Птиц и Ева
Шрифт:
Зато Ева так и порхала, показывая, где что дядя припрятал. Теперь и Птиц знал, каким должен быть продуктовый набор небогатого холостяка: тушёнка, макароны, растворимый кофе…
– Неудобно у него брать, – он положил на место коробку с лапшой быстрого приготовления.
Ева фыркнула:
– Вот ещё! Я потом ему всё объясню. Он же классный – поймёт! Да он и не вспомнит, что у него тут хранилось… Вернётся-то через полгода, не раньше.
– То есть я могу жить здесь целых полгода? – обрадовался Птиц.
Повернувшись к нему с пластмассовым чайником наперевес, Ева чуть сдвинула брови:
– Думаешь,
Он сам ужаснулся:
– Нет! Выпишут, конечно. Бред какой…
– Тихо-тихо!
– Не знаю, с чего я такое ляпнул?!
– Я тоже думаю, что выпишут. Но если что – времени у тебя вагон. Кровати нет, но дивана тебе ж хватит? Главное, мойся днём, когда мои на работе, чтобы не слышно было. Если мама соберётся тут уборку сделать, я тебя предупрежу.
Наполнив чайник, Ева включила его и радостно потёрла ладошки:
– Сейчас мы с тобой попируем!
Потом вгляделась:
– А ты чего такой? Тебя в клон сонит? Ой, то есть…
– Ничего, я уже начал тебя понимать, – остановил Птиц. – Да я ночью почти не спал… Мандраж перед побегом, понимаешь?
– Так ты поспи тогда, – легко согласилась она и выключила чайник. – Постельное бельё у него в комоде. Какой у тебя номер? Я наберу, чтоб мой у тебя остался. Звони, как проснёшься. А свой на вибровызов поставь, чтоб у нас не слышно было.
Он вяло соглашался со всем, только кивая. Даже не стал объяснять, что телефон вообще выключил, ещё перед тем, как оказался за воротами интерната. Продиктовал номер и рухнул на диван, не застелив постель. В следующую секунду Птиц уже видел сон…
Разбудили его странные звуки: что-то тихо потрескивало совсем рядом. Звуки не были ритмичными, паузы между ними то растягивались, то сжимались до предела. Широко открыв глаза, Птиц долго смотрел в темноту, не понимая, что происходит. Мышь скребётся? Не похоже. Ломается что-то? Ему представилась иссохшая земля, которая пошла глубокими трещинами… Может, пока он спал, случилось жуткое, и человечества больше нет? Он – единственный выживший?
От этой мысли Птиц подскочил и включил бра над диваном. И беззвучно рассмеялся от радости! Застигнутый врасплох, Князь выгнул спину и уставился на него круглыми глазами. Под его лапами была брошенная в углу пупырчатая упаковка…
– Котики тоже любят лопать пупырышки? – спросил Птиц шёпотом. – Стресс снимаешь?
Проигнорировав вопрос, Князь степенно прошествовал к дивану, точно и не он только что развлекался, как маленький, и свернулся в уголке. Птиц потянулся за телефоном, включил… Всего два часа ночи, ещё спать да спать! Он убрал звук и погасил свет, а кот сразу перебрался ему под бок, замурлыкал так приятно, что сон сам приполз на этот звук.
Когда он очнулся в следующий раз, кот так крепко спал, вытянувшись под боком, что Птиц не сразу решился шевельнуться. Эта тёплая близость была совершенно незнакомым ощущением, от которого почему-то сжалось сердце.
«Вот, что чувствовала мама, когда родила меня, – подумал он и улыбнулся. – Хотя, наверное, она любила меня больше, чем я этого кота… Интересно, у мам любовь рождается вместе с ребёнком или как?»
Стараясь не потревожить кота, Птиц осторожно взглянул на дисплей: пять утра… Ни звонков, ни сообщений от Евы с вечера не было, видно не хотела его тревожить.
Не забыла же о нём за считанные часы?Приподнявшись, он осторожно сполз с дивана. Князь открыл глаза, потянулся и переполз на нагретое место.
– Спи, спи, – прошептал Птиц, хотя кот и не собирался вставать с ним вместе.
Самым удивительным казалось то, что на этот раз Птиц проснулся с точным знанием того, что нужно сделать. Прямо сейчас, не откладывая. Ведь к маме могут явиться те, от кого он сбежал, и ей необходимо подать знак, что он жив и здоров. Только никаких звонков и сообщений – почему-то этого Птиц опасался, хоть и не знал в точности, как их могут отследить. Свой телефон он, на всякий случай, выключил снова. Может, стоило и симку вытащить, но он решил, что уж спецсредства вряд ли задействуют в поиске никому не нужного пацана…
Доверившись подсознанию, пославшему подсказку во сне, Птиц решил использовать старый добрый способ: надпись на заборе. Наверное, это приснилось только потому, что он заметил в углу пристройки баллончики с краской, сложенные в синее пластиковое ведро. Скользнул взглядом, машинально подумал, что такие используют художники-граффити, а дядя Евы, вроде как, журналист… Расспросить не успел, но где-то в мозгу отпечаталось. Вот же странно!
Краску Птиц выбрал синюю – под цвет маминых глаз. Не факт, что она уловит этот штрих, но ему самому было приятно сознавать это. Потряс баллончик, проверяя хватит ли содержимого, чтобы написать задуманное. Никогда раньше он не рисовал на заборах, только в блокноте или на отдельных листах, но…
– На войне, как на войне, – пробормотал Птиц.
Никто в интернате не знал его прозвища, он не доверял им настолько. Значит, они не поймут, что это его рук дело, даже если заметят надпись. А мама догадается сразу. Если, конечно, увидит…
Оставалось лишь надеяться.
Сунув телефон в карман (хоть и выключен, но пригодиться может!), Птиц завернул баллончик в спортивную кофту и закинул в рюкзак. Ему не удалось вспомнить, не скрипит ли дверь пристройки, пришлось полагаться на авось, но Птиц не мог отложить свой поход.
«Повезло!» – выдохнул он с облегчением, когда ночная тишина осталась нетронутой. И вспомнил, что не попрощался с Князем… А вдруг кот испугается, проснувшись в одиночестве? Или коты не так тоскуют по людям, как собаки? В последней квартире, которую снимали они с мамой, за стеной жил пёс, который плакал каждый раз, когда оставался без хозяев. Хотя на прогулках выглядел очень грозным – доберман как никак. Вряд ли ему становилось страшно одному, просто тоскливо… А кот даже выть не умеет – ему никак не облегчить душу.
Птиц на цыпочках пересёк двор, порадовавшись тому, что родители Евы не держат цепного пса, выскользнул за калитку и побежал по улице, не представляя, куда она выведет. Утешало то, что интернат, мамина больница и дом Евы находились в одном районе, и поиски обещали быть недолгими. Не Москва же…
Никогда Птицу не хотелось жить в столице, которую так любила его мама, когда-то учившаяся в главном университете страны. То и дело она уговаривала сына поехать в Москву – просто побродить путанными переулками, полюбоваться старыми домиками… Мама даже гладила их стены, прижималась ладонями, точно эти двухсотлетние дома могли поделиться с ней энергетикой.