Психология проклятий

Заклинания её сливались в один сплошной поток. Она, казалось, только и успевала открывать папки и позволять забираться в них словам, а после закрывала — тогда-то страница сама собой запечатывалась, закрывалась, закупоривалась, чтобы никто больше не имел возможности её раскрыть.

Последняя папка легла на стол, завершённая горка индивидуальных планов и личных дел — и всего за пять или десять минут! — и только тогда Котэсса заметила наконец-то, что Сагрон даже и не пошевелился, наблюдая за тем, как она работала.

— За помощь, — промолвил он, — потребуется дополнительная плата, а не просто одно свидание.

Котэсса усмехнулась.

— Так или иначе, госпожа Литория разделила работу пополам, — промолвила она. — А у вас — второй курс магистратуры, шестой, то есть. Я всё равно трудилась на себя, — девушка бойко пожала плечами. — Так что удачи и приятного времяпровождения!

— А ты куда?

— Я? — удивилась она. — Я ведь переписала. Мои первые два часа работы освободились. Схожу, говаривают, комендант общежития вернулась, можно будет наконец-то попросить у неё комнату. Не всё ж мне проживать у чужих, отвратительных по характеру мужчин, верно?

— Ты мне совершенно не мешаешь… — начал было Сагрон, но Котэсса только пожала плечами и выскользнула из кабинета.

Он тяжело вздохнул. Следовало бы потянуться за своими папками, но он вновь полез к тем, что относились к пятому курсу, раскрыл все — и вложил в заклинание, то самое, которым пользовалась Котэсса, ещё и умножитель. Тонкий резак прошёлся по пространству над каждым из нужных листиков, а копии, сделанные умелыми, быстрыми руками, выскочили из первого, образцового варианта вновь двумя десятками невидимых листов и пробрались внутрь, прочно застывая на месте.

Сагрон только закрыл каждую из папой, запечатывая её прикосновением, провёлся по ободкам — и тоже сложил на горку сделанных уже индивидуальных планов.

…Он хотел приняться и за третью папку, но за спиной послышался стук каблуков. Можно было подумать на Литорию — но их Бойцовский Пудель сегодня был в лёгких плетёных босоножках и в платье, вероятно, слишком уж жарко на улице. Они-то с Котэссой пришли из дому довольно рано, да и сколько тут, сто метров — и уже в кабинете. А Ойтко приходилось ехать через весь город верхом либо в наёмной карете, ну, или использовать мгновенное превращение, а оно ох как тяжело сказывалось на организме женщины, которая всё ещё надеялась родить ребёнка. Конечно, у доцента Литории дети были — но она, кажется, хотела ещё одного.

А в сорок — даже магу не так уж и просто, и не потому, что организм не может, а потому, что их неадекватные врачи, те, которые не обладают волшебным даром, как-то не спешат давать подобным женщинам адекватные советы.

Говорят, хотите рожать — будете как селянки, под ближайшим кустом. Потому что им страшно брать на себя ответственность.

Всегда страшно.

Но нет, это была не Ойтко. Женщина, стоявшая у него за спиной, казалась деланно равнодушной — и он заметил, что сменила причёску.

— Здравствуй, милый, — холодно поприветствовала она его, потянувшись к светлой пряди волос — с рыжеватым отливом. Прежде у неё был оттенок ярче, но сейчас она словно специально приглушила его, воспользовавшись волшебными красками.

И каре. Он бы не обратил внимания на её причёску, но это казалось наглейшим плагиатом — у Котэссы точно такая же.

— Здравствуйте, — холодно поприветствовал он. — Странно видеть вас здесь, старший преподаватель Энниз. Разве вы не работаете на кафедре с другого факультета? Мне всегда казалось, что на нашей делать вам уж точно нечего. Ведь вы совершенно ничего не понимаете в боевой магии.

— Прежде, — отметила Энниз, — ты обращался со мной совершенно по-другому. Даже звал на встречу.

— Прежде, — покачал головой Сагрон, — я приглашал на свидание женщину, что выглядела совершенно по-другому.

— Но ведь тебе теперь нравятся такие.

Он хмыкнул. Нет, может быть, и не нравится — но светло-русый оттенок волос, меньше волшебной косметики, хотя до натуральности тоже было достаточно далеко, брюки… Брюки? Обувь на каблуках, это, впрочем, всегда свойственно — носить беспорядочно разные туфли.

— Удивительно, но факт, — покачал головой Сагрон, — я предпочитаю натуральные оттенки. Сквозь твои светлые волосы всё ещё пробивается рыжевизна, а ещё — они вьются у тебя совершенно неестественно.

У Котэссы — он понял сегодня утром, — кудри появлялись только от влаги, ну, или если пространство было слишком наполнено волшебством. Тогда каре, всегда хорошо уложенное, превращалось в какой-то стиль одуванчика.

Но когда она была спокойна и не пользовалась слишком активно магией, то всё было в порядке.

Вероятно, Энниз в своей страсти действительно прийтись ему по душе, слишком уж заигралась или засмотрелась на студентку. А ещё — подловила её в тот миг, когда она была не в лучшем своём состоянии.

— Однако, прежде я тебе нравилась и такой, и другой — да ты был готов принять меня в том состоянии, в котором я тебе приду, и неважно, каким оно было.

На самом деле, Сагрон был уверен — так о нём могла заявить каждая из бывших любовниц. А с Энниз даже ничего не сложилось — потому что в тот вечер он как раз пытался избавиться от первых последствий проклятия. А потом — эти дурацкие поцелуи, эта странная дорожка, что вела от шеи к сердцу, такая неуместная, особенно если учитывать место её обретения…

Прежде ему нравилась Энниз — аспирантка Фору в позапрошлом году. Она была на другом факультете, умела строить глазки каждому, с кем только сталкивалась в коридоре, а он не стал исключением. С формами, чуть полнее, чем совсем уж худощавая Котэсса, тоже с характером — это ему нравилось больше всего, — с весёлой улыбкой, сияющей, казалось, ярче солнца — особенно если ей ну уж очень сильно хотелось запасть кому-то в душу.

За Энниз Фору даже хотелось сражаться. Прежде. Сейчас, после колкостей со стороны Котэссы, после воспоминаний о том, как легко от одного её короткого поцелуя унималась ненавистная боль в ожоге, он думал, что ни за что не променял бы эту до смешного строптивую юную девочку, совсем ещё неопытную, на такую акулу, как старший преподаватель с соседней кафедры.

Чистоты и невинности, да, в ней не было. Огнём полыхала страсть — всё, что нужно взрослому, самодостаточному мужчине, не желающему пока что жениться и связывать себя более серьёзными узами.

Ага.

Оставалось только одно "но", вот только оно и портило радикальнее всего отношения с Энниз.

Проклятие.

Он уже почувствовал на себе итог нескольких поцелуев. Фору не стесняло то, что они находились в деканате, не смущали ни папки, ничто. Казалось, вряд ли вообще существовало что-то, что могло бы заставить её хоть покраснеть. Или, может быть, румянец просто очень хорошо скрывал плотный слой косметики, просто точно сказать довольно-таки трудно.