Псих

Disturbed “Inside the Fire” начинает играть, когда он широко раздвигает мои ноги, тоже закрепляя их металлическими зажимами. Он должее нажать уже кнопку, потому что они расширяются. Я хорошо знакома с распорной планкой. Наступает долгая пауза молчания, прежде чем он заговаривает, и на этот раз он заговаривает с помощью того же диктофона, которым пользовался, когда снимал последнее видео.

– Каждую неделю, когда ты оставляешь ее, я буду наказывать ее.

Чего он хочет?

– Вам, вероятно, интересно, чего я хочу, так как я обычно занимаюсь продажами только с клиентами, которые, как я знаю, легко могут произвести обмен.

Обычно? Что? Он никогда в жизни так со мной не поступал. Должно быть, он разговаривает со своей камерой.

– Ответ таков: я ничего не хочу. Разве это не просто забота для тебя? Ты не будешь знать, как спасти эту девушку, и когда ты все поймешь, я могу заверить тебя, что ты захочешь это сделать. А пока у меня не будет другого выбора, кроме как покончить с ее милой маленькой жизнью. - Он делает паузу, и я чувствую прохладу шеста над своей задницей. Но он меня не бьет. Холодный столб скользит вниз по щелке моей задницы, ко входу в мою киску. Я плачу, всхлип вырывается, когда он медленно толкает его внутрь меня. Мои стенки сжимаются, сопротивляясь постороннему предмету.

Кричу так громко, что мое горло разрывает мои крики в клочья, моя голова откидывается назад, когда боль исходит между моих бедер.

– Она всегда была финалом.
– Necro “Who’s Ya Daddy? начинает играть. Наконец он извлекает шест, и скользкие капли стекают по внутренней стороне моего бедра.

– Мммм, кровь, - хнычу я, моя гордость и тело вырваны из невинности и прорваны прямо через врата Ада. Моя киска пульсирует, набухшая от жестокого обращения.

– Давайте поиграем в русскую игру ...рулетка... - Я качаю головой, сдержанные вопли пульсируют из моей груди.

Мои мышцы расслабляются, мое тело наконец расслабляется. Просто, блядь, возьми меня. Небеса не примут меня, а Ад не примет моих демонов обратно. Я снова останусь в чистилище, только на этот раз по-настоящему. Блядь. Возьми. Меня. Я устала. Мое тело становится ясным, мой разум борется за ясность. Как раз в тот момент, когда я думаю, что он собирается приставить пистолет к моему виску, я чувствую, как наконечник входит в меня, и колющая боль снова пронзает меня. Песня воспроизводится на повторе. Снова и снова.

– В патроннике одна пуля. Мы можем догадаться, что это.
– Нажатие. Он нажал на спусковой крючок. - О, я не хотел этого делать.
– Он снова поднимает пистолет, и я напрягаюсь вокруг ствола, пустота в моем сердце распространяется, как инфекционная болезнь, становясь все более пустой, чем дальше он идет. - Что я хочу, чтобы ты сделал?
– Щелчок. Мои плечи начинают трястись, когда слезы текут по моим щекам и сквозь повязку на глазах.

– Как тебя зовут?
– спрашивает он, и я замолкаю, мое лицо вытягивается.

Стыд накрывает меня, омывая грязью, пока песня продолжает играть, снова и снова, и снова, и снова.

– Она не хочет отвечать, потому что она умная.

Он вытаскивает пистолет, и все замолкает, когда его шаги приближаются.

– Тебе повезло, что она нужна сегодня вечером, иначе ее наказание было бы намного хуже. - Он что-то постукивает. - Но всегда есть следующая неделя.

Наконец, он снимает повязку с моих глаз и развязывает мои запястья и лодыжки.

– На кровать, - говорит он, и я улавливаю область, которую он установил. Похоже, он пытается скрыть то, что делает.

– Джеймс? - растерянно шепчу я. Он одет во все черное, на шее у него цепочка, и с нее свисает та же эмблема, которую он выжег на моей лодыжке.

– Кровать. Мы еще не закончили.

Я подхожу к кровати, когда он ставит камеру рядом с нами.

– Смотри налево и больше никуда не смотри. Если ты не будешь слушать, я снова вытащу шест. Поняла?

Я киваю, слезы текут по моему лицу, пока я не отрываю глаз от стены. Я позволила своим мыслям блуждать. Кто был здесь до нас? На прикроватном столике сложена брошюра, и мне в ответ улыбается пара. Ты, должно быть, черт возьми, шутишь. Эта комната, вероятно, видела любовь в ее чистом виде, будучи номером для новобрачных, и все же мы здесь. Расписывая стены злом.

Он надвигается на меня и толкает мое лицо глубже в матрас, когда я чувствую, как кончик его члена толкается в мой вход. Боль перешла мой порог, дошла до такой степени, что мое тело находится в режиме выживания. Он входит в меня, и я вздрагиваю, но не двигаюсь. Он вбивается в меня непрерывно, безжалостно. Стонет, но мягко уговаривает меня. Гладит меня по волосам. Нежно целует меня.

– Мне нравится заниматься с тобой любовью, Кролик. - Говоря мне, что я самая красивая девушка в мире. Он входит в меня, толкаясь так интимно, как любовник. Я сглатываю рвоту, которая подступает к горлу. Мне никогда не понравится так трахаться. Он продолжает нежно прикасаться ко мне. Он продолжает, пока его стоны не проникают в мое ухо от его горячего дыхания, и его пот не скользит по моей плоти. Когда он слезает с меня, я лежу неподвижно, пока он не говорит мне, что я, наконец, могу двигаться.

– Сними маску и иди прими душ. Приведи себя в порядок для своего брата. Не хочу, чтобы он знал, что ты трахаешься с кем-то другим, а не с ним.

Я игнорирую безжалостные слова, таща свою усталую, разбитую душу в ванную. Я включаю горячий душ, не глядя на себя в зеркало. Боюсь того, что я могу увидеть. Меня ничто не должно удивлять, учитывая зло, свидетелем которого я была на протяжении многих лет, и я должна была бы привыкнуть к нему, но это все еще влияет на мой дух каждый раз, когда он берет меня. Сексуальное насилие - это не то, чем может быть обусловлен человеческий разум или тело. Выжившие находят механизмы преодоления, пока не найдут способ либо сбежать, либо это убьет вас.

Скользнув в душ, я наливаю шампунь и мыло в волосы, наконец позволяя слезам скатиться по моим щекам. Я соскребаю всю грязь руками, но не знаю, что делать с грязью, которая пачкает мою душу. Поставив бутылки обратно на стойку, я выключаю кран и оборачиваю хлопчатобумажное полотенце вокруг своего обмякшего тела, вытирая конденсат с зеркала и, наконец, взглянув на свое отражение. Если я появлюсь в клубе в таком виде, Ройс наверняка поймет, что что—то не так, и если он пропустит это—а он этого не сделает, - я знаю, что Нечестивец наверняка это сделает. Мои глаза ввалились, под глазами темные круги. Мои губы распухли от украденных поцелуев, щеки покраснели от соленых слез. Я знаю, почему Джеймс сделал то, что он сделал сегодня вечером. Он разрушил меня изнутри. Зачем причинять кому-то физическую боль, когда ты можешь изувечить его душу изнутри.

Потянувшись за косметическим зеркалом на стойке, я кладу его между ног, изучая, где у меня опухло. Никакого кровотечения. Что бы я ни чувствовала, должно быть, это было то, чем Джеймс смазывал шест. Боль все еще острая, хотя я понимаю, что она может быть более психологической. Я собираю свои кружевные трусики и натягиваю их на ноги, прежде чем надеть черные брюки с высокой талией. Закрепив груди обратно в чашечках лифчика, я натягиваю крошечный кружевной укороченный топ. Теперь мое сердце бьется хрупко, нежно и болезненно. Мне нужно выпить. Крепкий напиток. Порывшись в шкафах, я нахожу фен и выпрямитель и начинаю причесываться, тратя это время на то, чтобы мысленно уговорить себя спуститься со скалы, на которую я взобралась. Воспоминания. Воспоминания помогают.