Псы войны. Гексалогия

– Есть немного!

Папаша Вильк, как обычно, мучил радиоприёмник. Сквозь шум и помехи пробивалась весёлая музыка и какие-то голоса.

– Сегодня опять была большая речь Окойе, - сказал он, продолжая вертеть ручку настройки.
– Он обещал справедливое наказание приспешникам Кимбы, а ещё опубликовал два декрета. Один из них о реституции собственности. Так, что с меня и Гомеза причитается.

– С Гомеса понятно - за гостиницу, - встрял Алекс.
– А что тебе вернут папаша Вильк?

– Как что? Мою концессию на отлов диких животных на всей территории Зангаро и монополию на экспорт перламутра! В свой двухэтажный дом в Кларенсе я въехал ещё утром. Мерзавцы почти два года в нём хозяйничали...

– Разве концессии и монополии являются частной собственностью? Первый раз слышу!

– Вот увидишь, вернут!
– менее уверенно произнёс поляк.

– Обратись к Лоримару, - посоветовал Шеннон.
– Он советник юстиции. Может, что и подскажет!

Тут в зал вошёл Гомез. Он увидел наёмника и заулыбался:

– Здравствуй, Кейт! Жорж, Фредди, встречайте дорого гостя! Сегодня гуляем за мой счёт!

– Жюль, - шепнул Кот владельцу отеля.
– У меня в комнате спит девушка. Ты можешь её где-нибудь пристроить?

– Понял, - заговорщицки подмигнул Жюль.
– Отличный выбор! А я думал, когда тебе надоест топтать мощи...

– Не шути, так!

– Всё, всё, всё! Подыщем ей работу в отеле не пыльную, не тяжёлую, соответствующую статусу...

– Вот и хорошо! Заодно пусть приберут у меня в номере, а то мы вчера сильно погуляли...

Фредди (или Жорж) поставил на столик апперитивы. Гомез стал что-то шептать ему на ухо. Портье кивнул и быстро удалился. Он появился, когда Шеннон заканчивал свой третий бокал и сделал знак своему шефу.

– Всё прибрано, девушка пристроена,- сообщил тот наёмнику. Внезапно хлопнула пробка шампанского.

– А теперь, прошу к столу, - провозгласил Гомез.
– Банкет в честь реституции моей собственности объявляю открытым!

– Ура!
– закричали все присутствующие.

В это время "Тоскана" уже вошла в чёрные воды порта Уарри. Приятели стали собирать вещи, готовясь сойти на берег. Вальденберг был прав, предсказав их сегодняшнее состояние. Провалявшись в койках до полудня Жан-Батист и Курт выползли на палубу только к закату. Они стояли на корме, смотрели на волны и медленно тянули пиво. "Тоскана" медленно скользила на север, делая по шесть узлов. Огненный шар солнца висел на западе, а вдали на востоке синела кромка берега:

– Не жалеешь, что уехал?

– Нет. Кот отлично справится без нас. У него же там куча помощников.

– Что будешь дальше делать?

– Пару недель помотаюсь по Африке, заееду в Паарль, к родне Жанни, потом - в Марсель. А ты?

– Я сначала в Бельгию, передам там кое-какие бумаги, а потом выправлю документы на "Тоскану" ...

Жан-Батист лениво облокотился на поручни и мечтательно произнёс:

– Скоро Уарри. Оторвёмся?

– М-да. Я не видел приличной бабы уже три месяца.

– Что же тебе мешало? В Кларенсе их пруд пруди...

– Не знаю. Не люблю я цветных...

– Что, школа наци?

– Можно сказать, и так. Мне в "Гитлерюгенде" десять лет вдалбливали о чистоте арийской расы. Вот и брезгую...

– А мне - всё равно: хоть белая, хоть чёрная, хоть красная. Главное, чтобы по-болльше?

– Что? Опять о бабах?
– сзади подошёл в Вальденберг.

– А о чём же ещё?
– хохотнул Курт.
– Когда прибудем в порт, капитан?

– Часам к шести. Ночевать останетесь на судне?

– Я бы предпочёл номер в отеле,- сказал Земмлер.

– Запросить по радио?

– Ага.

– Может лучше переночуем на борту?
– засомневался Лангаротти.
– Я не хочу, чтобы прислуга копалась в моих вещах.

– Сделаем так: багаж оставим на борту, а сами поедем в отель. Ты с нами Карл?

– Не хотелось бы оставлять "Тоскану" на одного Чиприани.

– А что случиться?

– Мало ли. Это всё-таки Африка. Я останусь на борту.

– Ну, как знаешь.

В восемь часов вечера шлюпка отвалила от борта "Тосканы", доставив обоих наёмников на берег. Пограничники наскоро просмотрели документы двух белых, экстравагантно одетых путешественников и вызвала для них такси.

– В отель, - распорядился Курт, развалившись на заднем сидении.
– Какой тут лучший.

– "Гранд-Отель", сая,- последовал ответ таксиста.

– Тогда, вези нас туда...

Двадцать лет назад деловой человек и местный король по совместительству Макензуа Второй выбрал для строительства отеля крутой и зеленый холм, возвышающийся над Уарри. Этот дородный, килограммов на сто пятьдесят мужчина, был очень популярен среди своих соплеменников также, как и в бизнесе. Порой, забыв о титуле, он пускался в столь рискованные махинации, что пару раз чуть было не оказался под судом, несмотря на всю гибкость гвианской Фемиды. Его племя трактовало удачу своего короля не иначе, как покровительство богов. И теперь четырнадцатиэтажное здание, построенное по последнему слову отельного бизнеса, горделиво красовалось, видное из любой точки города. С моря оно казалось белой башенкой на фоне пёстрых холмов, окружающих Уарри. По желанию основателя, в отеле к ленчу полагалось спускаться в пиджаках и галстуках или в национальной одежде. Появление в рубашке без галстука или с короткими рукавами считалось в ресторане отеля неприличными. Зато в кабаре, тоже принадлежащем королю, приходить можно было в чем заблагорассудится. Зал казино сверкал разноцветьем электрических лампочек. Его стены из мангровых кольев снаружи украшали плакаты, рекламирующие все -- от безопасных бритв "Три крокодила" до туристских круизов по Средиземному морю. Реклама пива, виски и джина, портреты заморских кинодив, вывеска, обещающая посетителям "туземные танцы и все существующие в мире радости", -- все это должно было создавать гостям соответствующее настроение, при котором карманы раскрываются сами по себе. Со смерти короля прошло лет пять. Его наследство оказалось в руках какой-то трастовой компании, сменившей прежнее помпезное название "Эксельсиор" на более понятное "Гранд Отель". Естественно снизились и требования к постояльцам. Теперь этот лучший отель в Уарри тянул в Европе на три звезды. Однако, при сравнении с "Индепенденсом" в Кларенсе, он выглядел как дворец Гаруна ар-Рашида против жалкой хибары. Поселившись в нём на одну ночь, Жан-Батист и Курт, не отказывали себе ни в чём: сначала ресторан с почти европейской кухней, потом бар с почти европейским выбором, потом девочки...

Курт наконец нашёл себе то, что хотел: белую женщину почти арийского вида. На проверку она оказалась то ли марониткой, то ли гречанкой, но для оголодавшего за четыре месяца немца она была то, что надо. Жан-Батист подкатил к какой-то туземке, когда его отрезвил женский голос:

– Мсье устал? Он хочет отдохнуть?

Корсиканец повернул голову и увидел белую женщину лет тридцати. Светлые волосы, славянские скулы, легкий загар сразу возбудили корсиканца. На ней были линялые джинсы, подчёркивавшие соблазнительные формы. Обветренные руки с обломанными ногтями и заскорузлые пятки, торчавшие из бабуш, несколько портили общую картину, но...

– Да, мадмуазель!

– Мадам, - сказала незнакомка.
– Ядвига Зумбах. Вы Жан-Батист Лангаротти?

– Да.

– У меня для Вас есть письмо!

– Я его жду. Где я могу с ним ознакомиться?

– У меня в номере. Пусть это выглядит со стороны так, - она притянула Лангаротти к себе и поцеловала его в засос.
– Милый, идём!
– сказала она так громко, чтобы слышал весь зал.

Земмлер и Лангаротти встретились только за завтраком.

– Ну ты даешь, Жан-Батист, - сорвался немец.
– Я с трудом надыбал какую-то полусемитку, а тебе сразу достался джекпот! Научи!