Птица солнца

– Не могу вспомнить, сестра, не могу вспомнить, – шептала Танит.

– Ты хочешь, чтобы мы поверили, будто слова, вызвавшие такие серьезные последствия, легко забыть? Отвечай.

– Это были не мои слова.

– Чьи же тогда? – Сестра Хака подалась вперед, придвинув к провинившейся лицо в сифилитических язвах. Свесились поседевшие пряди. – Чьи это были слова, если не твои? Богини?

– Не знаю, – выдохнула Танит и прикусила губу от резкой боли в нижней части живота.

– Твоими устами говорила богиня? – хрипло спрашивала сестра Хака, жестокая, как хищная птица. Ястреб, бросающийся на ласточку.

– Прошу вас, – прошептала Танит, медленно наклоняясь вперед и прижимая ладони к животу. – Мне больно. О как мне больно!

Три жрицы увидели, как поток крови окрасил подол платья Танит и, брызгая красными каплями, хлынул на каменный пол между ее ногами. Танит медленно согнулась и упала. Она лежала на боку, поджав колени, и негромко стонала.

Сестра Хака быстро подошла к ней, наклонилась, задрала юбку Танит и с лесбийским интересом развела ей ноги.

Выпрямившись, она улыбнулась и посмотрела на остальных.

– Вот и грех, избранная богиней. Вот доказательство преступления. – Она взглянула на девушку у своих ног. – Святотатство! – хрипло произнесла она. – Святотатство! Преступление против богини.

– Я не буду отвечать, – негромко сказала Танит. Синяки побледнели и опухоль немного спала, но под глазом по-прежнему темнел кровоподтек, а губы были разбиты и вспухли. Десять дней она пролежала в постели и все еще была слаба. – Не стану порочить имя дорогого мне человека. Я не скажу вам, кто он.

– Дитя, ты знаешь, что этот грех карается смертью. Ты рискуешь жизнью, – напомнила верховная жрица.

– Вы уже отняли у меня одну жизнь. Забирайте теперь последнюю. – Танит посмотрела на сестру Хаку, а потом на Ланнона Хикануса, стоявшего у окна. – Вы хотите убить меня. Пусть. Но имя отца моего ребенка я сохраню в тайне. Я не позволю вам наказать и его.

– Ты глупа и упряма, – сказала сестра Хака. – В конце концов мы все равно узнаем.

– Но почему это так важно? – спросила Танит. – Все дело в том, что я стою между тобой и утолением твоего тщеславия. – Танит посмотрела на сестру Хаку в упор и увидела, что ее слова попали в цель: рябые щеки жрицы вспыхнули. Танит улыбнулась и повернулась к Ланнону. – Все дело в том, что я источник пророчества. Ты хочешь уничтожить пророчество. Хочешь, чтобы боги отменили свой приговор. Напрасно, Ланнон Хиканус. Ветры судьбы уже дуют, псы рока уже вышли на охоту.

– Хватит! – выпалил Ланнон, выходя на середину комнаты. – Я не могу больше попусту тратить время. Не хочу слушать твой дурацкий вздор. – Он приказал сестре Хаке: – Приведи старую жрицу, компаньонку этой ведьмы.

Айна, удивленно моргая, встала перед царем. Он смотрел на нее бесстрастно, без гнева.

– Ты забыла о своем долге. Не уследила за ней. Назови быка, который покрыл телку богини.

Айна завыла. Она отпиралась, твердила, что ничего не знает. Встала перед Ланноном на захрустевшие колени, подползла к нему, стала целовать полу одежды, дрожа от ужаса. Ланнон в досаде оттолкнул ее ногой и посмотрел на сестру Хаку.

– Если я правильно понял, ты не откажешься от мужской работы. У тебя хватит для этого мужества? – спросил он.

Сестра Хака кивнула, облизнув губы. В ее глазах появилась жестокая радость.

– Сначала сломай ей руки, – приказал Ланнон. – А ведьма пусть стоит и смотрит.

Сестра Хака подняла Айну на ноги, легко держа ее сильными смуглыми руками, поросшими черными волосами. Айна взвыла от ужаса, а Хака развернула ее, заломив старухе руку за спину. Рука была худая, белая, с толстыми голубыми венами, просвечивавшими сквозь кожу.

– Подождите! – закричала Танит. – Отпустите ее!

– Отпусти, – приказал Ланнон.

Танит подошла к старой жрице и нежно поцеловала ее в лоб и щеку. Айна всхлипывала.

– Прости меня, дитя. Я сказала бы им. Прости.

– Успокойся, матушка. Успокойся. – Танит провела ее к двери и вывела из комнаты. Потом вернулась и сказала царю: – Я скажу его имя, но только тебе одному.

– Оставьте нас, – приказал Ланнон, и Божественный Совет вышел в коридор.

Когда они остались одни, Танит назвала имя, гордо и вызывающе, и увидела, что Ланнон покачнулся, как от удара.

– Давно ли он твой любовник? – спросил он наконец.

– Пять лет.

– Вот как. – Он нашел ответ на многие свои вопросы. – Похоже, мы с тобой делим его любовь.

– Нет, государь, – Танит покачала головой. – Вся его любовь принадлежала мне.

– Ты мудро поступаешь, говоря о ней в прошедшем времени, – заметил Ланнон. Он отвернулся, подошел к окну и посмотрел на озеро. «Никто не должен стоять между нами, – подумал он. – Хай нужен мне».

– Что же дальше, о великий? Тюрьма или кинжал подосланного убийцы? Как ты убьешь жрицу Астарты? Ты забыл, что я принадлежу богине?

– Нет, – ответил Ланнон. – Я не забыл об этом и на десятый день праздника Плодородия Земли пошлю тебя к ней. Ты станешь вестницей Опета богам.

– Хай этого не допустит, – в ужасе прошептала Танит.

– Хай на севере, далеко от бассейна Астарты.

– Он навсегда возненавидит тебя. Ты навсегда его потеряешь, – предупредила Танит, но царь покачал головой.

– Он не узнает, что это был мой приказ. И не узнает, что ты предала его и назвала мне его имя. – Он улыбнулся – улыбка была холодной, как блеск золота.– Нет, это ты потеряешь его, а я получу. Видишь ли, он мне необходим, а мои нужды важнее твоих.

Вначале, пока Хай оставался без сознания, и позднее, когда он, придя в себя, еще был чересчур слаб, чтобы ходить, его несли на носилках. Так что он не знал, долго ли он в пути и в каком направлении движется.

Когда он смог идти, ему завязали глаза и он чувствовал только давление тел со всех сторон и запах пота и прогорклого жира, которым венди смазывали кожу. Когда он заговаривал, ему не отвечали, грубые руки подталкивали его вперед, а если он останавливался, в спину ему упиралось острие копья.

Он был сильно избит, весь в синяках, на голове шишки и порезы, кожа во многих местах содрана, но серьезных ран не было – ни ударов копьем, ни сломанных костей. Как будто его старались не убить и даже не поранить, хотя он нагромоздил вокруг себя груды трупов: топор с грифами взял свое, прежде чем сопротивление Хая сломили.