лицу. Согласны?

И она, подавшись вперед, дружески похлопала Софену по щеке.

— Согласна, — пробормотала Софена.

Жуткое лицо Даланн было совсем близко от ее глаз. Девушка видела каждую пору, каждую бородавку, каждый волосок в жестких серых усах на верхней губе карлицы.

— Продолжайте, — велела Даланн, к великому облегчению Софены снова откидываясь на спинку кресла. — Вы остановились на том, что Пиндар сделался вашим другом.

— Да. Я считаю его моим другом.

Софена сжала пальцы в кулак, впилась ногтями в ладони. Лишь бы не отступить, не струсить!

Карлица сверлила ее взором, и Софена опустила веки, чувствуя, как пронзительный взгляд Даланн парализует ее волю.

— Я знаю, что вы задумали! — выпалила Софена.

— Да? — протянула Даланн. Она явно выглядела разочарованной. — И что же мы задумали?

— Вам нужно, чтобы Пиндар опозорился на экзамене! Вы с магистром Алебрандом заранее обо всем договорились, — сказала Софена, чувствуя себя так, словно падает в пропасть. — Я слышала. Я была в беседке и слышала все. Вы ненавидите Пиндара за то, что он обладает способностью мыслить самостоятельно. Вам отвратительны его эстетические теории.

— Возможно, — сказала Даланн задумчиво. Выражение ее лица изменилось. Теперь оно сделалось исключительно задумчивым и каким-то мягким, расслабленным.

— Да, да! — Софена начала горячиться. — Он пишет стихи, которые вам не по нутру. Вы любите все... приторное! Да, приторное! Достаточно посмотреть на этот дом, на эти бантики и цветочки на резных панелях! На эти помпончики! Вы — мещанка! У вас мещанский вкус!

— О, — протянула Даланн, — очень интересно. Я много лет изучаю эстетику. Я убеждена в том, что эстетические законы — не субъективны, а глубоко объективны. Возможно, мои резные панели далеки от совершенства, но они находятся в струе истинного искусства. Искусства, которое призвано облагораживать быт, улучшать душу человека, обитающего в определенной эстетической среде. Неужели вы думаете, что я преподаю одно, а на самом деле, в глубине души, верю в совершенно другое. Не стоит так заблуждаться на мой счет. Я могу лгать в чем угодно, только не в своих эстетических воззрениях.

— Отлично! — воскликнула Софена. — Но почему вы отказываете Пиндару в праве на собственное мнение?

— Он может иметь какое угодно мнение, но только до тех пор, пока держит его при себе. Как только он начинает это мнение тиражировать, пропагандировать, облекать в соответствующую форму, способную быть воспринятой другими людьми, — он становится опасен.

— А все опасное должно быть уничтожено, — с горечью сказала Софена.

— Таков закон жизни. — Даланн пожала плечами.

— Так слушайте же меня! — закричала вдруг Софена. Собственное малодушие показалось ей таким позорным, что она утратила всякий страх перед магистром. — Я слышала о том, как вы сговаривались провалить его на экзамене. Я знаю все про а-челиф. Ясно вам? Я все знаю про одурманивающее зелье. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ВСЕ СЛЫШАЛА.