Психология социальных явлений
Шрифт:
При этом можно постулировать по крайней мере три взаимодополняющих механизма влияния происходящего в обществе на психологическое состояние его граждан. Первый механизм представляет собой непосредственное воздействие. Если человек сам становится жертвой реформ, дефолта, криминала и т. п., это воздействует на его психологическое состояние самым непосредственным и «материальным» образом. Второй механизм – это воздействие через ожидания. Человек может не стать жертвой социальных коллизий, не потерять деньги в банке, не соприкасаться с криминалом и др., но в условиях высокой вероятности столкновения со всем этим жить в условиях постоянного страха, что тоже сказывается на его психологическом состоянии. Наконец, третий механизм воздействия через переживания происходящего в обществе на психологическое состояние его граждан связан с тем, что, даже если происходящее непосредственно не затрагивает нас, мы не относимся к нему бесстрастно. Ярким
Несмотря на некоторое улучшение ситуации в стране в последние годы, именуемое словом «стабилизация», основные причины, вызывавшие тревогу россиян в 1990-е годы, сохранялись и в начале 2010-х годов. В результате, хотя наметилась тенденция к улучшению психологического состояния нашего общества, оно оставалось далеко не удовлетворительным и уступало психологическому состоянию большинства других европейских стран (см. рисунок 4).
Рис. 4. Композитный индекс психологического состояния России в 2011 г. и зарубежных стран (в баллах)
Таблица 2. Индексы социального оптимизма, апрель 2005 г. (в %) (источник: Балацкий, 2005а)
Выявленная картина подтверждалась сравнительными данными об уровне социального оптимизма в четырех странах: России, Казахстане, Белоруссии (осуществивший данное сопоставление исследователь называет эту страну именно так) и Украине – естественно, до недавних событий в этом государстве (см. таблицу 2).
Прокомментируем представленное в таблице словами составившего ее автора: «Иерархия по уровню социального оптимизма такова: Казахстан, Украина, Белоруссия, Россия. Таким образом, среди россиян озабоченность будущим просматривается наиболее четко» (Балацкий, 2005а, с. 53). Далее он констатирует: «Выявленный разрыв в уровне социального оптимизма весьма значителен. Так, разница между соответствующими индексами для Казахстана и России составляет почти 20 п. п. (процентных пунктов. – А. Ю.). Такое преимущество одной страны над другой следует классифицировать как принципиальное» (там же). Основываясь на полученных данных, автор делит страны Единого Экономического Пространства на две категории: страны с доминированием социального оптимизма – Казахстан и Украина, и страны с доминированием социального пессимизма – Белоруссия и Россия.
Отметим в данной связи, что мы, россияне, традиционно сравниваем себя с Западом, именно его используя в качестве точки отсчета при оценки происходящего в нашей стране; как правило, выносим пессимистические оценки, однако при этом имплицитно допускаем, что в бывших «братских республиках» положение дел еще хуже, чем у нас. Приведенные данные демонстрируют, что это допущение ошибочно, и в плане социального оптимизма нам далеко не только до стран Запада, но и до Казахстана.
Отсутствие линейной связи между экономическим и психологическим состоянием общества обнаруживается также при соотнесении динамики соответствующих индексов (см. рисунок 5).
Рис. 5. Композитный индекс психологического состояния российского общества в соотнесении с темпами прироста/снижения ВВП
Как видно на рисунке 5, сопоставляемые индексы обнаруживают существенно различную динамику. Так, с 1992 по 1993 гг. увеличение значения нормализованного индекса прироста ВВП (не путать с фактическим темпом прироста ВВП) сочеталось со снижением индекса макропсихологического состояния общества, то же самое происходило в 1998–2000 гг., а в 1997–1998 гг. наблюдалась обратная картина. Это служит очередным опровержением «экономического детерминизма», а также свидетельствует о том, что, во-первых, рост макроэкономических показателей далеко не всегда сказывается на жизни основной части населения, во-вторых, экономические улучшения в обществе не сразу вызывают позитивные социальные и психологические изменения, в-третьих, психологическое состояние общества отражает не только его экономическое состояние, но и многое другое.
Второе из сделанных утверждений может быть сформулировано в качестве общей закономерности. В частности, «экономические последствия, как показывает опыт западных стран, нивелируются гораздо быстрее, чем последствия социальной дезадаптации личности» (Журавлева, 2001, с. 509). В результате трудно ожидать высокой жизнеспособности и психологического благополучия общества, демонстрирующего ежегодный рост ВВП, однако живущего в условиях криминализации, экономической и политической нестабильности [8] , социальной и физической незащищенности
большинства граждан, деградации морали и т. п. Трудно не согласиться и с тем, что «ранее свойственное большинству ощущение стабильности у многих сменилось чувством безысходности, угнетения, некой социальной отверженности» (Козырева и др., 2001, с. 245), хотя, конечно, вывод о том, что «в России… феномен ощущения стабильности своего положения отсутствует» (Дудченко, Мытиль, 2001, с. 618), выглядит преувеличением. Исследование основных страхов и тревог россиян демонстрирует, что среди таковых первые места занимают не только страх нищеты, но и тревоги, порождаемые беззаконием, криминализацией, национальными конфликтами и др. (Шубкин, Иванова, 2001).8
По данным опросов, двумя самыми «болевыми» проблемами нашего общества являются экономическая и политическая нестабильность и материальное положение семьи (Балацкий, 2005а).
Таблица 3. Коэффициенты корреляции композитного индекса психологического состояния российского общества с его социальными и экономическими показателями
Примечание: * p<0,05; ** p<0,01; *** p<0,001.
Впрочем, было бы неверным умалять значимость макроэкономических показателей и их влияния на психологическое состояние общества. В частности, обнаружилась очень высокая, имеющая очевидный социальный смысл, отрицательная корреляция (r=–0,91) между этим состоянием и коэффициентом Джини (см. таблицу 3), выражающим различия в уровне доходов десяти самых богатых и десяти самых бедных процентов населения. Таким образом, если сами темпы прирастания «общего пирога» – ВВП – мало влияют на психологическое состояние основной части населения, то способы и результаты распределения этого «пирога» влияют очень значительно, и чем больше диспропорция в уровне доходов, тем хуже психологическое состояние общества.
Повышение жизнеспособности общества
Выявленная с использованием композитного индекса динамика психологического состояния нашего общества согласуется с картиной, полученной на основе других показателей. Так, например, социологическое исследование динамики социального самочувствия наших сограждан с помощью соответствующего индекса, включавшего подиндексы: 1) статусной идентификации, 2) удовлетворенности и стабильности существования, позволило выявить отображенную в таблице 4 картину.
Сравнение индекса социального самочувствия россиян в 1994–2000 гг. – в период, за который он был вычислен социологами, – с индексом психологического состояния нашего общества демонстрирует, что они изменялись практически синхронно, показывая улучшение ситуации с 1994 по 1998 гг., ее ухудшение с 1998 г. по 2000 гг., после дефолта и, как считают социологи, вследствие него (Козырева и др., 2001), а после 2000 г. – вновь начавшееся улучшение. Вместе с тем имеется и различие, состоящее в том, что индекс социального самочувствия «пошел на подъем» к 2001 г., в то время как вычисляемый нами индекс сделал это позднее – в 2002 г. Очевидно, оба индекса улавливают схожие тенденции, однако использованный социологами более «мягкий» индекс, видимо, более чувствителен к ним, фиксируя изменения, которые проявляются на уровне статистических показателей, лежащих в основе нашего индекса, несколько позднее.
Таблица 4. Распределение респондентов по индексу их социального самочувствия (в%) (источник: Козырева и др., 2001, с. 248)
Примечание: N – количество опрошенных.
Проведенное социологами исследование одновременно продемонстрировало, что в 1998 г. был зафиксирован самый высокий за рассмотренный ими период уровень обеспокоенности наших сограждан неопределенностью своего существования, что высвечивает одно из главных социально-психологических последствий таких экономических событий, как дефолт. В частности, 83 % опрошенных тогда выразили беспокойство по поводу нестабильности жизни (Козырева и др., 2001). Впрочем, следует отметить, что и в относительно благополучном, т. е. не отмеченном дефолтом, 1996 г. таковых было 78 % (там же), а массовое ощущение нестабильности жизни является одним из главных атрибутов современного российского общества, что подтверждается и данными других опросов.
Отметим и то, что, хотя социологи в начале 2000-х годов констатировали «некоторое «просветление» общего эмоционального фона в обществе» (там же, с. 250), полученные ими данные демонстрировали, что надежду на изменения к лучшему выражали лишь 15–20 % наших сограждан. Сделанный этими исследователями вывод: «При всей неоднозначности истоков и содержания пессимистического мироощущения, окрасившего сознание довольно больших масс населения, их неудовлетворенность жизненными переменами является основой для социально-психологического дискомфорта и ухудшения социального самочувствия» (с. 252), – выглядел не менее пессимистично, чем описанное ими мироощущение.