Прыжок навстречу

– Нет, я разбираюсь в политике. Продолжай.

Вета кивнула.

– Так вот, не все жители Новой Арктики были готовы жить и работать ради будущих поколений. Высказывания «у нас всего одна жизнь» звучали всё чаще, и не только в личных разговорах, но и с экранов телевизоров и со страниц газет. Сторонники преобразований создали Партию Социальных Реформ, в противовес Партии Терраформирования, и благодаря щедро раздаваемым обещаниям смогли сначала войти в парламент, а созыв спустя заполучить там большинство. Тогда и начался период реформ. Они сократили рабочую неделю, уменьшили пенсионный возраст, наводили новых социальных льгот. Большие деньги выделялись из бюджета на возведение новых спортивных и культурных центров, строительство жилья. Жизнь и правда стала лучше… у тех, кто обитал в крупных городах. А вот на Юге, где терраформаторы бились с природой, отвоёвывая земли у вечных льдов, всё было по-другому. Социальные реформы требовали денег, и статьи, из которых финансировались программы по изменению климата, были существенно урезаны. Природа тут же начала отвоёвывать то, что люди у неё отобрали. Мы вынуждены были отступать на Север, отдавая обратно во власть льдов один посёлок за другим. Терраформаторы пытались сначала действовать через парламент, а когда это не удалось, предприняли попытку переворота. Он был неудачным, организаторов арестовали и казнили. Вот тогда-то и началась гражданская война…

Вета вздохнула, когда она продолжила свой рассказ, голос её звучал глухо и бесстрастно.

– Мятежники сожгли шесть самых крупных городов Новой Арктики – применили орбитальные излучатели, которые предназначались для растапливания полярных льдов. Миллионы человек погибли одновременно. Мы с отцом в то время были в отъезде, потому и не смогли спастись. Все наши накопления сгорели вместе с банками. К счастью, у отца оказался вклад в банке на Эллурии – как оказалось, он открыл его, чтобы накопить мне на учёбу. Этих средств хватило, чтобы заплатить пилоту челнока, который вывез нас с охваченной войной планеты.

Девочка замолчала, погрузившись в мрачные воспоминания.

Что ж, недальновидные политики есть везде. У нас в Сенате тоже есть малочисленная фракция реформаторов-радикалов, периодически выходящая с разными идиотскими законодательными инициативами – ну, типа, разрешить «гостям» работать учителями и полицейскими, или позволить женщинам получать водительские права.

Некоторое время мы лежим молча. В просвете между покосившимися небоскрёбами видны вдалеке утопающие в зелени кварталы частного сектора. С расположенного за городом космодрома бесшумно взмывает ввысь межпланетный гравитоплан, на мгновенье зависает в небе сияющей яркой звездой, прежде чем унестись в просторы космоса. Надвигается вечер, по небу разливается розово-лиловый закат. Я слышал, что закаты на Оазисе – самые красивые во всей вселенной. Не берусь об этом судить, мне ещё не доводилось бывать на других планетах.

– Ну и как тебе здесь?
– я делаю рукой жест, охватывающий окрестности, потом соображаю, что показываю на подлежащие сносу руины, и поправляюсь. – Я имею в виду, на Оазисе?

– Ну, могло быть и хуже. С учётом обстоятельств – терпимо.

– Терпимо?! – я не ожидал такого ответа. Собственно, а что я хотел услышать? Наверное, что Вета скажет, как она счастлива попасть в наш мир со своей дикой умирающей планеты. – Но почему? У тебя же всё есть – еда, жильё, школа, медицинская страховка, стипендия. Конечно, мы не даём вам роскошную жизнь. Всего лишь спокойную и безопасную. Но всё это мы предоставляем вам совершенно бесплатно! Хочется большего – всегда есть возможность подработать.

Повисает неловкое молчание.

– Прости, - говорит наконец она. – Мы очень благодарны за всё, что вы для нас делаете, правда. Только… Вы, местные, смотрите на меня так, словно я только что из пещеры вылезла. Как на дикаря какого-то. Не на меня одну – на всех нас, пришлых. К этому трудно привыкнуть.

– Гостей, - машинально поправляю я. Слова «пришлые», «мигранты», «понаехавшие» - нетолерантны. Конечно, мы их иногда используем… но только в разговорах между собой.

– Мы вас всем обеспечиваем, - повторяю я. – Жильё, еда, одежда…

Вета раздражённо машет рукой.

– Да, это так. Но мы в распределительном лагере на Пальме изучали ваше законодательство. У вас даже административно-уголовные кодексы для местных и переселенцев разные! Словно мы изначально люди второго сорта. Не представляла, что в наши дни где-то такое возможно.

– Конечно, разные, - соглашаюсь я. – Для местных штрафы за правонарушения во много раз выше, чем для переселенцев.

– Мы нищие, и взять с нас нечего, потому и штрафы меньше. Зато статей – в три раза больше.

– А что не так? Местные всё по законам делают, а гости их постоянно нарушают. Кто помладше – попрошайничают, кто старше – воруют, в банды настоящие собираются. Взрослые норовят всякие незаконные производства без лицензии организовывать, или мелким бизнесом без уплаты налогов заниматься. А ещё… - Я вовремя обрываю себя, так как собирался сказать, чем, по слухам, подзарабатывают некоторые приезжие девушки.

– Я не ворую и не попрошайничаю! – сквозь зубы говорит Вета. На её бледном лице появляется лёгкий румянец. Ого, когда она сердится, становится ещё красивее.

– Я не тебя и имел в виду, - говорю извиняющимся тоном. – Я в целом ситуацию обрисовал.

– Ну и я – в целом. Вы спросили – я честно ответила. Чего заводиться то?

Повисла неловкая пауза. Между нами словно повисает невидимый барьер, подобный гравитационному полю, он натягивает, волокнит и рвёт едва успевшие натянуться между нами тонкие нити доверия и симпатии.

– Всё-таки ты не права, - не сдаюсь я. – Многие граждане Либерти нормально относятся к «гостям». Я, например.

– В самом деле? – парирует Вета. Я вспоминаю, как потребовал у Листовых предъявить свидетельство о регистрации. Чувствую, что начинаю краснеть, но не отвожу взгляда.

– В самом деле. Я не считаю тебя ни глупой, ни дикой. Наоборот, ты умная и красивая.

Вета первой опускает глаза. Когда она вновь начинает говорить, голос её звучит примирительно.

– Челнок, на котором мы спаслись с Новой Арктики, доставил нас на ближайшую орбитальную станцию. Он была переполнена, людей поспешно отправляли через телепорты по всем планетам, готовым дать временный приют беженцам. Нас с отцом едва не разлучили. Мы оказались на одной из лун Силезии, сутки спустя нас телепортировали на Гремлин. Там мы прожили около года, отец работал в местном госпитале, я училась в школе и помогала в свободное время местным ремонтникам. Нам не хотелось провести в этой дыре остаток жизни, и отец искал подходящие варианты для эмиграции. Но у нас не было ни денег, не имущества, а далеко не все планеты готовы принимать таких вот бродяг без роду-племени. В конце концов, на разосланные по всей Периферии просьбы на въезд пришло несколько положительных ответов. Отец выбрал Оазис, сказал, что тут климат лучше. Наверное, он не согласился бы, если бы знал, что не сможет работать по специальности.

Мы некоторое время молчим, каждый из нас погружён в собственные, не очень весёлые мысли.

– А давай куда-нибудь вместе сходим в выходные! – неожиданно для самого себя предлагаю я.

Вета удивлённо приподнимает бровь:

– Это что – приглашение на свидание?

– Ну, никакое это не свидание, - смущённо возражаю я. – Просто сходим куда-нибудь вместе… ну, на гравидром хотя бы. Могу тебе одну из своих борд одолжить. Там ещё очень уютная кондитерская неподалёку есть.

– Мне это не по карману, - неуверенно говорит Вета.

– Я приглашаю, я и плачу! Разве у вас на планете не так?

Девочка мотает головой и улыбается.

– У нас девушка сама за себя платит. Ну, женская независимость, равноправие полов… Слышали про такое?

– Классно! – искренне восторгаюсь я. У нас всё по-другому, и если приглашаешь девочку куда-нибудь вместе сходить, следует быть готовым расстаться с сотней-другой кредитов. – Но, раз уж мы оба здесь, давай всё будем делать по местным обычаям.

– Знаешь, - внезапно фыркает Вета, - а на распределилке девчонки вполне серьёзно рассказывали, что у вас на Оазисе девушка, если выходит куда-то из дома, должна паранджу надевать! А ещё мальчишек пугали, говорили, что всем им будут делать обрезание.