Прыжок "Лисицы"

Ой, сейчас пущу слезу от сочувствия! И платочком глазки свои ясные утру!

Может, он и глуховат, но прекрасно сознавал, что и кому говорит. Он, к примеру, нанял все ж таки себе слугу-грека по имени Георгий Лука родом из кипрской Кирении. Подобрал типа себе подстать. Слащавого молодчика, сующего свой нос во все дыры, наушника и проныру. Столкнулся с ним при посадке на шхуну и сразу понял: с таким соплеменником следует держать ухо востро!

Еще больше меня насторожило наше прощание с Эдмондом.

Мы стояли друг напротив друга. В объятия не бросились. И он, и я в эту минуту, полагаю, заново переживали всё то, что нам пришлось испытать вместе. И решали, что же по итогу друг для друга значим? Меня, прежде всего, волновало не то, каким я останусь в его памяти. Вспоминать будет наверняка. А уж с теплотой или нет, сейчас не имело значения. Кто он, Эдмонд Спенсер, для меня? Вот главный вопрос. Думаю, что и он сейчас в первую очередь задавал себе подобный вопрос: кто я, Коста Варвакис, для него?

Смотрели, молчали, разбирались.

Я называл его кунаком. А уже в следующую минуту мог заклеймить про себя «падлой» или послать по матери. Я не раз и не два спасал его от смерти. И он отвечал мне тем же. Счёт мы давно не вели. Просто спасали. Я не считал его другом. Так и не смог. Но и врагом назвать — язык не повернулся бы. Я подумал, что лучшее воспоминание, которое с наибольшей точностью определяло наши отношения — сухумская драка. Тогда мы стояли спина к спине, отбивались от пьяной матросни, страхуя друг друга. И в то же время разговаривали. Спорили. И не могли договориться. Он гнул свою линию. Меня это раздражало. Даже бесило. Но я продолжал защищать его. Он, видевший и понимавший моё несогласие и раздражение, продолжал защищать меня. И дело даже не в том, что изначально мы были разведены по разные стороны баррикады. Он работал на Англию. Я — на Россию. Один этот факт мешал нам сблизиться до конца. Но наши приключения, наша борьба за жизнь, уверен, разобрали бы эту баррикаду. Не она стояла между нами.

Воспитание и положение в обществе? Да, наверное. Эдмонд — я это понимал всегда — был англичанином до мозга костей и эсквайром. И кредо его страны — нет ни вечных друзей, ни незыблемых правил, исключительно текущие соображения, конкретные задачи — стала и его кредо. Сословные границы он смог преодолеть. Но через правила переступить не мог. А, значит, не мог стать для меня настоящим другом. Потому что в тот момент, когда я перестал бы соответствовать этой циничной формуле, Эдмонд, скорее всего, отошёл бы в сторону и предоставил мне одному разбираться с летящими в мою голову кулаками.

Сейчас мы обнимемся, скажем последние слова друг другу. Может, еще и встретимся, кто его знает? Но сейчас-то мы думаем, что больше не увидимся. И я точно осознавал, что мне будет грустно. Но эта грусть не шла ни в какое сравнение с той, которую я испытал, когда, сворачивая в переулок, оглянулся и в последний раз махнул на прощание Тиграну. Которого знал не так долго. С которым общался не так много. С которым не пережил и малой доли того, что довелось пережить с Эдмондом. Но, прощаясь с Тиграном, я плакал. А сейчас слёз не будет.

— Мы же не будем плакать? — усмехнулся Спенсер, опять догадавшись о чём я думаю.

— Нет. Думаю, не стоит. Не получится.

— Да. Да. Мне даже нечего оставить тебе на память. Думал про штуцер. Но за ним такой след, что, наверное, не нужно подвергать тебя излишней опасности.

— Ты прав. И я уже много раз тебе говорил. Повторю еще раз: лучшим подарком для меня будет твоя книга, Эдмонд. Иначе, окажется, что все было зря.

— Всё? — Спенсер прищурился.

— Почти всё, — я улыбнулся, согласившись.

— Ну и последнее. Я хотел… Что значит хотел?! — Спенсер перебил сам себя. — Я приглашаю тебя в Лондон! Понимаю, что из-за Тамары ты сейчас не сможешь воспользоваться этим предложением. Но я буду рад встретиться с тобой на моей земле, в моем городе. Очень хочу, чтобы ты его увидел. Буду твоим личным гидом и проводником! — мы оба рассмеялись. — Поверь, Лондон — лучший город в мире! И он ждёт тебя! Ну как?

— Спасибо, Эдмонд! Надеюсь, у меня получится воспользоваться твоим любезным приглашением. Не скрою, я очень хочу увидеть твою землю и твой город!

Эдмонд подошёл. Мы обнялись.

— Спасибо! — он был искренен.

— И тебе, Эдмонд! Как принято говорить у русских: не поминай лихом!

Спенсер отодвинулся. Руки его оставались на моих плечах.

— Какое точное пожелание!

Потом опять приник ко мне. Вдруг зашептал:

— Прошу тебя, друг! Как только прибудете на место, беги с корабля и не возвращайся на него! Не спрашивай ни о чём. Просто исполни мою просьбу.

Разомкнул объятия. Внимательно смотрел. Я, конечно, чуть растерялся, недоумевал. Но спрашивать ничего не стал, следуя его просьбе. Просто кивнул, указывая на то, что принял к сведению его предупреждение. Его прощальный подарок.

— Удачи! — пожелал напоследок мне Эдмонд Спенсер. Его ждал Лондон…

После такого прощания я не мог отделаться от ощущения, что меня втягивают в какое-то дерьмо. Когда корабль вышел в море, меня пригласили на обед к капитану. Проявили уважение. Но я чувствовал, что меня превратили в актёра дурной пьесы. Все реплики ее участников звучали фальшиво. Иногда невпопад.

— Сто тонн соли в трюме — отличный балласт для шхуны, — зачем-то сообщил мне капитан Чайлдс.

Ага-ага, поверил. А что в кормовой части разместили? Тоже соль? И потому к этому «важнейшему» грузу приставили часового? Я этот важный нюанс выяснил сразу по прибытии на корабль, быстренько по нему пробежавшись и все осмотрев.

— Рассчитываю выручить за эту соль приличные деньги! — добавил Белл.

Он продолжал бесить своей манерой смотреть на всех сверху вниз и изображать из себя торговца. Единственное, что меня примиряло с этим сборищем лжецов — выделенная мне каюта, в которой можно было укрыться от дождя и брызг морской воды.

От былого комфорта на баке не осталось и следа. Ноябрьское Черное море было неспокойно. Валкая шхуна, казалось, вот-вот опрокинется. Ее высокие мачты, огромный грот, слишком большие паруса для такой погоды создавали впечатление, что еще чуть-чуть — и морская волна зальет палубу и положит «Лисицу» набок. Шхуна то и дело черпала воду бортами. Ручные помпы работали непрерывно. Ветер крепчал.

Мое настроение было под стать погоде. Почему Эдмонд так настойчиво рекомендовал бежать с этого корабля? Что не так с «Виксеном»? Порох в трюме? Пора бы уже привыкнуть так плавать в Черкесию!

Известие о моем розыске в Константинополе заботило не меньше. Не то чтобы я планировал возвращаться в османскую столицу, но кто знает, куда заведет меня судьба? Было бы здорово встретиться с оставшимися там друзьями. И совсем не в радость снова попасть в «гости» к Ибрагим-паше. Фалакой теперь не отделаюсь. Повесят в назидание другим на первом попавшемся доме после короткого дознания.