Птица солнца

– Как скажешь. – Сторч кивнул и начал укрывать лодку тростником.

– Хорошо, – согласился Хай, – перевези меня.

С помощью течения Сторч направил утлый челнок под нужным углом. Испуганно разбрызгивая воду, перед ними взлетали бакланы, между стеблями лилий мелькали мелкие рыбки, а в глубокую воду с берегов соскальзывали тела зловещих крокодилов.

Они причалили к глинистому берегу, испещренному следами многочисленных животных, приходивших сюда на водопой, и Сторч спрятал лодку. Он провел Хая вверх, на поляну, поросшую ядовито-зеленой болотной травой. Они брели по пояс в тесно сросшихся стеблях, и почва под ногами была податливой и влажной.

Посреди поляны Сторч неожиданно остановился и знаком велел Хаю не двигаться. Он наклонил голову и прислушался. Они долго стояли, застыв, потом Сторч попросил Хая оставаться на месте, а сам прошел вперед.

Через сто шагов он снова остановился, повернулся и посмотрел на Хая.

Впервые за все время его лицо отразило чувство: дикое возбуждение и торжество.

Он поднял правую руку, обвиняющим жестом указал на Хая и крикнул на венди:

– Вот он! Возьмите его!

Трава на поляне зашуршала и дрогнула, словно подул сильный ветер, и из укрытий ряд за рядом появилось множество воинов венди. Сомкнув щиты, они образовали концентрические кольца вокруг Хая, полностью окружили его, и перья на их головных уборах угрожающе качались.

Как руки, сжимающие горло, круги воинов теснили Хая. Тот отчаянно осматривался в поисках пути к спасению. Его не было, и жрец сорвал чехол с лезвия топора с грифами и бросился, как охотничий пес на черного буйвола.

– Во имя Баала! – с вызовом крикнул он, врубаясь в стену черных воинов.

– Здесь дурно пахнет, – пожаловался Ланнон, принюхиваясь. – Нельзя ли пробить вентиляционные шахты на поверхность?

– Государь! – Риб-Адди не мог скрыть ужаса. – Подумай, что это значит! Рабочие – здесь?! – Он широким жестом обвел сокровищницу. – Воображаю, что они станут рассказывать и как это разожжет алчность всех разбойников четырех царств.

Именно по этой причине расположение и содержимое царской сокровищницы хранили в строжайшей тайне. Это была величайшая тайна империи, известная только царю, верховным жрецу и жрице, Риб-Адди и еще четверым чиновникам.

– Я бы сразу по окончании работ послал их к богам, – рассудительно объяснил Ланнон.

Риб-Адди удивленно замигал. Он не предусмотрел такого коренного решения проблемы. Потребовалось поскрести бороденку и подумать, прежде чем выдвинуть новое возражение.

– Вентиляционная шахта откроет доступ ворам, грызунам и сырости. Тут все будет разрушено и уничтожено.

– Ну ладно. – Ланнон оставил тему, хорошо зная, что Риб-Адди противится переменам, просто потому что это перемены. То, что было хорошо в прошедшие двести лет, будет хорошо и еще двести.

Ланнон смотрел, как последний палец золота из очередной доставки из Срединного царства почтительно укладывают в специальное углубление сокровищницы. Риб-Адди тщательно записал в свиток количество, и Ланнон утвердил запись, поставив под ней свой личный знак.

Четыре доверенных чиновника гуськом вышли из длинного помещения сокровищницы. Пока они поднимались по каменным ступеням, Риб-Адди закрыл железные ворота. Он прижал знак Ланнона к глиняной табличке, потом они с царем поднялись по лестнице и через солнечные двери прошли в архив. Ланнон закрыл дверь, и массивная плита с шумом встала на место.

Великий Лев сделал знак солнца перед изображением бога на двери и вместе с Риб-Адди, перечисляющим его богатства в различных их видах, прошел через архив. Полки были забиты записями, и места оставалось мало. Скоро придется заняться расширением этих катакомб. Надо их увеличить, не повредив и не нарушив существующей структуры.

Они прошли через главный портал с тяжелыми кожаными занавесями в прихожую, которую всегда охраняли воины Шестого легиона. В любое время дня и ночи тут находились два центуриона, а их сигнала ждал отряд отборных воинов легиона Бен-Амона. Шестой легион изначально был создан как храмовая стража и стража казны, и это по-прежнему составляло важную часть его обязанностей.

В лабиринте храма Астарты Риб-Адди подобострастно попросил разрешения удалиться и со своими четырьмя подчиненными пятился, кланяясь, пока не исчез за поворотом коридора.

С помощью четырех жриц Ланнон, нагой и величественный, совершил ритуальное омовение в бассейне Астарты и пока его облачали в одежды просителя, умудрился незаметно для остальных запустить руку под юбку одной из учениц. Выражение лица девушки не изменилось, но прежде чем отойти, она прижалась к пальцам Ланнона, и, шагая по коридору к приемной, он поглаживал пальцами усы, чтобы вдохнуть запах девушки.

Они все горячи, как лепешки на сковороде, эти невесты богини, а рассчитывать им приходится либо на объятия подруг, либо на беглое внимание жрецов или храмовых стражников. Ланнон улыбнулся при мысли о том, сколько их воспользуется вольностями праздника Плодородия Земли. Ему самому частенько доводилось грешить с какой-нибудь закутанной в плащ и замаскированной жрицей. Праздник приближался, до его начала оставалось две недели. Ланнон всегда с нетерпением ждал его. Потом он с сожалением подумал, что Хай вряд ли до тех пор вернется. Это уменьшит радость празднества. Настроение Ланнона всегда было переменчиво, и через десять шагов хорошее расположение духа исчезло. Входя в приемную, царь сердито хмурился.

Он взглянул на пророчицу: та, точно статуя из слоновой кости, восседала на своем троне, сложив руки на коленях; лицо ее под слоем притираний напоминало маску, лоб выбелен порошком сурьмы, веки металлически голубые, а рот выделяется на бледном лице алым пятном. Ланнон мгновенно нашел, на ком сорвать дурное настроение.

Небрежно кланяясь, он вспомнил, сколько раз эта ведьма перечила ему и расстраивала его планы. Он ненавидел эти встречи с пророчицей, и в то же время в них было для него странное очарование. Царь понимал, что большая часть этих пророчеств – чепуха, вероятно, подсказанная политиканствующими жрецами. Но бывало и немало проницательных замечаний и дельных советов, а иногда с уст пророчицы срывались самородки чистого золота. Во время своих регулярных посещений он прислушивался к интонациям пророчицы. Как и Риб-Адди, пророчица иногда колебалась или сомневалась во время своих откровений. Ланнон был чувствителен к этому, но особенно внимателен он был, когда Танит говорила монотонным низким голосом. Именно тогда из ее уст исходили внушенные богами истинные пророчества.

Ланнон стоял перед ней, расставив ноги, сжав кулаки. С высокомерием царя, усугубленным дурным настроением, он задал первый вопрос.

Танит ненавидела эти встречи с Великим Львом. Он пугал ее. Как будто тебя закрыли в клетке с прекрасным, но опасным хищником, беспокойным, энергичным и непредсказуемым. В бледно-голубых жестоких глазах светилась хищная жажда убийства, черты лица, совершенные, но холодные, были полны той же страсти.

Обычно ее успокаивало присутствие Хая за занавесом, но сегодня она одна – и нездорова.

Ночь выдалась жаркая и душная, и ребенок в ее чреве был тяжел, как камень. Бледная, не отдохнувшая, утром она встала вся в поту, заставила себя съесть приготовленный Айной завтрак, и ее тут же вырвало.

В горле у Танит еще стояла горечь от рвоты, она обливалась потом – он стекал ручейками по бокам и животу, – задыхалась. Ее одолевала слабость, а царь продолжал задавать вопросы.

Танит не была готова к ним; ее ответы состояли из пустых слов, сказанных без убеждения. Она пыталась сосредоточиться, вспомнить, чему учил ее Хай.