Прыжок навстречу

– Глупость какая, - улыбаюсь я в ответ. – Уже сотню лет ничего подобного нет. Даже консерваторы этих древних традиций давно не придерживаются. Хотя всяких старинных обычаев у нас ещё много. Вам там что, заняться больше нечем было, кроме как страшилки друг другу рассказывать?

– Да нечем совершенно, в том то и дело. Семь часов учёбы, час в спортзале, общественные работы пару часов. Хотя я люблю учиться. Язык ваш местный лучше всех в группе усвоила. Забавно было – пишешь справа налево, закорючки вместо букв, словообразование за счёт суффиксов. Только что ж никто не предупредил, что вы им совсем не пользуетесь?

– Им давно не пользуются, - пожимаю я плечами. – Но всё равно учить заставляют. Мы тоже в начальных классах его проходим.

– А как все отреагируют, что ты на куда-то с пришлой придёшь? – Уже серьёзно спрашивает она - Ну – отец, одноклассники?

– Нормально отреагируют, - спокойно отвечаю я. – Я свободный человек, и сам выбираю, с кем мне дружить.

Дружить с приезжими не запрещено. Отец, с его либеральными взглядами, точно возражать не будет, у него самого любовница из числа переселенцев, он её даже пару раз к нам домой приводил. Школьный инспектор, когда ему доложат, что я находился в общественном месте с девочкой, получившей вид на жительство, разумеется, вызовет меня на воспитательную беседу. Но я заранее знаю, о чём он будет говорить. О том, что любые контакты с гостями крайне полезны для их адаптации и ассимиляции, ну ещё всякую ерунду о необходимости предохранения от нежелательной беременности и тому подобную чушь. Впрочем, понять инспектора можно. Браки с мигрантами официально запрещены, даже второй или третьей женой приезжую взять нельзя. Но местные парни часто встречаются с приезжими женщинами, и если в результате таких связей получаются дети – вот тут действительно начинаются проблемы. Надёжных способов контрацепции много, но вот если они не сработают, ничего уже не поделать, аборты у нас по-прежнему запрещены. Гостья, родившая от местного, получает постоянный вид на жительство, а её ребёнок, достигнув совершеннолетия, становится полноценным гражданином. Не удивительно, что многие приезжие женщины любыми путями стараются «залететь». А отца такого ребёнка ждут немалые неприятности – от крупного штрафа до понижения в правах.

Но у меня ничего такого и в мыслях нет! В ближайших планах, как минимум. Я просто хочу, чтобы мы стали друзьями.

Как отреагируют на это мои одноклассники – это другой вопрос. Друзья, я уверен, всё нормально воспримут, но у нас в школе есть и дети из семей консерваторов, и даже парочка приверженцев радикальных взглядов. Может, даже подраться кое с кем придётся, впрочем, мне к этому не привыкать. Как любит повторять мой отец, «убеждения ничего не стоят, если ты не готов расплатиться за них всем, что имеешь».

– Ну так как? – снова спрашиваю я. – Принимаешь моё предложение?

– Я подумаю, – серьёзно говорит Вета. – И потом дам ответ. Не обижайтесь, ладно?

Пожимаю плечами. Я нисколько не обиделся, она права. С чего я взял, что приезжая девочка побежит за мной, стоит мне только позвать? Хотя, уверен, девять девчонок из десяти с радостью ухватились бы за подобное приглашение.

– Надо, гравир поискать, - киваю я в сторону колодца двора. – Хотя, наверное, от него одни обломки остались.

Девочка мотает головой.

– С ним всё в порядке, скорее всего. Ниже ещё две грависети развёрнуты, на уровне третьего и пятого этажей, там он, наверное, и застрял. Но сейчас бесполезно искать, всё равно до него не добраться будет. Я завтра утром пораньше посмотрю, пока гравиполя не включат. Потом вам сообщу, если найду. Только мне ваши контакты нужны.

Я вздыхаю с некоторым облегчением. Мы обмениваемся сетевыми контактами, занося их в память коммуникаторов.

– Как вы домой собираетесь добираться? – спрашивает Вета.

– На подземке, как же ещё.

– В таком виде? Грязный и весь исцарапанный?

 Я сокрушенно оглядываю свою помятую одежду, пытаюсь её отряхнуть. В воздух поднимается серое облачко цементной пыли.

– Да уж… придётся гравифлаер вызывать. Только отойду подальше, чтобы не засекли.

– А если отец спросит, что произошло, что скажете?

– Правду, - усмехаюсь я. – Катался на гравиборде и упал.

На самом деле в мои планы не входят объяснения с отцом, поэтому домой я собираюсь пробраться никем не замеченным. Отец обычно возвращается поздно, а служанка уже должна закончить работу и уйти. Главное, чтобы возвращение не заметили соседи, и потом на меня не нажаловались.

– Пожалуй, мне пора, - говорю я, поднимаясь на ноги. – Я тебе вечером позвоню, ладно?

– Хорошо, - просто отвечает она.

Мгновение поколебавшись, протягиваю руку для прощального рукопожатия. В моей руке узкая девчачья ладонь, со слегка испачканными бетонной пылью и машинным маслом пальцами. В контрасте с моей смуглой кожей её кисть кажется совсем белой. Несколько долгих секунд мы молча стоим, просто глядя друг на друга. Я чувствую, что ни мне, ни Вете не хочется так скоро расставаться.

– Кстати, ты ведь мне жизнь спасла, а я тебя так и не поблагодарил! – Спохватываюсь я, выпустив, наконец её руку. – Сейчас скину на твой счёт сотню кредитов. Устроит?

Девочка ничего не отвечает. Всё верно, всё-таки речь о моей жизни идёт. Наверное, считает меня настоящим неблагодарным скупердяем.

– Пятьсот кредитов, - поправляюсь я.

И снова никакого ответа. Что, и этого мало? Но это же больше всей её стипендии за полгода!

– Ну, тысячу кредитов! Это всё что я могу дать, честное слово!

Вообще-то на моей карточке около сорока тысяч кредитов. На них можно купить десяток гравиборд, или даже настоящий флаер, пусть и не из самых крутых моделей. Вот только на использование суммы свыше тысячи мне нужно подтверждённое разрешение отца, а покупки свыше трёх и пяти тысяч необходимо согласовывать соответственно с наставником и школьным инспектором.

Она глядит на меня очень странным взглядом, в котором без труда можно прочитать множество разных эмоций. В нём гнев, обида, и, как это ни странно, жалость, смешанная с презрением. Не помню, чтобы за всю мою жизнь кто-нибудь так на меня смотрел.

– Дурак ты, местный, - говорит мне она. – Какой же ты дурак!

Она стремительно отворачивается, и, одарив меня из-за плеча ещё одним сердитым взглядом, уносится прочь.

– Постой! – кричу я вслед, но каблуки её рабочих ботинок уже простучали по лестнице и стихли где-то на нижних этажах.

И чего она так распсиховалась? Попробуй пойми этих пришлых…

До дома получается добраться незамеченным. Я незаметно проскальзываю через известную мне лазейку в охранном периметре, задворками, через соседские сады и заборы, пробираюсь к нашему особняку и вхожу через заднюю дверь. Как я и предполагал, дома никого не оказалось, ни отца, ни прислуги.

После смерти мамы половина второго этажа нашего огромного особняка предоставлена в моё распоряжение. Отец сюда почти не заглядывает. Здесь у меня спальная, небольшая гостиная, тренажёрный зал, игровая с новейшей кабиной виртуальной реальности, собственная музыкальная студия, оснащённая вполне профессиональным оборудованием – и ещё несколько комнат, не имеющих конкретного назначения.

Сбросив кроссовки, чтобы не оставлять следов на коврах и надраенном до блеска паркете, прямиком направляюсь в ванную. Отстёгиваю коммуникатор, стягиваю грязную одежду и комом запихиваю её в люк утилизатора. Сам не зная почему, думаю в этот момент о том, что в общежитиях для гостей ванных комнат по одной на блок, а вместо утилизаторов у них стиральные машины. Я долго стою под душем, оттирая въевшуюся в кожу пыль, обсушиваюсь, беру из порта распределителя новую одежду.