Псы господни (Солдаты удачи - 8)

– Вашему ведомству следовало бы знать, что я был на службе военным психологом и занимался этическим воспитанием личного состава. Именно поэтому я сейчас специализируюсь на гуманитарных вопросах. Я ответил бы вам, что это очень неловкая провокация. Вы несете мне документы, снабженные страшными грифами "Совершенно секретно", "Экземпляр единственный", "После прочтения сжечь", а меня берут под руки люди из ФСБ, предъявляют видеосъемку, снимают отпечатки пальцев и выдворяют со скандалом из страны. И я в наказание за неосторожность получаю назначение в еще худшую дыру, где вместо бассейна будет грязная река с пиявками и аллигаторами.
– Англичанин отсалютовал Алексею бокалом и повернулся в другую сторону, направляясь "вброд" к американским и немецким коллегам из дипломатического корпуса.

Алексей сощурил глаза. Глядя на стриженный по-военному затылок британца, он представил, как в него врезается, разбрызгивая пиво, жестяная банка "Гиннесса". Он рассчитывал хотя бы на минимальный интерес, малейшую готовность выслушать предложение.

– Алексей, - окликнули его.

Дудчик разглядел среди голых тел участников этого в высшей степени неофициального приема двух знакомых, которых он не без причин сторонился последние полгода. Алексей махнул им рукой и, разгребая воду, подошел:

– Мои приветствия.

Заместителя министра социального обеспечения звали Довлат Худайбердыев. Рядом с ним стоял бородатый человек, тот самый, кто передавал "другу Довлату" слова о дружбе на перевале Талдык в мае этого года, когда рядом еще продолжали агонизировать тела двух русских ребят.

– Алексей, оказывается, ты забыл передать мне привет от друга, укорил его Довлат.

Возех широко улыбнулся и протянул руку:

– Я рад, что имею приятную возможность снова встретиться.

Дудчик отчетливо понял: этот человек считает, что после оказанной им услуги - когда он мог убить, но не убил - Алексей должен испытывать к этому профессиональному убийце самые теплые чувства.

Очевидна, он только что рассказал замминистра, как смешно выглядел Алексей, уткнувшийся носом в пыль, и тот сумел оценить и комичность ситуации, и любезность своего друга. Что и говорить, ведь по всем правилам сопровождающий колонну не имел права оставлять русского свидетеля. То, что он бросил его посреди гор без припасов и средств передвижения, но не отнял у него жизнь и даже оружие - это была поистине азиатская услуга. И теперь он готов был принять приличествующую случаю благодарность.

Алексей подал руку:

– Здравствуйте, Возех. Все ли у вас благополучно?

– Слава Аллаху! Вы напрасно не передали моих слов, потому что Довлат волновался, отчего меня так долго нет. Я рассчитывал, вы скажете ему, что я жив и здоров, буду месяца через два.
– Он с укоризной посмотрел на Алексея.

Дудчик понял, какой мелочи он обязан тому, что остался жив. Не будь этого малого случая - необходимости передать весточку, он бы "раскинул мозги" по дороге вместе с капитаном и сержантом.

– Я не догадался, что это важно, - вполне честно объяснил он.
– И подумал, что следует как можно меньше говорить на эту тему...

Легкое презрение скользнуло по губам Возеха. Он видел перед собой глупого человека, который не умеет быть благодарным и не понимает тонкостей взаимоотношений мужчин. Воин совершил глупую ошибку, оставшись без прикрытия на перевале, но получил в подарок жизнь из уважения к его другу. Но он не отправился, бросив все дела, чтобы передать этому другу поручение и выразить свою глубокую благодарность, а, наоборот, сторонится его, потому что не хочет признать услугу и выполнить долг чести. Это не воин, это не мужчина. Это просто русский, человек без чести.

– Ну ничего, ничего, - успокоил русского офицера Довлат. Недоразумение уже выяснилось. Алексей просто не понял тебя, Возех, он хотел как лучше.

Бешенство вскипало в Алексее. Перед ним были, враги, откровенные враги, которые и относятся к нему, ко всем русским, как к чужакам. Все их понятие жизни - это понятие рода. Все, что полезно моему роду, - хорошо. Все, кто не относятся к моему роду - враги. Для него убить двух чужаков на дороге поступок, который никак не может отяготить совесть, потому что он убил, во-первых, неверных, а во-вторых, они могли чем-то повредить доставке груза оружия, или наркотиков, или ворованных баранов, черт бы их всех побрал двуногих и четвероногих баранов с одинаково твердыми лбами!

– О чем вы секретничали с Нейлом?
– улыбаясь, небрежно поинтересовался Довлат, - Вербуешь его между делом?

– Разве что на охоту, тура подстрелить. Худайбердыев отвлек его в сторону, оставив Возеха одного:

– О, Нейл отменный стрелок. Я был с ним в горах, он вообще очень крепкий человек.

– Бывший морской пехотинец, - запустил на пробу Алексей.

– Вот как?
– изобразил удивление Худайбердыев.
– Послушай, Алексей, - сказал он совсем другим, доверительным тоном, когда они отошли на достаточное расстояние.
– Я понимаю твои чувства. Но ты ведь не первый год в нашей стране. В Москве ты тоже встречаешься с бандитами, которые вечером стреляли в людей, а утром ходят по вашей Думе и чувствуют себя хозяевами страны. Возех - мелкая фигура, и он считает - по своим диким горным понятиям, - что оказал тебе большую милость. Пойми, самое главное, что ты остался жив, и я рад этому. Мы вынуждены держать нейтралитет с этими горными феодалами, потому что у нас не хватает сил навести там порядок. Но ведь и у вас нет этих сил. Поэтому надо или работать в той обстановке, какой она сложилась, или вовсе уезжать из этой страны.

– Честно сказать, я об этом и думаю, - вполне искренне сказал Алексей, у которого все-таки стало немного легче на душе от слов Довлата.

– Будет жаль, если ты покинешь страну, потому что ты один из лучших специалистов. Ты умеешь правильно видеть ситуацию, и ты один из немногих среди военных, с кем мы по-настоящему плодотворно сотрудничали все это время.

Это было правдой. Довлат являлся известным журналистом, который вернулся в страну, как только речь зашла о ее независимости, и стал действующим политиком. Он быстро превратился в одного из лидеров демократической оппозиции в стране, где клан Рахмонова захватил власть и силился ее удержать. Ему пришлось пойти на уступки и включить в правительство представителей демократической и исламистской оппозиции, чтобы сохранить достаточное влияние хотя бы в пределах Душанбе. Именно тогда Довлат стал заместителем министра социального обеспечения. На севере шли непрерывные бои и стычки. Наблюдатели ООН и российские войска не давали развязаться полномасштабной гражданской войне. Со стороны Узбекистана, Пакистана, Афганистана подпитывались исламисты, все более набирая политический и военный вес. Демократической оппозиции приходилось плохо, она теряла сторонников. В ее представителей начали стрелять. И за всем этим стояли героиновые деньги.

Алексей, с которого схлынула ярость, представил себе всю трудность положения Худайбердыева, который балансировал на столь тонком азиатском канате, что казалось, будто он просто парит в воздухе. Алексей почувствовал неловкость:

– Я еще никуда не сбежал, Довлат, не прощайся со мной. Это просто усталость и упадок сил после похорон.

– Каких похорон?
– удивился Худайбердыев.

– Разве ты не знал? Четыре дня назад скончалась моя жена...

– Лиза?
– Лицо Довлата отразило искреннее переживание.
– Я ничего не знал, меня не было две недели, и мне никто ничего не сказал. Мои соболезнования, Алексей. Я позволяю приставать к тебе с пустяками, а у тебя такое горе. Как же дочка?

– Отправил к брату в Москву. Довлат покачал головой.

– Не будем об этом, - предложил Алексей, - Как твои дела?

– А разве ты не понимаешь? Деньги и оружие у исламистов, у торговцев наркотиками, у правительства. Что у нас? Пятьдесят наблюдателей ООН, гуманитарная помощь, неопределенные обещания - но только в том случае, вели мы сумеем перекрыть ноток наркотиков, которые идут в Европу, а оттуда и в Америку. Нас сминают. Я боюсь, в этой стране прольется большая кровь.

Худайбердыева громко позвали из какой-то оживленной группы людей.