Птице нужно небо. Часть I и II

А дальше было странное. Потому что ингоровы верные спутники-прихлебатели вдруг попятились, поскуливая и не сводя с меня округлившихся от ужаса глаз.

— Куда-а-а?! — неожиданно для самой себя остановила я их командным воплем. — Падаль эту заберите, — и я указала на Ингора, после чего задернула занавеску душевой кабинки и… обессиленно сползла по стенке, давясь беззвучными слезами.

Прошло немало времени, прежде чем я заставила себя подняться и настроила душ погорячее, смывая с себя остатки мыла и грязь чужих прикосновений. И успокаиваясь постепенно и пытаясь обдумать произошедшее. Надо полагать, в комнату парней впустила Рейяна. Упустила я ее — защитила вещи и расслабилась. Дверь в ванную парни просто вышибли — она запиралась на хлипкую щеколду, и сейчас замочек болтался на одном гвозде.

Когда я вышла из ванной, Рейяна по-прежнему сидела у себя за столом, словно бы ни разу и не встала за все время. Только поглядывала на меня со смесью любопытства и ужаса. Интересно, чего все-таки испугались парни?..

Я с трудом дождалась, пока высохнут волосы, и завалилась спать, не обращая внимания на горящий под потолком светляк — Рейяна все еще делала вид, что погружена в учебу.

А утром меня — вполне ожидаемо — вызвали к ректору. Прямо с завтрака. Я вздохнула — выходной день тратить на разборки не хотелось.

В кабинете магистра Хольрина в этот раз меня ожидали все действующие лица вчерашнего происшествия (Ингор — с перевязанной головой и «нашлепкой» на свежевправленном носу), магистр Релинэр и незнакомый мужчина средних лет с перекошенной от негодования физиономией.

— Заходите, студентка, — магистр Хольрин махнул рукой, указывая на свободное кресло.

— Значит, это она? — незнакомец смерил меня презрительным взглядом. — Та распущенная девица, которая завлекала моего сына, а потом нанесла ему телесные повреждения?

Я? Завлекала? Интересно.

— Это студентка Май, — мягко ответил ректор, — которую ваш сын обвиняет в нападении на себя и своих товарищей.

— Заметьте, господин ректор, — вмешалась я, — одна на троих, да еще в душевой моей комнаты в общежитии. В которую я их, кстати, не приглашала.

— А вот это интересно, — подал голос Релинэр, — комнаты защищены, и никто посторонний не может зайти в них без приглашения.

— Вот видите! — рявкнул Ингоров папаша. — Сама пригласила! Я требую разбирательства! Я слышал, этой студенке уже было предъявлено одно обвинение, но она выкрутилась — наверняка не без помощи школьной администрации. В этот раз я настаиваю на внешнем расследовании.

— Вы не можете. Это внутришкольное происшествие, — возразил магистр Хольрин.

— Это уголовное преступление. И оно подлежит внешнему расследованию.

— Это была самозащита! — не выдержала я.

— А ты вообще молчи, тварь. Девка уличная!

— Значит, я лишена права сказать слово в свою защиту? — игнорируя оскорбление, осведомилась я.

— Твое слово — против слова трех человек. И как ты думаешь, кому поверят, молодым людям из уважаемых семейств или безродной девке?

— Вот как? Я требую свидетельства истины! И обвиняю этих троих в двух нападениях на меня, совершенных на этой декаде.

Мужчина опешил, но, надо отдать ему должное, мгновенно взял себя в руки и среагировал:

— Как дознаватель на имперской службе, я требую предоставить мне право вести допрос на кристалле истины.

…Я волновалась. Не паниковала, но цепкой беспокойство угнездилось где-то в затылочной части головы и не отпускало.

— Ваше имя? — теперь уже на «вы» и строго официально.

— Лариса Май.

Истина.

— Кто ваши родители?

— Я сирота.

Истина.

— Из какой семьи вы происходите?

— Это неправомочный вопрос. Я имею право не отвечать на него.

— Вступали ли вы в отношения с мужчинами?

— Я имею право не отвечать на вопрос, не имеющий отношения к делу.

— Он имеет прямое отношение к делу, я должен выяснить степень вашей распущенности.

— Вы должны выяснить, что произошло между мной и вашим сыном с его… друзьями, — никто не вмешивается, но дознаватель поджимает губы и переходит к следующему вопросу:

— Вы утверждаете, что дважды подверглись нападению со стороны моего сына и его друзей.

— Да.

— Это соответствует действительности?

— Да.

Истина.

— Когда произошло первое нападение?

— Три дня назад. В парке.

Истина.

— Вы пострадали от этого нападения?

— Только морально.

— Вам не собирались наносить физического ущерба?

— Я уверена, что собирались.

Истина. Не знаю, как Ингор с приятелями, а тот четвертый, что был сзади, намерения продемонстрировал однозначные.

— Как получилось, что вы не пострадали?

— Я смогла защититься от первого удара, а от дальнейшего меня спас вовремя появившийся магистр Релинэр.

Истина.

— Почему магистр Релинэр появился в парке?

— Это вопрос к магистру Релинэру, а не ко мне.

— Где вы были вчера, когда мой сын с товарищами появились в вашей комнате общежития.

— В ванной.

Истина.

— Вы были полностью обнажены?

— Я не принимаю душ в одежде, — идиотский вопрос, но я понимаю, что он просто пытается меня унизить… от бессилия.

— Кто впустил молодых людей в комнату?

— Я не знаю.

— Но у вас есть предположения?

— Есть. Но я не видела сама и не хочу никого обвинять облыжно.

— Хорошо. Я спрошу иначе. Находился ли в комнате кто-нибудь кроме вас, когда вы уходили мыться?

— Да. Моя соседка.

— Она впустила парней по вашему распоряжению?

— Нет.

Истина.

— По вашему согласию?

— Нет.

Истина.

— С вашего ведома?

— Нет.

Истина.

— Как происходило нападение?

— Вышибли дверь в ванную…

— И?

— И бросились лапать меня за все доступные места! — истина — истиной, но вспоминать, а тем более озвучивать — крайне неприятно. А дознаватель прекрасно осознает это, но все равно давит, мерзавец.

— Как вы отреагировали?

— Испугалась и разозлилась, — истинная правда.

— И что сделали?

— Ударила. И не один раз.

Истина.

— Свидетели утверждают, что моего сына выволокли из ванной в бессознательном состоянии его друзья, которые сами были чем-то очень напуганы. Что их напугало?