Птицеферма

Меньше минуты — и зачинщица лежит, прижимаясь лицом к рассохшейся глине двора, а я восседаю на ее спине, больно заломив одну ее руку назад, а вторую придавив коленом.

— Не лезь ко мне, — склоняюсь и шиплю Кайре на ухо. В подтверждение серьезности своих слов сильнее наваливаюсь на и без того неестественно вывернутую конечность и для убедительности встряхиваю противницу, обеспечив ее физиономии новую встречу с землей. — Никогда не лезь.

Кайра крупнее меня, тяжелее. Но ее оружие — язык. Своим преимуществом в весе девушка не умеет пользоваться категорически. А я… меня больше не удивляет то, что я умею драться. Кем бы я ни была раньше, судя по обрывкам воспоминаний, мой образ жизни был далек от мирного.

Кайра верещит, дергается, пытаясь меня с себя сбросить, но добивается только нового удара об глину.

— Что здесь происходит?!

Сова.

Она не успела бы так быстро прибежать на шум, с ее-то клюкой. Значит, сразу заподозрила неладное и последовала за беглянками с огорода.

— Гагара!

Разжимаю захват и спрыгиваю со своей жертвы; тут же отступаю на безопасное расстояние. Однако моя предосторожность излишня — Кайра поднимается медленно, со стоном, сначала на четвереньки, и только потом в полный рост.

— Ты видела? Сова, ты видела?!.
– вскрикивает и резко прерывается, чтобы подхватить бегущую из носа тонкую струйку крови.

Прищуриваюсь, оценивая Кайрин вид: кровь смоет, и будет как новенькая.

— Видела, — скрипит Сова; приближается к нам, часто переступая ногами и тяжело наваливаясь на клюку.

Тем временем отмершая от шока Чайка бросается к подруге.

— Ты как? — заглядывает той в лицо. Пытается взять под руку, но Кайра зло выдергивает локоть.

— Я — лучше всех, — огрызается; ее глаза мечут молнии. — Я это так не оставлю, — наконец, ей хватает смелости посмотреть непосредственно на меня. — Я сейчас же пойду к Главе, — сдабривает каждое слово щедрой порцией яда. И как только он не капает с ее свекольных губ? — Ты сдохнешь на этой чертовой ветке!

Нет, не страшно.

— Только в паре с тобой, — напоминаю с усмешкой.

Филин вполне ясно высказался после прошлого раза: если подеремся еще, наказание получим обе.

Во взгляде Кайры — жгучая ненависть; но и страх в нем тоже присутствует.

— Заткнись и умойся, — советует ей, наконец, подошедшая к нам Сова. — И лучше не лезь к Филину с жалобами.

Чайка демонстративно изучает свои ботинки. Пожалуй, впервые вижу ее молчащей так долго.

— Тоже мне, защитница убогих! — вспыхивает Кайра. После чего вытирает вновь выступившую кровь из носа тыльной стороной ладони и галопом несется в барак.

Чайка растерянно оборачивается подруге вслед. Кажется, не ожидала, что та так легко сдастся.

— Гагара сама виновата, — заявляет, когда дверь за Кайрой захлопывается, и Чайка понимает, что та действительно ушла.

Сова морщится; заправляет под косынку волосы, выбившиеся от быстрого шага.

— Не тявкай, — бросает Чайке.

Та оскорбленно закатывает глаза.

— Уууу, старая ведьма.

В отличие от подруги, Чайка не убегает, а гордо вскидывает подбородок, расправляет плечи и шествует в барак с видом победительницы.

— Крысы, — комментирует Сова, как сплевывает.

— Согласна, — бормочу.

— А ты — дура! — припечатывает и отворачивается, будто ей и смотреть на меня противно.

* * *

До ужина ещё полчаса.

Мужчины уже вернулись с рудника: кто-то ушел к реке, кто-то ополоснулся прямо тут, во дворе. Снимаю просохшее белье с веревок.

Состязания уже послезавтра. Неделя моего проживания в одиночестве почти истекла.

Пересмешник рассчитывает «выиграть» меня… Хочу ли я этого? Определенно, нет. Но будет ли с ним так же отвратительно, как с Пингвином? Сумеем ли мы ужиться?

Пустые мысли. Еще неизвестно, кто займет призовые места после Момота. Кто знает, кому еще из «холостяков» я могу приглянуться? Популярностью среди мужчин не пользуюсь, но выбор у них невелик, так что загадывать бессмысленно.

Снимаю вещи, сворачиваю и складываю в таз. Одну за одной, следующую. Боковым зрением замечаю, как открывается дверь барака.

Чайка.

Та опасливо поглядывает по сторонам, а потом решительно выпрямляет спину и быстрым шагом направляется ко мне. Решила повторить подвиг подруги? Не боюсь, но минус в том, что сейчас драка не останется незамеченной.

Поворачиваюсь к женщине лицом, отодвигаю от себя таз ногой — не хочу, чтобы он помешал мне снова. Однако не вижу в Чайке признаков агрессии: взгляд хитрый, бегающий, но не враждебный. Тем не менее не спешу расслабляться.

— Дело есть, — сообщает негромко, не забыв обернуться на дверь барака. Боится, что Кайра увидит, с кем та ведет переговоры?

Пожимаю плечом.

— Говори.

— Хочешь информацию — плати, — губы собеседницы трогает неприятная улыбка.

Можно подумать, у меня есть, чем ей заплатить. Не вздумалось же Чайке сочинять, будто всплыли какие-то важные сведения, а взамен обманом получить от меня обещание не приближаться к Пересмешнику ради Кайры?

— Я не торгуюсь, — огрызаюсь.

Не собираюсь никому ничего обещать. После ужина, как только стемнеет, у нас с Пересмешником запланирована вылазка по окрестностям, поэтому это проблемы Кайры — нравится ей наше с ним общение или нет.

— Тебе будет интересно, — не сдается Чайка; опять оглядывается на дверь и заговорщически понижает голос еще сильнее. — Заколка.

— Что?

— Заколку свою давай — скажу, — а сама уже протягивает руку ладонью вверх.

Странный выбор, учитывая то, что у Чайки короткая стрижка.

Вначале думаю послать женщину подальше с ее сомнительным бартером, а потом протягиваю руку к затылку и расстегиваю заколку; волосы рассыпаются по плечам.

— Забирай, — без сожалений отдаю доставшуюся мне в одну из поставок Тюремщиков вещь. Типовая, такие заколки здесь в свое время были почти у каждой. Просто со временем потерялись или сломались, а моя — нет. Плевать, завяжу волосы шнурком.

В глазах Чайки появляется алчный блеск, будто ей отдали что-то по — настоящему ценное. Женщина торопливо убирает добычу в карман, не забывая снова обернуться на барак; подманивает меня к себе пальцем.

Осторожно делаю один шаг к ней.

— Ворон сказал, что Момот не хочет жить с Олушей, — приподнимаю брови: неожиданно. Судя по тому, как он ее колотит, ему удается реализовывать с ней свои садистские наклонности.

— Мне что с того? — не понимаю.

Но Чайка мой вопрос игнорирует — ей нужно высказаться, иначе случится передозировка сплетнями.

— Момот говорит, Олуша все время ревет и стонет, а ему это не нравится.

Молчу, не перебиваю: быстрее выскажет, что накопилось, — быстрее отстанет, и я смогу продолжить работу. К тому же, поднимается ветер; простыня, которую я не успела снять, хлопает под его порывами, будто птица гигантскими крыльями.