Птица

– Не вышло?

– Наверное, нет.

– Он вырвался? Убежал? Достал наркотики?

– Не совсем так. Сначала мы думали, что победили. День за днем приступы становились всё слабее. Виталий начал есть, потом помогать в работе по монастырю, потом стал даже ходить на службы. Выучил некоторые псалмы и подпевал в хоре. А однажды в храме он встретил девушку. Я думаю, что он был знаком с ней раньше. После службы он догнал ее, и они о чем-то говорили. Ссорились. Потом она ушла, и я увидел, что у Виталия снова всё плохо. Мы пытались говорить с ним, я и отец Диомид. Но он, похоже, замкнулся. Жил еще где-то месяц. А потом ушел, никому ничего не сказав. И после этого оказалось, что пропал напрестольный крест. Серебряный, с позолотой и драгоценными камнями. Восемнадцатый век.

– В милицию заявляли?

– Нет. Этот крест в обитель принес сам настоятель. Купил где-то у антиквара. Давно, еще в советские времена. У нас он не числился, и архимандрит сказал, что это его вина. Не стал он заявлять. И знаешь, я порой думаю, что этот крест Виталия и сгубил.

– Ты думаешь, что его убили из-за креста? Чтобы ограбить?

– Кто знает, кто знает… Так или иначе, но он совершил очень большой грех.

– А эта девушка, как она выглядела?

– Точно не помню. Помню только, что у нее было много сережек в ухе. Как это теперь называется?

– Пирсинг.

– Да-да, он самый.

– Когда это было?

– В начале апреля.

Совсем недавно. Птица сбежал из монастыря незадолго до смерти. А до этого сбежал в монастырь от жизни. Или от Лены. Или от кого-то еще. Странное бегство. Виталик не верил в Бога. По крайней мере, в Христа. Однажды утром с похмелья мы забрели в развалины бывшей тюрьмы. Тогда я спросил, верит ли он. «Я недавно прочитал, что раньше у нас были другие боги. Солнце, гроза, земля. Наши. А потом пришли эти и крестили всех. Знаешь, зачем крестили? Чтобы сделать всех рабами. Они же так и говорят – раб божий. Были свободные люди, а стали рабожами. Лучше приносить телят в жертву богу, чем себя. Их Христос – ненастоящий. Настоящему Богу не нужны рабы. Человек и Бог должны быть свободны».

Меня передернуло. Это же было здесь. Где-то здесь, в кедрах, мы и сидели тогда, закручивая в газетные листки табак из вчерашних окурков. Господи, как давно это было! И так недавно… Страшно захотелось курить.

– А как ты думаешь, Виталик пришел к вам просто, чтобы скрыться? Или всё же…

– Не знаю, – Ваня печально покачал головой. – Когда только пришел, я не верил, что он может стать другим. А потом он стал ходить на службы. Я даже брал его прислуживать в алтарь. Это ведь не просто так.

Отец Георгий говорил всё более увлеченно, черты лица его как будто заострились, а глаза, казалось, видят что-то недоступное моему взгляду.

– Ты, наверно, не знаешь, но во время евхаристии, когда хлеб и вино пресуществляются в тело и кровь Спасителя, в храме, а особенно в алтаре, все, кто имеет хоть чуточку веры и знает, что происходит, ощущают благодать. Физически ощущают. И я, кажется, видел, что и Виталик ее чувствовал. И вот когда я это увидел, во мне родилась надежда на то, что он может спастись. Ведь это невозможно забыть. Это как…

– Наркотик? Ты думал, что Птица сменил одну зависимость на другую?

– Как ты можешь так говорить! Если не понимаешь, о чем я, лучше молчи.

Ну что же такое? Почему всё время вырывается то, о чем говорить нельзя? Глупо ставить под сомнение веру священника. В конце концов, зависимость от веры – не так уж и плохо. Лучше, чем от героина.

– Извини-извини. Можно я закурю?

Отец Георгий покрутил головой и даже, казалось, понюхал воздух, будто бы пытаясь учуять приближение настоятеля.

– Валяй. И мне дай тоже.

– Да не вопрос.

Зажигалка выплюнула столб огня на склоненные к ней сигареты.

– А что тебе еще Виталик рассказывал? Может, у него были какие-то проблемы кроме наркотиков? Какие-то враги?

– Насчет врагов не знаю, – отец Георгий затянулся, поморщился, отчего в речи возникла секундная пауза, и сдавленным голосом человека, подавившегося дымом, продолжил: – Мне иногда казалось, что у него все враги. А так он очень ругался насчет матери и отчима. Говорил, что они ждут его смерти, чтобы продать его квартиру.

– А кому он мог продать крест? Вы не выясняли? Не думаю, что в Тачанске много людей, способных купить такую вещь. В принципе, это нетрудно вычислить.

– Я же говорил, что архимандрит был против. А с настоятелем не спорят. Он сказал «нет» – значит «нет». Это как в армии. Приказы не обсуждают.

– Но ведь если бы вы сообщили об этом Пух… то есть в милицию, это помогло бы найти убийц!

– Ну вот ведь какой ты упрямый. Не надо об этом никуда сообщать, – Иван затушил окурок о ствол кедра, разрыл ямку в слое иголок и похоронил бычок. – Я же тебе говорил, что месть – это грех.

Священник замолчал, а я уловил новый запах, который вдруг сказал мне больше, чем все слова священника. Аромат ладана и сигарет образовывал причудливую смесь – святости, тайны и скрытого греха, смесь желания наслаждений и жажды познания Бога. И мне вдруг показалось, что я понимаю отца Георгия.

– Видишь ли, у многих начинающих священников, и об этом даже говорят святые отцы, этому учат в семинарии, появляется такой соблазн. Они на исповеди получают право вязать и решить – допустить к причастию или нет, отпустить грехи или назначить епитимью. Опасность, соблазн такой власти очень велик. Начинает казаться, что ты можешь говорить от имени Бога, можешь сам решать, кто достоин хвалы, а кто наказания, кто рая, а кто геенны. Думаешь, что можешь влиять на события, забывая, что ты – лишь иголка кедра в бескрайней тайге, где таких же, как ты, – бессчетное количество. И не тебе решать, какой иголке расти, а какой опасть и превратиться в прах.

– Хорошо-хорошо. Я всё понял. Кстати, этот крест… У него есть какие-то особые приметы?

– Сложно сказать. Вообще-то неспециалисту трудно отличить. Хотя этот на самом деле необычный. По вертикали на нем семь красных камней, а по горизонтали четыре. Цвет камней – цвет крови Спасителя.

* * *

Мать шебуршала на кухне, а я стоял у окна и смотрел вдаль. Из окна моей комнаты был виден кусок объездной дороги и поля за ней. Закат разделил пригорки и овраги на светлые и темные полосы. По дороге, натужным скрипом жалуясь на подъем, ползла непонятно зачем забредшая в Тачанск тяжелая фура. Я подумал, что если я найду крест отца Диомида, он выведет меня на убийц. Конечно, это только догадка, Виталик и сам мог продать его перед смертью. Но чутье подсказывало, что кража распятия и гибель связаны друг с другом. Зачем Птица украл его?

Глава 6

Газета «Тачанский холм» стоила в киоске всего пять рублей, и бабушка-кассир долго, с причитаниями, собирала сдачу с пятисотки. Местные новости меня не интересовали, но прошлое взяло верх – я принялся изучать единственную городскую газету. На первой полосе, как водится, громоздился дурно сверстанный пантеон областных, районных и городских чиновников, запечатленных в своих кабинетах и на каких-то заседаниях. Судя по их скорбным лицам, районная казна и трубы водоканала трещали по швам, а конец света в Тачанске, по закону подлости, грозил наступить чуть раньше светлого капиталистического будущего. Читать тексты рядом с такими фото не хотелось. Всю вторую полосу редакция посвятила будням единственного муниципального детского лагеря «Березка» под заголовком «А зори здесь громкие…» Криминальная страница встречала материалом «Маку – бой» и перепечаткой сводки областного УВД. Далее шла телепрограмма, а потом и то, ради чего я листал плохо отпечатанные страницы «Холма», – частные объявления. О покупке предметов старины рутинно напоминал только один рекламодатель, базирующийся в частном доме на улице Заовинной.