Птица счастья
Шрифт:
Якова оставили при своём особом отделе: «У вас сейчас особенно много работы, у вас – своя война».
Молодым людям пришлось смириться: да, их работа нужна стране, но мысль, что на фронте уж точно без них не обойдутся, сверлила постоянно.
В первые дни войны люди с уверенностью ожидали сообщений о победоносном контрнаступлении Красной Армии. А иначе и быть не должно! Однако… увы.
– Что там произошло-то в самом деле? Когда конец-то? Уже две недели воюют, а Он всё молчит… – недоумённо и тихо спрашивали друг у друга. Все ждали, когда же по радио выступит Сам!
Ну вот,
– Щас объявит о победе! – догадалась Наталья. Мать её одёрнула: «Тихо ты, слушай…»
«Братья и сёстры… Вероломное военное нападение гитлеровской Германии на нашу Родину… продолжается… не поддаваться провокациям, панике…»
И вдруг – из трубы тяжёлым молотом грохнуло в виски, захлестнуло сердце:
«Вставай, страна огромная!Вставай на смертный бой!Не смеют крылья чёрные…»Мороз по коже… кто-то из женщин открыто заплакал…
– Ну это же просто невозможно слушать! – громко возмутилась какая-то бабёнка. – Они же обещали: «Враг не пройдёт!» А на деле? То захватили, это сдали! Чё же делается-то? А смертей-то, смертей уже сколько! Ужас! Вон, люди говорят, что…
– Гражданка, пройдёмте, – к ней обратились двое в форме и повели к чёрной машине, стоявшей на обочине.
С огромного плаката, что на балконе здания горкома партии, на всех тревожно и сурово смотрит Родина-Мать и зовёт на фронт. Из репродукторов каждодневным набатом гремит голос Левитана: «От Советского Информбюро…» И не все ещё ясно понимали, что у каждой семьи за порогом дежурит Смерть.
Захар – на фронт
И всё же добился Захар отправки на фронт. Его место кузнеца заняла мужиковатая баба.
Теренчиха передала от сына пожелания хорошей службы: «Не смог Яша проводить – сутками бандитов ловит. Боюсь, кабы не убили…» и протянула две пары толстых носков: «А это тебе! Носи, Захарка, на здоровье! Ногам тёпленько будет. Из козы начесала да суровую нитку на пятку добавила – долго не порвутся».
Захар аж прослезился: «Тёть Матрёна… спасибо!»
Ночь. Сон не идёт. Захар лежит и глядит в потолок. Мысли мечутся по кругу: «Как оно там сложится? Как Натуся останется одна?» А Наташа спит, безмятежно посапывая. Мужчина вздохнул: «Красивая… И чего тебе, Захарка, не спится-не лежится? – спрашивает он себя, – по-быстрому наломаем бока немчуре… Вернусь… рубаху надену… гармонь возьму…»
В мягком свете ночника маячила перекинутая на стул любимая красная рубаха, надёванная последний раз на свадьбу. Едва мерцающий фитилёк стал совсем тусклым… Наплывающая темнота сковала веки.
Рано утром жёнушка радовалась, с удовольствием глядя, как Захар жуёт пирожки с капустой – стряпать их она большая мастерица! Наталья ещё с вечера собрала своему новобранцу вещмешок, куда, отдельно в сумку, уложила вещи, к ним – каравай свежего хлеба и пирожки с капустой. В другую котомку – мясные продукты: варёную курицу и добрый шмат сала, приготовленного из накануне забитой чушки.
– Солёное не испортится. В дороге будет, чем зубы
занять. Ещё и поделишься с кем-нибудь.– Спасибо… Натуська, спасибо, что ты есть у меня… – только и смог сказать Захар. Крепко обнял жену, тёплую, родную. И легко вскочил в кузов полуторки, где уже сидели призывники. Машина рванула с места. Новобранцы хором грянули: «Уходили комсомольцы на Гражданскую войну!»
Наташа махала рукою и бежала за бортовушкой.
– Буду ждать тебя, Захарушка! Береги… береги себя!
Платок слетел с головы на землю. Волосы растрепались. Она голосила навзрыд. Захар, держась за борт машины, привстал, подался вперёд: «Наташа, милая, я вернусь! Обязательно вернусь…» Она, переводя дыхание, сбавила шаг. «…Буду-у жда-ать!..» Женщина ещё долго провожала взглядом полуторку и всё махала и махала мужу рукою.
Нет, Захар не был кремнем, из которого невозможно слезу выжать. Он тихо плакал.
На станции уже много призывников. Всех наголо постригли. После медкомиссии выдали обмундирование и направили в баню. И тут Захар обнаружил, что спёрли носки – подарок Теренчихи! Обе пары. «Тьфу, зарраза!
Ну надо же, а! Растяпа чёртов! С кого теперь справлять? Да и кто признается? Есть же сволочи на свете!» А позже новобранцев сводили в местную столовую, потом в кинотеатр на митинг и ночью погрузили всех в товарные вагоны. На одном из вагонов – большая пятиконечная звезда, на другом надпись: «Смело мы в бой пойдем!»
Захар пристроился на верхнем ярусе ближе к двери. Вещмешок повесил на гвоздочек. В вагоне было холодно, и он лёг спать прямо в полушубке… Сквозь сон чувствует, как Натуся гладит его по щеке бархатными руками. Ясно слышит её шёпот: «Захарушка, родной, мой… Вставай, поешь – напекла твоих любимых… с капустой…» Цыган вскочил! Кругом – молодецкий храп и стук колёс. «Лучше бы не просыпался…» А утром он не обнаружил в вещмешке котомку с курицей и салом. «Грабанули! Ну что за гады, а!» Захар выматерился на своё головотяпство самыми последними словами! «Наелся, дурень! Ну, нет, чтобы мешок себе под голову положить! Мало мне, олуху, носков, дак ещё и сало надо было…»
Так начиналась Захарова армейская жизнь.
Военный городок или, как его называли: «учебка». Здесь – казармы, санчасть, столовая, склады, баня, спортивная площадка с полосой препятствий. Внизу – широкая река и глубокий овраг.
Казармы – трёхэтажный бревенчатый дом. Рота связистов, в которую вошёл и Захар, заняла первый этаж. Деревянные двухъярусные нары. Матрасы, подушки, простыни, наволочки, полотенца – всё, как положено. Дневальный на выходе, возле – открытые пирамиды с винтовками, ящики с патронами и боевыми гранатами. За учебкой через овраг с деревянным мостиком, висящим на толстых тросах, – большое открытое поле.
Захару, как и всем прибывшим, было всё необычно.
И на второй день началось обучение азам военного дела, в том числе и переправам-плаванию в одежде. Требовались строгая воинская дисциплина и точное выполнение распорядка дня. Наряды за каждую мелочь щедро раздавались налево и направо. Изматывали марш-броски на десятки километров. Да, «тяжело в ученье, легко в бою!» – как говаривал великий Суворов.
Питание было скудным, и некоторые ребята во время занятий падали в обморок. В санчасти их подкармливали и – снова в строй. А вот дезертиров не было, нет.