Прямой дождь. Повесть о Григории Петровском

— Оба хороши! — послышался чей-то голос, кто-то засмеялся, и тут же поднялся высокий, сутулый человек.

— Так мы никогда не договоримся. Ведь докладчик нам четко разъяснил, как обстоит дело. Ведь договорились в Штутгарте и Базеле рабочие партии о том, чтобы выступать против войны сообща, так в чем же дело? Раз договорились, надо крепко держаться своего. Нечего подводить друг дружку. А если подвели немцы, так это не значит, что должны подводить мы… Если кто-то споткнулся, я вовсе не должен за компанию падать в грязь.

— Вот это правильно!

— А насчет общего дома, товарищ Худокормов, ты чтой-то подзагнул. Какой же у нас в России общий дом для рабочего и царя? Для царя — палаты, а для нас — окопы, тюрьмы, виселицы… Знаешь, таких побасенок мы от черносотенцев наслушались…

В центр пробился еще один рабочий, громко заговорил:

— Идти на войну не страшно, если знаешь, за что воевать. И нечего нам зубы заговаривать, товарищ Худокормов. Надо разобраться, что для царя, а что для народа. Нельзя так, как тот молодой индюк, что ступил ногами в крапиву и сдох. Надо заранее знать, куда ступать, а где и тропинкой обойти…

А в это время в Екатеринославском жандармском управлении полковник распекал подчиненных офицеров:

— Господа офицеры, как изволите вас понимать? Приезжает человек, человек не иголка… Вам поручается организовать за ним наблюдение, а вы его упускаете… Он живет в городе, встречается с людьми, проводит собрания, совещается, а вы ничего вразумительного не можете мне доложить… Как это понимать, господа офицеры? Директор департамента полиции шлет телеграмму, приказывает установить наблюдение за депутатом-большевиком, а мы его даже не видели… Не видели депутата! Даже не могли установить место его пребывания…

— Проверили все гостиницы и меблированные комнаты. Он нигде не останавливался…

Полковник понимал, что Петровского рад был бы принять любой рабочий и никакая агентура не смогла бы установить место его жительства, но вслух он этого не сказал, а назидательно проговорил:

— Если вы знатоки своего дела, то обязаны были установить за Петровским слежку и не спускать с него глаз… Слушайте приказ: к вечеру вы должны представить мне все сведения о Петровском — куда прибыл, с кем встречался, где проживает и что намерен делать…

Но полковник опоздал: Петровский уже был на пути к Харькову.

…Он сидел в поезде и еще раз перечитывал резолюцию рабочих Заднепровья с призывом к российскому пролетариату «всеми средствами бороться против затеянной войны и братски протянуть руку пролетариату всех стран».

15

В Харькове Григорий Иванович должен был взять у Степана Непийводы материалы о подготовке очередного, VI съезда Российской социал-демократической рабочей партии.

По давней привычке Григорий Иванович держал в памяти фамилии людей, даты, номера квартир. Непийвода должен был собрать протоколы конференций, документы для делегатов Харьковской, Полтавской и Черниговской губерний. У него явки, пароли, наказы делегатам… За Степана можно не беспокоиться: он человек умный, осторожный и решительный.

Вот и знакомый трехэтажный дом. Незаметно огляделся — ничто не предвещало опасности. Поднялся на третий этаж, постучал… На пороге — жандарм. «Неужели пропали съездовские документы? — пронзила страшная мысль. — Нет, только не это!»

За столом сидел молодой жандармский офицер, перед ним лежал закрытый, с большим замком портфель.

Едва Григорий Иванович вошел в комнату, Непийвода спокойно произнес:

— Я же вам сказал, что это не мой портфель.

— Что тут происходит? Почему вы интересуетесь моим портфелем? — строго спросил Петровский, сразу поняв намек Степана.

— Мы должны его осмотреть.

— Мой портфель?! — Петровский положил котелок и тросточку на стул, снял очки, достал батистовый платок и стал неторопливо протирать их. — Вас интересуют мои вещи? Вещи депутата Государственной думы? — насмешливо спросил Григорий Иванович. — Надеюсь, вам известно, что означает депутатская неприкосновенность? Как бы вы не заплатили за нее своими погонами.

Молодой офицер смутился и явно не знал, как ему поступить. Он так обрадовался, когда обнаружил портфель: был уверен, что там запрятана солидная рыбка. И вдруг такая неожиданность… Кто знает, чем все может кончиться. А Петровский тем временем показал ему кожаное депутатское удостоверение с орлом на обложке. Шутить с депутатом Думы по меньшей мере неосторожно, но и выпустить из рук портфель… Вот незадача…

— Разрешите протелефонировать на службу?

— Дело ваше… Даю вам десять минут. У меня времени в обрез.

Офицер направился к двери:

— Я мигом.

Григорий Иванович взглянул на Непийводу. Тот сердито заговорил:

— Господин депутат, я тут ни при чем. Говорил им, что это не мой портфель…

Городовой с некоторым подобострастием посматривал на петербургского гостя, перед которым даже офицер оробел. А Петровский из слов Непийводы сделал окончательный вывод: документы в портфеле. Он знал, что в военное время полиции и жандармерии предоставляются большие права и начальство, если офицеру посчастливится дозвониться, церемониться не станет. Но взять портфель и уйти… тоже рискованно.

Но офицер, видимо, раздумал звонить и вернулся:

— Господин депутат, я напишу записку и пошлю городового. Он быстро…

— Я ждать не могу. Меня срочно вызывает председатель Думы Родзянко! Когда отечество в опасности, задерживать депутата… Вы представляете себе последствия столь необдуманного поступка?

— Не знаю… — развел руками офицер.

— Время, назначенное мной, истекло.

Петровский решительно шагнул к столу и взял портфель. Попробовал замок. Заперт.

— До свиданья!

Офицер шагнул вперед и вдруг опустился на стул. Непийвода вскочил, собираясь попрощаться с Петровским, по офицер остановил его:

— Мы с вами еще не закончили.

Петровский, выйдя на улицу, подозвал извозчика. Медлить нельзя. Скорее на любой поезд! Если полиция и жандармерия спохватятся, ему несдобровать.

Уже прозвенел первый звонок. Петровский подбежал к кассе и купил билет до Лозовой. Там сделал пересадку и поехал на север.

С особенной тревогой подходил в этот раз Григорий Иванович к своему дому: ныло сердце, ломило виски и затылок. Не успел позвонить, как дверь распахнулась, и он увидел Доменику. Она всплеснула руками и кинулась к нему:

— Слава богу, что ты приехал. Зачем эта война, Гриша, откуда такое горе свалилось на людей?

— Нас об этом не спрашивали, — ответил Григорий Иванович.

Не раздеваясь, он подошел к шкафу, поставил туда портфель, закрыл дверцу на ключ.

— Теперь и на улицу страшно выйти. По городу шпыряют какие-то головорезы с портретами царя и кричат: «Крамольники! Мы вас уничтожим, если вы против царя!» Разбивают окна в магазинах только потому, что на вывеске немецкая фамилия. Я сама видела, как перед Зимним люди падали на колени и славили царя-батюшку. А когда рабочие вышли на антивоенную демонстрацию с флагами и пением «Марсельезы», стало понятно — народ не хочет покоряться царскому произволу… Как страшно, Гриша! Что будет с детьми? — И она внимательно посмотрела на мужа: — Что с тобой? Не заболел? На тебе лица нет… Плохо спал? Скорее переодевайся!