Психоанализ второй ступени
Шрифт:
* * *
Никакой необходимости знакомиться с учением для того, чтобы его исповедовать, нет. Прагматик вместе с именем от рождения всегда получает и свою религию. Психоанализ – это исходная база мировоззрения прагматизма ХХ–ХХI веков. В наши дни все мы, в том числе, как это ни странно, и мистики, в своей ментальности – естественные прагматики, поскольку других моделей самоосознания цивилизация сегодня просто еще не предложила. Общество незаметно навязывает нам или, скажем помягче, исподволь прививает своим гражданам элементарное изначальное мировоззрение прагматизма, отказаться или преодолеть которое может только тот, кому есть зачем это делать, другими словами, тот, кто задался целями, автоматически требующими от него формирования психической и ментальной конституции другого порядка. Например, идеологии индивидуума, которая синтезирует для себя более совершенное мировоззрение и новое
Настраиваемое логикой ума мировоззрение всегда бумерангом оказывает энергичное воздействие на само сознание. Новые мироощущения предопределяют, создают необходимые условия и даже провоцируют его качественное превращение. Изменяются не только критерии в оценках происходящего, но и углы зрения на многие вещи, к примеру, на себя. Если уровень сознания повышается, то в первую очередь это выражается в том, что мы получаем возможность сорвать с себя наконец шоры неумеренно распространившегося представления (нелепого предрассудка, катастрофически ограничивающего нашу свободу и власть творить новые реальности), будто незнакомец, – всякий раз смотрящий на нас из зеркала, когда мы проходим мимо и который все время что-то бормочет себе под нос, смекает, планирует и суетится, – единственно и есть повод, форма и смысл нашего бытия…
Становящееся чужим, существо из зеркала на время отпускает нас, переставая ассоциировать (смешивать) себя с нашей внутренней психической сущностью, нашим подлинным Я. В такие минуты мы становимся безразличными по отношению к своему помятому костюму, высвобождая себе этим огромное пространство для наблюдения Игры и маневра. Понятно, что в такие моменты роль ума, до того беспрестанно складывавшего из копошащихся в нем мыслей всевозможные карточные домики, существенно меняется и приобретает иной характер. Рассудок становится инструментом и поводырем. Светофором и дорожным указателем разумного передвижения в агрессивных средах ирреального.
* * *
Ни в коем случае не следует избавляться от страха волевым усилием. Страх необходимо беречь и культивировать в себе, храня как драгоценность во внутреннем кармане. С ним нужно работать. Если мы не осуществили полное разделение своего психического на материальное и духовное, но при этом уже перестали испытывать страх, значит дела наши плохи и нужно возвращаться. Это – болезнь.
Может показаться, что в описываемых в этой книге моделях превращения сознания значение и роль ума искусственно девальвированы, поскольку в новых состояниях мы начинаем мыслить уже собственно не самим мозгом, а некоей субстанцией, которая вечно пребывает вне нас и даже вне материи вообще. Однако тут нужно заметить, что мозг, а точнее проходящие через него мысли или обыкновенное умствование и собственно ум, есть разные вещи. Поднявшееся на ступень выше сознание уже начинает мыслить переживаниями, особенными состояниями духа, и суть процессов осознавания чего-либо отныне выражается (отражается) не в мыслях, словах или образах, а непосредственно в вещах (явлениях), то есть в конкретных результатах, в изменении реальности (ее событийного ряда), в самом факте достижения крайней степени покоя и сосредоточенности, наблюдении свечения и прорастании живущей в нас идеи.
Внезапные включения ума, его неуместная активность в одной из прежних форм, вспыхивающая в голове близкого к разделению индивидуума, однозначно являет собой знак или симптом, указывающий на резкое (болезненное) понижение уровня его сознания, связанное с непроработкой отдельных деталей восхождения, поскольку главная и чуть ли не единственная функция ума в такие моменты – это отслеживание поступающей извне информации и контроль за соблюдением разумной последовательности наших шагов, а вовсе не мышление как таковое. (Хотя именно этот добровольный и осознанный отказ ума от размышления уже и может только явиться следствием мышления, но мышления новой и, разумеется, более высокой ступени.) Трудно сравнивать, а тем более называть одним именем – мышлением – вещи (явления) столь разные! Когда, к примеру, включаешь на кухне телевизор и видишь в нем какого-нибудь изворачивающегося вора или политика, произносящего одни лишь слова и даже думающего словами, и с другой
стороны, когда однажды удается наблюдать во времени процесс медитации человека, способного произвольно и легко изменять уровни своего сознания, а заодно и саму реальность. Или пчелу, садящуюся на цветок. Вот он – образец.Нам еще только предстоит научить свой ум внимательно и спокойно отслеживать из потока наблюдаемых им событий и информации содержащиеся во всем невидимые ответы на незаданные вопросы и тут же доводить их до нашего ведома, ничего не придумывая от себя. Ум, настроенный на общение с ирреальным, должен быть готов и достаточно мужественен, чтобы верно прочитать любое сообщение, будь то внезапная боль в спине, успех в делах, потеря перчаток в метро или остановка лифта между этажами как специально подаваемый в понятной ему (доступной) форме знак. Такие знаки есть не что иное, как адресуемые персонально нам послания, четкие инструкции поведения в ситуации, в которой мы уже находимся или которая нас ожидает в скором будущем. Случайностей и совпадений не бывает. Никогда. Ценность советов из случайного – в их непостижимой оптимальности.
Исходя из сказанного выше, мы можем заключить, что почти весь круг обязанностей ума сводится к выявлению ответов уже некогда приготовленных, причем не им, не умом, на вопросы, которые опять же не он задал. Но главное, а может быть и самое трудное, это то, что именно рассудок, для того, чтобы мы когда-нибудь вошли в зону иррационального, прежде должен привести сам себя в состояние особой сосредоточенности. А для этого он обязан точно узнать как это делается (что совсем непросто, ведь сосредоточенность есть внимание к тому, чего ему до сих пор не приходилось видеть), а также крепко усвоить, что есть разумное в неразумном и запомнить последовательность шагов.
Заставить рассудок выполнять такие вещи совсем нетрудно, он все же – ум и в состоянии проанализировать не только механизмы ходьбы, но и прямые выгоды от вхождения в новое психическое пространство. Здесь однако потребуется некоторое время и тренировка, чтобы воспитать в нем соответствующие привычки, поскольку, во-первых, функции ума в действительности внезапно и сильно изменятся, они усложнятся, а во-вторых, все эти вещи он должен будет научиться различать исключительно в нашей спонтанности, то есть в непроизвольности естественных реакций на приключающееся с нами или вокруг нас случайное. И в самих случайностях. Его задача не думать, а только наблюдать и регистрировать увиденное, поскольку все, что он должен знать – правила игры – он уже и так знает, ведь их, равно как и сам ум выдумал Некто Единый.
* * *
Театр… (продолжение)
Режиссер спектакля – превосходный психолог. Он прекрасно знает как нужно работать даже с очень ленивыми актерами, чтобы добиваться от них желаемого результата. И понимает, что талант исполнителя легче и быстрее обнаружить даже в том, в чем его никто не ожидает увидеть, а кроме того, его можно значительно полнее раскрыть, если актера не муштровать, заставляя словно школьника зубрить незнакомые слова, а позволить ему жить на сцене, как у себя дома, оставаясь как бы в собственной шкуре. Другими словами, актеру нужно помогать играть самого себя, причем делать это нужно все время. И вот режиссер Пьесы никого из приглашенных им на работу в свой Театр не стал натаскивать. Должно быть, нечаянно он забыл рассказать кому, как и куда нужно по сцене ходить и кого при этом изображать.
Он вообще скрыл от артистов, что для постановки этой Пьесы им некогда был написан сценарий, по которому действие уже давно идет в заданном направлении и дальше будет вечно развиваться, ни на шаг не отступая от текста. Вместо этого он позволил всем, кто в тот момент оказался на сцене, импровизировать на любые темы, свободно зарождающиеся в головах и все диалоги составлять самим. Так же интереснее! Персонально каждому участнику спектакля было чуть ли не вменено в обязанность вести себя на сцене как можно раскованнее, ничего и никого не стесняясь. Одним словом, когда-то нам было разрешено делать все, что душе угодно, будто бы нет здесь никакого Театра, света юпитеров и декораций, а также наших ролей и суфлера, масок и грима.
Сработало? – Еще как! Иллюзия не просто подлинности, а даже спонтанности всего, что происходит на сцене, кажущаяся натуральность декораций, изготовленных на самом деле из синтетических материалов и поддельный воздух (он вырабатывается в подвале из дыхания иллюзий наших снов и подается сюда, на сцену, по трубам), ну а с другой стороны завораживающая тишина зрительного зала, которого к тому же еще и не видно, и, наконец, ничем не стесняемая свобода – все это сыграло злую шутку со всеми, кто оказался на сцене.