Псайкер. Путь изгоя
Шрифт:
Юноша вскочил, с удивительной силой и лёгкостью подняв Альберта за шиворот над землей, словно ребенка.
– А что не так, брат? Разве ты не согласен? Ублюдок на Троне ненавидит нас ровно так же, как я ненавижу Его. Око за око, Альберт. Лучше я хотя бы день проживу свободным, чем сотню лет просуществую в рабстве. И мою могилу покроет тысяча проклятий, как одного из самых непримиримых врагов Империума – но я умру освобожденным от его гнёта, и ни тебе, ни кому-либо ещё не встать у меня на пути.
Он отпустил друга на землю, отвернулся, снова сел. Марианна с нескрываемой тревогой наблюдала за происходящим, больше, как ни странно, переживая за Альберта, – однако тот не выглядел ни разозлённым, ни удивлённым, скорее разочарованным.
– Ты прав, действительно не мне тебе мешать.
Вместо ответа Руксус смотрел на свои ладони, облачённые в чёрные перчатки. Все в каюте чувствовали, как от его худого силуэта исходят непреодолимые волны могучей энергии.
«Он стал ещё сильнее», почти одновременно поняли Марианна и Альберт.
– Последний бой словно изменил меня… – задумчиво протянул Руксус, подтвердив их мысли. – Если раньше я лишь стоял на пороге, то теперь могу полностью открыть дверь, – нет, множество дверей. То высвобождение моей силы будто раскрыло предо мной все неведомые мне ранее пути, – и я могу пойти, куда пожелаю. – Он поднял растерянный, подавленный взгляд на Альберта. – Прости меня, брат, я не хотел, ты же знаешь. Просто моя сила, этот Варп и эта Буря…
– Прекрасно понимаю, Руксус, и поэтому ничуть не обижаюсь на тебя. Встань. Давай обнимемся в знак примирения.
Наблюдая за их крепкими, дружескими объятьями, Марианна поняла, что зря переживала Альберта. Её сердце вновь неприятно укололо чувство вины.
Ты достоин куда лучшего, Альберт. По крайней мере, не такой отчаянной дурочки, как я. О, как же мне хотелось бы верить, что ты ещё найдешь своё счастье!..
Тяжелая, по-настоящему тернистая и упорная дорога сквозь Бурю продолжалась, если верить потерявшим надёжность хронометрам, уже месяц. Корабли дрожали и вибрировали, от полупрозрачных полей Геллера словно отслаивались целые куски, – и восстанавливались вновь и вновь. Никто, ни бортовые техножрецы, ни навигаторы не могли гарантировать успешного преодоления этого страшного шторма, о чем прямо предупреждали и говорили командованию. Селецио оставался спокойным, уверенным в своих навигаторах, а вот Оттон довольно безуспешно старался скрыть своё беспокойство и раздражение. Явно попав под воздействие Варп-Шторма в первый раз, он как правило появлялся на людях бледным, вспотевшим и даже подавленным, что было на него совсем не похоже.
Тем не менее, любые панические настроения во флоте беспощадно пресекались, в основном – офицерским составом. Была налажена и проверена в деле целая система поддержания дисциплины, однако вскоре выяснилось, что её ждут суровые испытания. Она работала месяц, полтора – но преодоление неспокойных вод Имматериума продолжалось, и не видно было этому ни конца, ни края. Никто не знал, движутся ли они вообще, или им предначертано остаться здесь навсегда. Крохотное меньшинство даже начало тихо шептаться о судьбе космических скитальцев. Постоянное напряжение, вызванное нестабильностью и неопределенностью обстановки, непрекращающаяся угроза прорыва поля Геллера сильно давила абсолютно на всех: от рядовых имперских гвардейцев до высших офицеров флота и ближайшего окружения коммодора. «Больше всего нас пугает неизвестность», однажды процитировал за утренним столом древнетерранского мудреца генерал Оттон, как обычно понурый и бледный.
В конце второго месяца (хотя Селецио перестал верить хронометрам ещё на третью неделю), коммодор приблизился к Натаниэлю, до сих пор не покинувшего свой трон ни на мгновение. Навигатора кормили, поили и омывали здесь же, делая это максимально нежно и аккуратно, стараясь не только не помешать ему в работе, но и не задеть работающие системы трона. Коммодор прекрасно знал об распространённой во флоте практике иметь на кораблях, в частности флагманских, по несколько навигаторов, дабы они могли сменять друг друга, но своего Селецио поменять просто не успел. Предыдущий погиб прямо на своем рабочем месте – её разум не выдержал, и из лопнувшей, словно переспелый плод головы вытек расплавленный до однородной массы мозг. Временная замена нашлась в лице
очень молодого неопытного навигатора по имени Парий, но ставить его на столь опасное место в такой критический момент? Это сродни самоубийству. Вот почему юноша большую часть времени сидел в гордом одиночестве в каюте навигаторов, редко её покидая.Коммодор встал возле трона, всмотрелся в напряженное до судороги лицо Натаниэля, его впившиеся в подлокотники руки.
– Если тебе что-то понадобится – только скажи, – негромко попросил Селецио.
– Не стоит беспокоиться за меня, коммодор, я в порядке, – Натаниэль даже смог выдавить улыбку, – это хорошее испытание для моих способностей. По правде говоря, я больше думаю об благословенном Астрономиконе. О том, что мы не выдержали бы тут и дня, если бы не его священный свет. Вечный Бог-Император хранит и направляет нас, дабы мы могли исполнять Его волю.
–Во истину, Его мудрость и добродетель не знают границ. Однако не буду тебя больше отвлекать. Я всегда на связи, Натаниэль, – Селецио по-дружески похлопал навигатора по плечу и спустился с его постамента.
К середине третьего месяца Шторм будто бы усилился, – или же флотилия продвинулась к самому его сердцу, однако хаотичные неумолимые волны яростно накатывали на корабли всё с новой и новой силой. Теперь судна трясло чуть ли не постоянно, и куда заметнее, чем раньше. В особо страшные минуты изнутри раздавались отчаянные громкие песнопения и молитвы. Не верящих в успех их путешествия становилось всё больше, хотя офицеры и комиссары неукоснительно продолжали поддерживать строжайшую дисциплину. Если многие боялись и переживали, то не показывали виду, во всяком случае, публично.
Но без показательных казней всё равно не обошлось. С подачки Райны, несмотря на возражения Штросса и Вермонта, было расстреляно пять «паникёров», боявшихся, как говорят, остаться внутри Бури куда чаще и ярче остальных. Это была целиком и полностью инициатива женщины-комиссара, которая, даже не поставив в известность высшее командование, сама же и привела собственный приговор в исполнение. Пять нажатий на спусковой крючок, пять выстрелов и пять трупов, всё на глазах у всех, кого смог вместить один из грузовых ангаров, где и происходила казнь. Позднее ни генерал, ни тем более его офицеры ничего не сказали Райне, прекрасно понимая напряженность ситуации и признавая её полномочия, как комиссара-ветерана.
–Руксус, как себя чувствуешь? – в который раз за этот Варп-Переход заботливо спросил Альберт у друга.
–Жить буду, не переживай так, брат, – с улыбкой отозвался Руксус, сам сидевший бледнее тумана и кажется, исхудавший даже ещё сильнее, хотя это казалось просто невозможным. – Твари извне конечно вгрызаются в мой разум и днём, и ночью, но я даю им достойный бой, как видишь. Пока с ума не сошёл, и не мутировал, – юноша улыбнулся ещё раз, что выглядело довольно жутко и неестественно на его измождённом лице со впалыми щеками и проступающими скулами.
– Даже не могу представить, насколько это тяжело, – более серьёзным тоном произнёс Альберт. – Если я испытываю лишь лёгкий дискомфорт, но не более, то с твоим уровнем силы…
Руксус, ни мгновения не желавший доставлять своим друзьям лишние хлопоты, только махнул рукой, что Альберта ничуть не убедило. Все ментальные муки Руксуса чётко отпечатывались на его лице и во взгляде, однако он упорно продолжал всё отрицать и ни разу даже не намекнул, что хотел бы пожаловаться.
Между тем, сны его стали куда активнее, ярче, а непонятные образы то ли будущего, то ли прошлого или вовсе никогда не существовавшего, постоянно сменяли друг друга, активно перемешиваясь с уродливыми ликами Нерождённых и прочих неведомых тварей, чей внешний хаотично меняющийся облик не вызывал ничего, кроме глубочайшего искреннего отвращения. Все эти месяцы юный псайкер не понимал ровным счётом ничего, что видел в Варпе, однако его в какой-то степени радовало отсутствие демона, назвавшегося Азрафаэлем. С того момента они более не виделись, хотя Руксус время от времени замечал его слабые следы – словно Нерождённый всегда ступал где-то рядом, не упуская случая напомнить о себе.