Пряди о Боре Законнике

Тут в хижину вошёл вахтмейстер. Он поздоровался лишь кивком головы и жестом пригласил идти за ним.

— Т-тут останутся мои ре-ебята, — сообщил мне Заика. — На-а-а всякий с-с-лучай.

Мы пошли по улочке, что вела мимо рынка. Как и рассказывали вчера Ползуны, небольшая ватага гибберлингов привезла огромную сосну, которую сейчас пытались установить посредине площади.

— Зима спросит! — гаркнул кто-то из рабочих. Судя по всему, он обращался к нам.

— Зима с-с-спросит! — также отвечал Торн.

Он вдруг остановился.

— П-п-постой! Давай п-поглядим.

— А Старейшина? Он же ждёт.

— Он с-с-сказал, чтобы т-тебе показали э-э-э… к-как с-ставят…

— Зачем?

Меня подобное предложение Фродди настораживало. Но вахтмейстер лишь пожал плечами и стал рядом со мной.

С сосной гибберлинги промучились очень долго. Её пытались поднять при помощи сложной конструкции из брёвен и верёвок, а потом, когда это удалось, пришли иная группа, занявшаяся украшением дерева. Они развешивали на ветках всякую снедь, типа булок, каких-то плодов, вяленой рыбы и прочего. У ствола поставили небольшого деревянного идола в виде несуразного старика в капюшоне и с посохом в руках. Он очень походил на те фигуры, коими украсили вход в Великий Холл в Гравстейне в Сиверии.

— Что это за дед? — я кивнул на идола.

Торн удивлённо обернулся к дереву.

— Д-д-дед? Э-э-то само Д-д-д… Д-д-древо.

— Что? — не понял я.

Заика долго и очень путано что-то объяснял про то, как каждый год Древу приносили дары, чтобы в последующие года узоры на Ткани Мира всегда были «благосклонными» к гибберлингам.

— Ладно, что тут разглядывать. Пошли к Фродди! — я был недоволен.

Торн не возражал и пошёл за мной следом.

У входа в хижину Фродди стояла, по крайней мере, четверть сотни гибберлингов. Кое-кого из присутствующих я знал. Здесь были и купцы, и мастеровые, и ратники.

Меня пропустили вперёд. Никто не возражал, никто не возмущался. Словно так и должно было быть.

Едва я переступил порог, как из дальней комнаты вышел Непоседа. Он широко улыбнулся, обнажая свои маленькие острые зубки, и сказал:

— У нас в такие дни говорят: «Зима спросит».

— Зима спросит!

Фродди вытянул трубку и указал мне на место подле очага. Сам сел напротив и стал доставать табак.

— Спросит у тех, кто не сделал запасы, кто отошёл от общины, кто не смог найти своё место в этом мире… И спросит жестоко.

Я молчал. Пока было не ясно, что собственно Старейшина хочет.

— Ты знаешь, кто твои враги? — спросил Фродди.

— Ну… их много… всех не назову…

— Смерть — вот твой и мой враг. Она всегда с тобой. Она никогда тебя не покинет, — заулыбался Старейшина.

Он прекратил набивать трубку табаком и стал небольшой палочкой доставать уголёк из послушных язычков пламени. Делал он это весьма ловко. Положив свой уголёк в трубку, Фродди долго-долго её раскуривал, пока, видно, не посчитал, что табачок стал давать достаточно дыма.

— Я, например, — продолжил он, — подружился со своим врагом. Уже давно… Долгими зимними ночами, сидя в кругу своих соплеменников…

— И что? Смерть отступила? — перебил я.

— Нет, просто она теперь не так страшна.

Мы чуть помолчали. Каждый собирался мыслями.

Мне уже стало ясно, что наш разговор будет весьма важным.

— Представь, — негромко заговорил Старейшина, потягивая трубку. Дым густым столбом вырывался из его небольшого рта, после каждой фразы. — Холодные бесконечные ночи. Сила жизни уже покинула леса и поля, замерзли реки и озера. Звери и птицы спрятались в норах и гнёздах. Деревья скинули листву, цветы осыпались, трава пожухла. Всё замерло… Можно сказать, что миру… там, снаружи… пришёл конец… Жизнь истекла из него, и воцарилась смерть. Это начало трудного времени, когда любому существу приходится уповать только на свои силы… либо на помощь того, кому доверяет, как самому себе. Представил?

Я согласно кивнул. Картинка, описанная Старейшиной, не была в чём-то особенной. Но вот слова про то, что уповать придётся на самого себя, наводила на недвусмысленный вывод.

— Это Зимняя Ночь, — продолжил Фродди. — Сие празднество знаменует собой приход в наш мир Смерти. Это пора решения важного вопроса: «Кто я такой?» И ещё: «Что могу? На что отважусь?» Ведь мир вне стен жилища потерял привычные грани…

— И кто я такой?

Фродди «погладил» языки пламени, но так и не ответил. Мне в голову закралась такая мысль, что этот огонь на самом деле живой. Он что-то вроде моих клинков. И сейчас, вполне возможно, Старейшина с ним беседует.

— Знаете, зачем я пришёл?

— Знаю. Торн и Ползуны мне рассказали…

— И что?

Старейшина выпустил густой клуб дыма.

— Ты прожил в нашей общине год. Вернее, почти год, — отвечал мне Непоседа.

— Я прибыл к вам на остров весной.

— Да, да, весной… Ты пришёл в трудный для нас час. И за это время показал себя с наилучшей стороны. Мне думается, что тебе пора пройти обряд Зимней Ночи.

— Не понимаю.

— Я уже говорил, что в эти дни мир теряет свои привычные грани. Говорил, что сейчас то время, когда царствует Смерть…

— Разве в иные дни не так?

Старейшина улыбнулся и вновь погладил огонь.

— С тобой трудно спорить…

— Но мы не спорим. Мы говорим.

— Да, это так… Сейчас открылась невидимая граница между миром живых и миром мёртвых. Не все это видят, не все понимают. Я хотел бы тебе объяснить.

Последняя фраза прозвучала больше, как запрос. Словно Старейшина ждал моего одобрения на сей процесс.

— Я вас слушаю. Внимательно слушаю.

— Свет, а с ним и тепло очерчивают нам тот защитный круг, внутри которого мы, живые, собираемся… В зимнюю ночь лишь огонь наш помощник и спаситель.

При этих словах непоседа вытянул из костра небольшую головешку.

— Всё меняется… менялось… только Великое Древо оставалось тем столпом, на которое опирался наш мир. Его могучая крона была вечнозелёной, ствол полон соков и жизненных сил, питающих каждую ветку, каждый листочек. Наши предки стояли у его могучих корней и клялись друг другу в том, что никто из них не оставит и не предаст один другого. Это и был обряд Зимней Ночи — обряд единения… создания убежища для живых… Так появилась наша община.

Старейшина вдруг стал и отложил в сторону трубку. Он быстро приблизился и, положив руки мне на плечи, сказал:

— Пора и тебе стать полноправным членом нашей общины. Завтра в первую Зимнюю Ночь ты должен принести клятву.

— И… и что это изменит?

— Всё.

Взгляд Фродди стал колючим. Он пристально всматривался мне в глаза, словно искал в них какой-то ответ.

— Никто из нашего народа никогда и нигде тебе не откажет. И не только тебе, но и твоей семье.

Кажется, Старейшина предлагал мне своё покровительство. По крайней мере, я понимал это так.