Психология проклятий

Если б тогда вечером, разумеется, ничего не случилось, если б утром не умудрилась Котэсса его проклясть, он бы, вне всяких сомнений, увидел Энниз Фору без лишней косметики — без лишней одежды тоже. Но представление о её формах складывалось более чем удачно и без этого, а всё прочее пока что не имело никакого значения.

Сагрон искренне верил в то, что он её тоже интересовал всего лишь как способ провести одну короткую ночь. Но зачем она тогда приходила раз за разом?

Фору сделала шаг вперёд, протянула руки, порываясь его обнять, но Дэрри отступил от неё на один шаг и отрицательно покачал головой. Пояснять в очередной раз Котэссе, что всё произошло совершенно случайно, ему не хотелось, по крайней мере, не прямо сейчас. И вновь растягивать проклятие ещё на целый год, из которого он уже отбыл практически неделю — а это могла быть уже вторая семидневка первой летней двадцатки!..

Нет. Вновь возвращать всё на круги своя Сагрон не хотел — и так только-только отсчитал первые семь дней из предстоящих ему, недовольно повздыхал — и что поделать? В году немало часов.

Да и не то чтобы его нынче вообще привлекала Энниз.

— Что-то не так? — спросила она. — Неужели ты, Сагрон, умудрился в кого-то влюбиться до такой степени, что уже не приемлешь даже обыкновенное прикосновение женских рук?

— Может быть, и не приемлю, — пожал плечами он. — А разве это так строго запрещается законом?

Она рассмеялась, будто бы мужчина только что позволил себе одну очень смешную шутку.

— Нет, не запрещается, — фыркнула Энниз. — Но мне кажется, эта юная прелестница не спешит отвечать тебе взаимностью, не так ли?

— Это уже не твое дело. Я ведь сказал — у нас ничего не получится. Зачем пытаться что-то продолжать?

— Если б я тебя не знала, подумала бы, что проклят, — рассмеялась Фору. — Но пусть. Не хочешь — не надо, зачем мне настаивать на том, что тебе не к лицу? Впрочем… Ах, забудь, — она мотнула головой. — Забудь, мой милый.

Он смотрел на неё, молча, холодно, но без злобы во взгляде. Казалось, пытался понять, что именно хотела от него Энниз.

— Зачем ты пришла? За документами? Сейчас придёт Ойтко — попросишь у неё то, что тебе надо. Я тут ничего не знаю и бываю довольно редко, так что…

— Я пришла полюбопытствовать, насколько у тебя занят вечер. Потому что лично у меня он свободен, может быть, я могла бы уделить тебе минутку.

— Нет. У меня другие планы.

Энниз раздражённо повела плечами.

— Жаль. Такое впечатление, будто бы ты действительно проклят, а ещё и с перепугу перезабыл все заклинания, которые могли бы избавить тебя от проклятия. Девчонка приворожила? Весело.

Сагрон устроился поудобнее на стуле — потому что отступать было уже некуда, — и сердито покосился на Фору. Да, приворожила, да, это проклятие притягивало его к Котэссе, будто бы магнитом.

А он прежде полагал, что и вправду с лёгкостью снимет с себя всё, что угодно, достаточно только однажды очень хорошо постараться. А ещё — что его защита выдержит и не одно, и не два проклятья.

Но, очевидно, Элеанор не просто так защищала диссертацию по одному только проклятию. Не просто так всё сложилось в странную, причудливую головоломку, которую он не мог разгадать. Котэсса была ключом к свободе — но к какой? И понадобится ли она ему потом?

Свобода — не Котэсса.

— Знаешь, — прошептала вдруг Энниз, подавшись вперёд, — а к нам в университет должен прибыть один любопытный артефакт. По секрету говорю — наши, с Защитной, постоянно о нём толкуют. Великолепнейшая, говаривают, вещь, очень просто снимает все проклятия, все на свете!

— Я рад, что подобное чудо будет у нас в НУМе, — пожал плечами Сагрон. — Я так полагаю, они позволят прикоснуться к нему всем желающим, так что, когда он прибудет, это не будет столь странной новостью.

— Нет, — покачала головой Энниз. — Потому что артефакт специфичен, перенимает проклятия на себя — после коротенького ритуала, разумеется, не знаю, в чём он на самом деле заключается. Он способен нести в себе только одно проклятие, пока не истечёт его срок. Говорят, специально для кого-то из совета кто-то выпил то, что было внутри, впустил в себя — а там оказалось краткосрочное. Вот и передадут в НУМ — когда проклятие перестанет действовать, одного, может, кого-то и избавят от его ноши, но кого…

Сагрон замер. Всего год. Люди занимали этот камень — или как выглядел артефакт? — наверное, на сотни лет, по крайней мере, на несколько поколений уж точно. А для него это будет меньше года…

Когда он вынырнул из своих мыслей, рядом уже Энниз не было. Она ушла, ступая неожиданно тихо, ускользнула куда-то, не оставив по себе ничего, кроме отвратительного, слишком густого запаха духов.

Сагрон вновь принялся за работу. С пальцев срывались тоненькие ниточки волшебства — он трудился над папками, одна за другой, сначала над теми, что причитались Котэссе, потом над теми, что ему самому.

Вспоминал Элеанор. Она говорила, как будет действовать проклятие — сначала он просто попытается от него избавиться, но после его будет притягивать к Котэссе всё сильнее и сильнее. Она станет ему сниться. Её светлый образ не будет оставлять его ни на одно мгновение — окутывает, будто бы каким-то лёгким флёром, приходит наяву тоже…

А если она уедет — будет плохо. Тоска будет съедать его изнутри. Если что-то случится, то даже некому будет исцелить, но не об этом он станет думать совсем-совсем скоро. Нет. Все мысли уйдут к этой худенькой девочке с причёской, будто бы у всколоченного воробья — тогда, когда она слишком много колдует.

…Папки закончились как-то сами по себе. Литория, вернувшись и увидев гору переделанной работы, удивлённо фыркнула.

— Странно, — промолвила она, — что вы так быстро справились. Может быть, какой-нибудь есть секрет?

— Нет никакого секрета, — покачал головой Сагрон. — Тут уже было написано, просто мы с Котэссой случайно запихнули папки в несделанную гору. Зато теперь можно не беспокоиться относительно проверки, верно?

— Поразительно! — кивнула Ойтко. — Она очень старательная и талантливая девочка. Но заслужила, определённо, на отдых, переделать такой объём работы практически за десятку дней…

— Да, — рассеянно согласился Дэрри. — Да, очень старательная и талантливая девочка.

Зачем он тогда не поставил ей пятёрку? Почему решил, что она могла списывать — она же сама честность!

Сам себе отыскал проблем на голову, ну, теперь должен сам их и разгребать. Никто не заставлял его унижать девчонку, тыкать её носом в несуществующие оплошности. Он не увидел у неё "светлячка", так чего же тогда прицепился?

Сагрон прежде не испытывал особых мук совести, а теперь сам не понимал, откуда взялись столь странные ощущения, почему на него с головой накатывала непонятного происхождения грусть, до невообразимого глупая, тягучая и странная.