Психология социальных явлений

В этой ситуации важнейшее значение приобретает также дефицит смысложизненных ориентаций (в частности, отсутствие внятной национальной идеи). Когда цель жизни состоит в выживании и удовлетворении первичных материальных потребностей, отсутствие смысложизненных ориентаций, согласно теории А. Маслоу, должно переживаться менее остро. Как полагает Г. М. Зараковский, в этом случае «качество жизни больше зависит от наличия личностного роста и наличия смысла жизни, чем от удовлетворения базовых потребностей» (Зараковский, 2009, с. 105). Он же формулирует вывод о том, что «наибольший вклад в обобщенный индекс удовлетворенности жизнью вносят не «материальные», а «психофизиологические» факторы (отношения в семье; дружба, общение; личная безопасность и безопасность семьи; состояние здоровья человека и членов его семьи). Наименьший вклад вносят такие факторы, как: экономическая и политическая обстановка в стране; творческая самореализация на работе и вне работы; социальная инфраструктура; экология» (там же, с. 110) [15] .

15

Очень актуальным представляется и наблюдение Г. М. Зараковского о том, что с конца 1990-х годов к середине 2000-х в нашей стране существенно возросла численность заболеваний, в этиологии которых большую роль играют стрессогенные факторы (таких как заболевания системы кровообращения и органов пищеварения), в то время как количество заболеваний инфекционными и паразитарными болезнями, напротив, снизилось. Автор объясняет этот феномен в свете 1) расхождения адаптации к происходящему на сознательном и бессознательном уровнях и 2) «психофизиологических издержек» более активного образа жизни (в частности, многократной занятости и т. п.), необходимых для адаптации к новым экономическим условиям (Зараковский, 2009).

В данном плане заслуживают внимания исследования, демонстрирующие отсутствие прямой связи между материальным благополучием и такими показателями, как количественно измеренные «уровень счастья», субъективное качество жизни и др. По данным шведской компании «World Values Survey», первые места по субъективному качеству жизни занимают Венесуэла и Нигерия, а богатые западные страны им существенно уступают (Степашин, 2008). Большинство развитых стран имеют очень низкие показатели и по индексам счастья. Например, по Индексу счастливой жизни (или Счастливых лет жизни) – HLY – члены «восьмерки» распределились следующим образом: Италия – 66-е место в мире, Германия – 81-е, Япония – 95-е, Великобритания – 108-е, Канада – 111-е, Франция – 129-е, США – 150-е, Россия – 172-е (Marks et al., 2006).

Аналогичные данные были получены и в других исследованиях, продемонстрировавших весьма парадоксальную связь между объективным и субъективным качеством жизни (Diener, Suh, 1999). Широко известны также «парадокс Истерлина» и другие подобные феномены, состоящие в том, что субъективное благополучие не пропорционально уровню доходов в силу действия таких механизмов, как «гедонистический бег по кругу» (рост доходов сопровождается ростом уровня притязаний) и т. д. В результате, например, уровень доходов граждан США в период после Второй мировой войны непрерывно рос, а доля людей, считающих себя счастливыми, постоянно снижалась (Blanchflower et al., 2000). Во всех странах, где измерялись Индекс устойчивого экономического благосостояния (ISEW) и Истинный индикатор прогресса (GPI), значения этих индикаторов обнаружили нелинейную связь с размерами ВВП (Stiglitz et al., 2012). В некоторых странах, например, в Швейцарии, даже выявлена обратная связь между размером доходов и уровнем субъективного благополучия.

Все сказанное, конечно, не означает, что путь к счастью населения России лежит через его тотальное обнищание, равно как и то, что нашей стране следует делать акцент на неэкономические пути повышения субъективного благополучия ее граждан, что регулярно происходило в ее истории (их подчинение общей цели и т. п.). Вышесказанное, во-первых, понуждает к менее прямолинейному видению взаимоотношения экономических и психологических показателей, во-вторых, служит очередным опровержением «экономического детерминизма», который был очень характерен для отечественных реформаторов начала 1990-х, убежденных в том, что главное – «поднять» экономику, а все остальное «приложится». Последующие годы развития России и опыт других стран убедительно показывают: «Экономический прогресс не сопровождается автоматически прогрессом социальным, политическим, духовным. Высокий уровень материального благосостояния в обществе часто сопровождается ростом бездуховности, аморализма, нарастанием социальных девиаций» (Осипов, 2011, с. 37). При этом «такие категории, как удовлетворенность жизнью, качество жизни, уровень развития человеческого потенциала, являются многофакторными и не связаны прямой зависимостью с ВВП» (там же).

Обобщая полученные данные и близкие по смыслу результаты других исследований, уместно вспомнить о том, что, когда общество становится более свободным, это приводит к высвобождению и в обществе, и в человеке не только лучшего, но и худшего, о чем систематически забывают реформаторы, осуществляющие либеральные реформы без должной осторожности. По-видимому, это произошло и с нашим обществом, ставшим, по мнению опрошенных, более злобным, наглым, развязным и приобретшим другие описанные выше негативные психологические характеристики. Естественно (напомним об этом в очередной раз), общество в целом – это абстракция, одни его представители такими стали, другие – нет, но у тех, кто не поддался негативным тенденциям, подобные изменения окружения вызвали значительное ухудшение психологического состояния в виде потери чувства психологической безопасности и т. д. Однако удивляет то, что и некоторые позитивные качества, которые, казалось бы, должны были проявиться в результате либерализации, согласно полученным нами данным, пошли на убыль. Например, интеллектуальность и креативность, которые, как показывает опыт других стран, обычно стимулируются рыночной экономикой, согласно экспертным оценкам, в нашем обществе снизились. В то же время это не выглядит неожиданным, если принять во внимание специфику отечественного варианта рыночной экономики, ее не инновационный, а спекулятивно-сырьевой характер, который не предъявляет высоких требований к интеллекту и креативности, хотя и такая характерная для нее махинация, как строительство финансовых пирамид, требует креативности, но тоже достаточно специфической. Не выглядит сенсационным и снижение уровня ощущаемой свободы после 1991 г.: если свобода сочетается с хамством, злобой, наглостью, то она перерождается именно в свободу хамства (а также публичного сквернословия и т. п.), которая не имеет ничего общего с истинной, цивилизованной свободой.

Обсуждая полученные данные, отметим также, что даже возможность повышения негативности восприятия экспертами психологического состояния российского общества в результате улучшения его экономического состояния не делает проблему менее актуальной, а лишь обусловливает необходимость ее постановки в новой плоскости. Приходится признать, что: 1) позитивные изменения в экономическом состоянии общества автоматически не влекут за собой улучшение его психологического состояния, а могут, напротив, сопровождаться его ухудшением; 2) повышение уровня жизни и общая стабилизация в стране не заменяют человеку психологического комфорта и часто делают его отсутствие более чувствительным; 3) именно психологические проблемы общества выходят на первый план при улучшении экономической ситуации; 4) в этих условиях их решение должно относиться к числу приоритетов государственной политики.

Вместе с тем, как показано, например, Г. М. Зараковским, наши властные структуры психологическому состоянию страны практически не уделяют внимания. В частности, «действующие сейчас национальные проекты и другие предпринимаемые властными институтами меры вряд ли будут достаточно эффективными, поскольку не подкреплены действиями, направленными на повышение психологического качества населения, несмотря на то, что в выступлениях президента РФ, в программе фактически правящей партии „Единая Россия“ много говорится о человеке как основной движущей силе социально-экономического развития» (Зараковский, 2009, с. 275). В то же время было бы неверно и несправедливо во всем возлагать ответственность лишь на власть, не учитывая, каковы мы сами, в какой мере мы выдержали испытание свободой, и что именно она в нас высвободила, а также игнорируя вопросы о том, культивирует ли власть в наших согражданах склонность к хамству, сквернословию и др.

Эмигрировавший в США выдающийся российский социолог П. А. Сорокин разделил членов общества на характеризующихся либо «созидательным альтруизмом», либо «агрессивным эгоизмом» (Сорокин, 1992). Судя по изложенным выше и другим подобным данным, наша страна движется в направлении «агрессивного эгоизма» – в плане и преобладающих ценностных ориентаций, и нарастания числа личностей с соответствующим типом поведения. Это не только удручает в морально-нравственном отношении, но и создает серьезные и явно недооцениваемые стратегами отечественных реформ препятствия созданию инновационной экономики как нуждающейся в доминировании в обществе созидательных, а не агрессивно-стяжательных установок. В результате одним из главных условий инновационного развития России является радикальное изменение психологического состояния нашего общества.

Глава 3. Нравственное состояние современной России

Кризис морали

Несмотря на некоторые экономические успехи, внутриполитическую стабилизацию и другие позитивные тенденции последних лет, общее состояние современного российского общества выглядит очень тревожным.

Так, количество убийств на 100 тыс. жителей в нашей стране сейчас почти в 4 раза больше, чем в США (где ситуация в данном отношении тоже очень неблагополучна), и примерно в 10 раз превышает эти показатели в большинстве европейских стран. По количеству самоубийств наша страна в 3 раза опережает США, занимая второе место в Европе и СНГ, причем не только по общему количеству самоубийств, но и в среде молодежи в возрасте до 17 лет (в данном случае – после Казахстана) [16] . По индексу коррупции за шесть лет – с 2002 по 2008 гг. – наша стана переместилась с 71-го на 147-е место в мире, а общий объем коррупционного оборота в России оценивается экспертами в 250–300 млрд долларов в год. Численность жертв несчастных случаев, таких как случайные отравления алкоголем и ДТП, по числу которых мы занимаем 1-е место в мире, свидетельствует о безразличном отношении многих наших сограждан к своей и к чужой жизни [17] . В совокупности приведенные, а также другие подобные им данные выстраиваются в целостную картину (см. таблицу 7), которая свидетельствует о болезненном состоянии нашего общества.

16

При этом по ряду причин, таких как стремление родственников представить самоубийство в качестве несчастного случая, недоучет самоубийств в российских регионах составляет порядка 13 % (Мягков, Ерофеев, 2007). Наблюдаются и такие тревожные тенденции, как снижение среднего возраста совершающих самоубийства, совершение их все более жестокими способами и др. (там же).

17

Ежегодное количество жертв ДТП в современной России превышает потери нашей страны за все годы Афганской войны, а ситуация на наших дорогах характеризуется как «война на дорогах», «гражданская война» и т. п. (Максимова, 2007).

Перечисленные в таблице 7 показатели дополняются другими данными, демонстрирующими, какое общество мы построили под красивыми лозунгами свободы и демократии: ежегодно 2 тыс. детей становятся жертвами убийств и получают тяжкие телесные повреждения, от жестокости родителей страдают 2 млн детей, а 50 тыс. – убегают из дома, пропадают 25 тыс. несовершеннолетних, 5 тыс. женщин гибнут от побоев, нанесённых мужьями; насилие над женами, престарелыми родителями и детьми фиксируется в каждой четвертой семье; 12 % подростков употребляют наркотики; более 20 % детской порнографии, распространяемой по всему миру, снимается в нашей стране; около 40 тыс. детей школьного возраста вообще не посещают школу; детское и подростковое «социальное дно» охватывает не менее 4 млн человек; темпы роста детской преступности в 15 раз опережают темпы увеличения общей преступности; в современной России насчитывается около 50 тыс. несовершеннолетних заключённых, что примерно в 3 раза больше, чем было в СССР в начале 1930-х годов (Анализ положения детей в РФ, 2007). В 2009 г. в нашей стране насчитывалось около 700 тыс. сирот (после Великой отечественной войны их насчитывалось меньше) и было совершено 106 тыс. преступлений против детей, 2 тыс. детей были убиты.

Количественные данные, в свою очередь, могут быть дополнены хорошо известными бытовыми примерами, выражающими состояние современного российского общества. При этом они отражают не только обилие негативных явлений: поражают не только сами подобные явления, но и терпимость нашего общества к ним, их восприятие значительной частью населения как привычных и непреодолимых. О. Т. Богомолов пишет: «Ежедневно сталкиваясь с вопиющими фактами беззакония и произвола, люди утрачивают остроту реакции на них, постепенно проникаются безразличием к происходящему» (Богомолов, 2008б, с. 19). Другой исследователь, К. Н. Брутенц, отмечает, что «россияне почти без всякого протеста и нравственного неприятия (курсив мой. – А. Ю.) выживают в условиях тотальной коррупции, всеохватывающего взяточничества, сопровождающего едва ли не каждый их шаг, разгула криминалитета» (Брутенц, 2008, с. 396–397). При этом, как констатирует В. Е. Семенов, «Создается впечатление, что ни в одной развитой стране мира нет ныне такой, нацеленной на моральную и физическую деградацию народа, свободной пропаганды пороков» (Семенов, 2008, с. 172), камуфлируемой под свободу и демократию. Так формируются толерантность к злу, способствующая его утверждению во все более бесчеловечных формах. Стираются грани между добром и злом, что запечатлено, например, в очень популярном в отечественных телефильмах образе «хороших» бандитов, пустившем глубокие корни в массовом сознании.