Прямой дождь. Повесть о Григории Петровском
Шрифт:
Он тоже рассмеялся и нежно обнял жену.
Григорий Иванович стоял на перроне с палочкой, которую лишь недавно стал брать в спутницы и по поводу которой шутил:
— Мне эту дубинку дал в руки народ, чтобы я ею колотил больших и малых его врагов.
Лето, осень, прохлада, сизый туман, серый дым… Вокзалы, города, станции… Юзовка, Горловка, Мариуполь, Екатеринослав, Александровск…
Здесь, на местах, большой властью пользовались комиссары Временного правительства, а созданная после Февральской революции буржуазно-националистическая Центральная рада нашла общий язык с эсеро-меньшевистскими лидерами в Советах.
…Комиссары требовали продолжения войны до победного конца.
…По призыву большевиков в дни подавления корниловского
…Шахтеры по собственной инициативе задержали и обезоружили в Донбассе белоказаков, которые эшелонами добирались до центра Украины.
За окном брезжило южное осеннее утро, растворяя ночную тьму и вместе с ветром прогоняя ее куда-то вдаль. На невысоких столбах качались уличные фонари. Один из них глядел прямо в окошко, слабо освещая стол, за которым, склонив голову на руки, сидел Григорий Иванович. Он пришел сюда недавно, дав слово сопровождавшим его рабочим-большевикам, что обязательно воспользуется их гостеприимством и отдохнет. В свежевыбеленной комнате стоял деревянный топчанчик, сияя чистыми простынями и наволочкой. Уже много ночей Петровский не смыкал глаз. Хотел надеть очки, но тут же вспомнил, что спрятал их в портфель, намереваясь лечь и поспать, а потом задремал прямо за столом. Вслушался в предрассветную тишину: донесся знакомый перестук колес, и показалось даже, что запахло паровозным паром…
Посмотрел на белый циферблат часов. Около четырех утра. Нехорошо — дал слово и не прилег. Эти дни вообще были трудными. Только приехал сюда, в Никитовну, как из Петрограда поступили первые декреты Советской власти — о мире и о земле. Он выступил здесь на партийной конференции с сообщением о победе социалистической революции, о том, что власть взяли в руки Советы рабочих и солдатских депутатов, что сейчас надо ликвидировать власть Временного правительства на местах, создавать ревкомы, организовывать земельные комитеты и отбирать у помещиков землю. Петровского растрогал один рабочий, который, сняв кожаную кепку, подошел к столу и положил ржаную хлебину с остюками и соломой пополам.
— Хлеб питерскому пролетариату! — громко сказал он, и все захлопали…
Из дома, где поселили его рабочие Никитовки, во все волости донецкого края летели телеграммы о том, что в Петрограде власть перешла в руки рабоче-крестьянского правительства, что первыми декретами этого правительства стали декреты о мире и о земле. До самого сердца простого труженика доходили огненные слова: «Хлеб для революции! Хлеб для питерских рабочих! Хлеб для Советской власти!»
…Уходящая ночь уносила с собой из комнаты тепло, и вскоре Григорий Иванович почувствовал, как мелкая дрожь охватывает его плечи и спину. Особенно немели пальцы левой ноги, отмороженные в Якутии. Начало пятого. И вдруг подумал: надо обязательно проверить на станции, отправлены ли в Петроград эшелоны с хлебом. Если не отправлены, сегодня уехать не удастся.
Взглянул на старый портфель, такой потрепанный и такой ему дорогой. Всегда с ним, всегда в нем какая-нибудь книга. Достал из портфеля очки, блокнот, подошел к входной двери — стал нащупывать выключатель, но он почему-то оказался в простенке между окнами — болтался на белом скрученном проводе. Придерживая рукой розетку, включил свет и подумал: «Надо бы исправить». На середине потолка засветилась небольшая круглая лампа под эмалированным абажуром. Увидел умывальник — холодная вода освежила и ободрила.
Ожидая шахтерского гудка, подошел к окошку и задумался: что же сегодня записать в дневник? Можно ли все пережитое здесь передать краткой блокнотной записью? Перечитал страницу, где описал, как враждебны и агрессивны были здешние меньшевики и эсеры, чувствуя, что падает их влияние в массах. Как они пытались срывать митинги и собрания.
Сейчас по волостям уже разосланы первые декреты Советской власти. Напрасно меньшевики и эсеры призывают дожидаться решений Учредительного собрания. Крестьяне единодушно требуют земли. Они говорили об этом на митингах Верхнеднепровского и Новомосковского уездов. Хлеборобы Архангельского, Екатеринославского,
Александровского и Павлоградского уездов сами отобрали землю у помещиков, а в некоторых селах — даже у кулаков.Григорий Иванович посмотрел на улицу и увидел прямо перед домом нескольких железнодорожников, которые направлялись к нему. Они сообщили, что эшелоны с хлебом вовремя ушли в Петроград…
Значит, и он уезжает сегодня в столицу.
— А мы вас очень ждем! — радостно приветствовал Петровского в Смольном Владимир Ильич. — Вы назначаетесь наркомом внутренних дел.
— Владимир Ильич! Меня наркомом? Да еще внутренних дел? Может, другого товарища, а я буду его заместителем? — растерянно произнес Петровский.
— Во время революции от назначений не отказываются, товарищ Петровский, — серьезно сказал Ленин. Затем, улыбнувшись, добавил: — Дадим вам двух выборгских рабочих с винтовками, и они отведут вас в Министерство внутренних дел, попробуйте тогда отказаться.
«Ну что ж, коль с отказом ничего не вышло, надо приниматься за дело», — пришел к заключению Петровский. Вместе с членами на ходу созданной коллегии наркомата — Дзержинским, Лацисом и Уншлихтом — отправился прямо из Смольного в Министерство внутренних дел. Но оказалось, что никто из них толком не знал точного адреса министерства, и поначалу они попали на Фонтанку, где помещалась книжная палата, наименее значимый отдел министерства. Главные корпуса его располагались на Театральной улице, и туда они решили пойти на следующий день.
Длинное здание с множеством подъездов. Парадная дверь закрыта, двери в других подъездах тоже на запоре. Поблизости ни одной живой души. Зашли во двор, разыскали дворника, который охотно объяснил, что все начальники и чиновники министерства какой уж день не являются на службу.
— А как войти в помещение? — спросил Петровский и тут же пояснил: — Мы теперь здесь будем работать, и нам необходимо сейчас же попасть в министерство.
— Ключи у старшего дворника.
Невесть откуда начали появляться люди — дворники в фартуках, уборщицы в поддевках, швейцары в мундирах с галунами, курьеры… С нескрываемым интересом рассматривали они пришельцев, один из которых назвался министром, то бишь народным комиссаром. Критически оглядели его поношенное пальто, старую шляпу. Некоторые из них помнили и Горемыкина, и Сипягина, и Плеве, и Дурново, и Столыпина — то были представительные сиятельные господа, видные генералы да князья, строгие, только взглянет — по спине мурашки бегут… А эти — обыкновенные разночинцы или вечные студенты. Вон тот высокий, сухощавый, тонколицый, с остроконечной бородкой Дзержинским назвался. Руки тонкие, барские. А вот совсем молодой, плотный, с простым крестьянским лицом Лацис, должно быть нерусский, а вот стоит, поправляя пенсне на широком лице, похож на бухгалтера, Уншлихт…
Разыскали старшего дворника.
— Не велено никому постороннему открывать, — держа в обеих руках груду металлических ключей, растерянно говорил он.
— Да это же новое начальство, документы же имеются, — убеждали его окружающие.
Тыкая ключ в замочную скважину, он заискивающе, со страхом просил Петровского:
— Коли что, заступитесь за меня…
В распахнутую дверь вошла четверка, за которой проследовала вся толпа любопытных.
Залы и общие комнаты открыты, на полу валяются обрывки каких-то бумаг, пустые папки, кое-где из столов вытащены ящики, и они зияют темными дырами. От всего веет тоской и запустением… Кабинеты министра и его товарищей, директоров департаментов и других высокопоставленных лиц заперты.
— А что, адреса, где живут начальники, есть у вас? Или по крайней мере их телефоны? — спросил, осмотревшись, Петровский.
— Книга где-то должна быть, но сейчас ее вряд ли разыщешь, но адреса мы и так знаем, — сказал один из курьеров, поддержанный другими собратьями.
— Мы ведь по целым дням снуем от их квартир до министерства.
— А что, если мы попробуем позвать директоров департамента и товарищей министра сюда? — как бы подумал вслух Петровский, вопросительно поглядывая на своих товарищей.