Прятки по-взрослому. Выживает умнейший

Мысли о срочном побеге в Москву как-то незаметно сменились раздумьями о том, что делать дальше. Теперь Москва уже не виделась единственным местом спасения – карман оттягивал револьвер….

Что можно сделать в его ситуации, имея револьвер, Андрей не знал. Но оружие внезапно придало ему такую уверенность в своих силах, что выйди сейчас навстречу весь чкаловский ОМОН – не дрогнул бы. В первую секунду…

– В конце концов, ты же мужик, Андрюха, – громко сказал он сам себе и внимательно к себе прислушался. Голос не дрожал. Это понравилось Глебову, и он произнес снова:

– Андрюха, ты же мужик! Давай думать, что ли…. Как у Ленина было – почта, телефон, телеграф? А уже потом мировая революция…. Вот и мне надо с первыми шагами определиться, а то всю ночь прогуляю, а утром повяжут…. Что для начала нужно – это крыша, деньги, еда. И информация. Вокруг одни враги – значит, надо брать «языка»… домой же идти – все равно, что сразу в следственный изолятор…

А кто у нас на роль «языка» лучше всего годится? Выбор, прямо скажем, гражданин Глебов, у вас невелик. Потому что знаете вы лишь один адресок лишь одного противника – гражданина адвоката с типично белорусской фамилией…. С другой стороны, гражданин адвокат – лицо насквозь штатское, в отличие от прожженного опера Миленина, следовательно, и убеждать его револьвером будет несравненно легче. Так что с адресом и впрямь повезло…. Неужто и вправду – Господь?!

Улицу Татарскую Глебов знал – уж и не помнил почему, но знал. То ли девушка какая-нибудь тут жила, то ли приятель…. Лет тридцать назад все улицы этого только что построенного микрорайона назвали в честь народов СССР. Вот и пересекались здесь Татарская с Якутской, Украинская с Мордовской – народов было много, хватило на все улицы, даже маленько осталось.

Пешком до микрорайона оказалось неблизко, но часа через два энергичной ходьбы, успевший почти высохнуть, проголодавшийся и злой, он уже брел дворами Татарской улицы, разыскивая дом номер двадцать пять.

Редкие прохожие спешили прошмыгнуть мимо и затеряться в темноте. Даже компания подростков вполне мирно попросила закурить и не стала грубить после отказа. Ничто не мешало Андрею в выполнении задуманного.

…кроме домофона на двери в подъезд дома номер двадцать пять. Не получалось незаметно проникнуть в подъезд, позвонить адвокату, представиться залитым соседом снизу и…

Глебов с ненавистью оглядел домофон, отошел от двери и начал вычислять окна Полоки. Судя по всему, адвокат спать еще не лег. Надо что-то придумать…

Идея осенила мгновенно. Андрей решительно набрал на домофоне номер квартиры адвоката, а когда удивленный голос поинтересовался, кому в такое время он нужен, закашлялся и сказал:

– Борис Львович, на пару минут. Надо поговорить. Это Миленин.

Борис Львович явно опешил и открыл входную дверь. Хорошо бы в подъезде света не было – подумал, входя, Андрей и в этот раз угадал. Света не было. Наш подъезд – российский!

Он торопливо поднялся на нужный этаж. В дверях квартиры в халате стоял подсвеченный сзади Полока, безуспешно пытаясь разглядеть в подъездном мраке гостя.

– Владимир Ильич, это вы? – спросил он Глебова, когда тот остановился прямо перед адвокатом.

– Честно говоря, не совсем, – ответил Андрей и ткнул Полоку в живот револьвером, – но поговорить все равно надо. Ну, приглашайте в гости, Борис Львович, а то я устал чертовски, а проголодался еще сильнее.

Борис Львович Полока не испугался револьвера, просто потому, что не понял, чем это его ткнули в давно нетренированный пресс. Возможное сопротивление подавил шок от узнавания Глебова, который в данную минуту должен был находиться в камере, а не в дверях адвокатской квартиры…

Андрей с трудом втиснул окаменевшее тело адвоката в квартиру, захлопнул за собой дверь и еще раз использовал револьвер в качестве пугала, на этот раз, покачав им перед носом Полоки.

– Дома кто еще есть? – спросил он тихо, но грозно.

– Дома… кто… еще… есть, – эхом отозвался Борис Львович.

– Жена?

– Нет…, я не женат…, подруга… близкая… достаточно…

– Где подруга?

– В спальне…. Где же ей еще быть…. А вы… по делу?

– Да вот, шел мимо, дай, думаю, зайду – проведаю своего адвоката…. Вы ж сами говорили, что в этой ситуации роднее вас у меня никого нет! Как не навестить родного человечка…

– А…, – вяло соображая, выдавил из себя Полока, – а Миленин где?

– Дома, наверное, – пожал плечами Глебов, – или преступников ловит…

– А вы, стало быть…

– Сбежал я, – весело сказал Андрей, – да что ж мы с вами в коридоре все стоим! В залу пригласите, граф, я к вам надолго, уж не обессудьте!

Он отконвоировал сбитого с толку адвоката в комнату с телевизором, ловко пристегнул наручниками к батарее отопления и пошел искать спальню.

«Искать спальню» – это было явно из какого-то бразильского сериала. В наших хрущевских маломерках об спальню можно только споткнуться…

В полутемной спальне на кровати, занимавшей практически все пространство, в умышленно небрежной позе лежала подруга адвоката, по всему видно было, что действительно достаточно близкая.

– Групповуха намечается? – без тревоги спросила близкая подруга, – предупреждать надо было заранее.

Андрей подошел к постели, спросил:

– Телефон есть?

– В сумочке, – ответила близкая подруга, мгновенно сообразившая, что групповухи не будет.

– Давай сюда. Потом у … соратника своего заберешь.

– Ты кто? – спокойно спросила женщина. Андрей хмыкнул:

– Фредди Крюгер.

– Не похож…, и ножей нет.

– Пластическую операцию сделал. А ножи в заточку отдал – работы в последнее время больно много…. В общем, лежи тут тихо, минут через двадцать, если все будет хорошо, я уйду. И никто не умрет, ясно?

– Ой, да по фигу мне ваши базары, мальчики, – отмахнулась близкая подруга, – главное – аванс уплачен…

Андрей поднял с пола сумочку и вышел из спальни.

Борис Львович Полока уже справился со своим изумлением. Теперь он нелепо топтался у окна, пытаясь поудобнее расположить руку, прикованную к батарее. Андрей толкнул адвокату стул, сам прошелся по комнате, вышел в кухню, залез в холодильник, набрал там сыра, колбасы, пакетов с соками.

Все это богатство он принес в комнату, высыпал на журнальный столик и начал поедать, жадно и торопливо.

– Это что? – спросил уже совершенно успокоившийся Борис Львович, – голодом будете меня пытать? Или просто – демонстрация протеста против продажных слуг закона?

– Голодный я, – с трудом выговорил Глебов, – и ел давно, и бег, знаете ли, очень аппетит улучшает…. Жаль, времени мало, я бы у вас на недельку задержался. А у меня к вам вопросы поднакопились, Борис Львович. Чтобы время зря не тянуть – сразу первый и главный: Объясните, пожалуйста, во что я так жутко влип? Почему из меня так нужно непременно сделать виноватого? Что я не знаю?