Птицелов

— Её смерть была случайной. Палач попался неопытный, она почти сразу умерла на дыбе. Очень неудобно для нас, по правде говоря. Она была сердцем заговора, по крайней мере в среде исполнителей. И, возможно, только она одна могла бы точно указать на того, чей приказ выполняла.

Лукас слушал, зная, что ни один мускул на его лице не дрогнет, даже если Дерек начнёт тем же скучным голосом живописать, как именно умирала Селест, и что она кричала, когда рвались её жилы, и в какой именно миг у неё остановилось сердце. Неумелый палач… как же. Видал я, какие у вас палачи… Ты убил её, Дерек. Ты подложил её под меня, научил, как стать для меня важной, а потом использовал в своих дворцовых интрижках и убил, когда она подставила заговор под угрозу. Это вы, патрицианцы, убили короля и сразу за ним — главного свидетеля. Теперь Лукас в этом не сомневался. Убрать Артена и подставить разом королеву и графа Алектио, стравить их, бывших союзников (да уж, Дерек, ты всегда умел развязывать войны), получить легитимный предлог короновать сына Артеньи… уж и не знаю, зачем вам это нужно, но что касается меня, ты попал в самую точку. Потому что если ты использовал Селест, а всё говорит именно об этом, то это означает, что я всё-таки был прав и что она просто удерживала меня в Таймене до смерти короля. Иначе я давно уже уехал бы за Марвином. Потому что он честен, он глуп, он естественен и чист и так же прекрасен в своей чистоте, как ты, Дерек, омерзителен, вместе с твоим сраным магистратом и твоей белобрысой шлюхой, на моих чувствах к которой ты сейчас пытаешься сыграть.

Вот только в одном ты просчитался, мой друг: не было никаких чувств. Было нежелание верить в подозрения, которые ты только что сам подтвердил.

Лукас встал, чувствуя, как огромная тяжесть свалилась с плеч.

— К сожалению, Дерек, я больше ничего не могу тебе сказать про Локрида, — сказал он. Дерек приподнял брови, потом огорчённо вздохнул и пожал плечами.

— Что ж, жаль.

— Я еду сейчас же, — сказал Лукас. — Ты сможешь сделать так, чтобы меня выпустили из города?

— Могу, но… Ты бы поспал хоть немного. Вид у тебя, честно говоря, неважный.

— Очаровывать Мессеру я буду не мужской привлекательностью, — криво улыбнулся Лукас. — Сколько ехать до Нордема?

— Дней десять до Уоттерино, а дальше — как повезёт с погодой и проводниками. Я дам тебе карту, там отмечен кратчайший путь. Ты должен вернуться за месяц, Лукас. Дольше вряд ли можно будет распускать байки о болезни короля.

— Я вернусь за месяц, — с лёгким сердцем согласился Лукас, прекрасно зная, что будет действовать так, как сочтёт нужным. А в данный момент нужным и правильным было только одно: привезти Артенью, герцогиню Пальмеронскую, в столицу живой и преисполненной любви к магистрату. Это самое малое, что мог сделать Лукас, чтобы смыть свой двойной позор. Да, двойной: теперь к его фиаско в Королевской Башне добавилась Селест. Хорошенькая шлюшка Селест, заставившая его поверить в то, что ей просто нравится пить с ним кофе по утрам в тёплых простынях… просто нравится, так, как это нравилось ему.

Он вдруг почувствовал себя старым. И слабым. И, главное, романтичным дураком куда как похлеще Марвина.

«Учись на моих ошибках, сынок», — подумал Лукас и решил про себя, что выяснит это как можно скорее.

Он хотел ещё спросить Дерека про Илье, но, подумав, не стал. Мальчик либо жив, либо мёртв, а от Лукаса здесь ничего не зависит. Даже если Дерек притворяется, будто идёт на уступки, на деле он всё равно поступает так, как выгодно ему одному. И в этом между ним и Лукасом не было никакой разницы.

Ворота были открыты. Марвин ступил во двор хутора, держа ладонь на рукояти меча, и огляделся, пытаясь понять, что же здесь произошло. У ворот были привязаны кони — Марвин насчитал шестерых. Они вели себя спокойно, и только тогда Марвин понял, что собака больше не лает. А в следующее мгновение почувствовал запах крови и увидел тёмную лужу, растёкшуюся возле конуры.

В доме было темно, только из распахнутых настежь дверей лился свет и доносились женские крики. Теперь Марвин уже не был уверен, Рысь ли это, больше того, даже не мог сказать, почему решил, что и раньше кричала непременно она, но поздно было отступать. Он неслышно пошёл вперёд, у самых ступенек остановился, стараясь не выдать своего присутствия, и увидел на пороге тело, в котором узнал одного из бородатых сыновей хозяина хутора. Парень повалился навзничь и таращился в чёрное небо остановившимися глазами. Возле его руки валялся топор. Лезвие было чистым.

Тихо поднявшись на крыльцо, Марвин заглянул в дом.

Мужчин было шестеро, все воины, отменно снаряжённые. Один из них насиловал Рысь, повалив её на стол, объедки с которого разлетелись по всему полу. Она яростно сопротивлялась, вскрикивая то ли от боли, то ли от гнева, но насильник только пыхтел под одобрительные возгласы товарищей. Хозяин хутора, неловко перехватив правое плечо окровавленной рукой, сидел в углу и изучал пол у себя под ногами. Жена и дочь прижимались к нему с обеих сторон, женщина плакала, а девочка прятала лицо в материнском подоле. Сыновей видно не было, не считая мертвеца на пороге. Где-то в дальней комнате надрывно кричал младенец.

Марвин нагнулся, поднял топор, вывалившийся из руки крестьянина, и швырнул его в спину насильника. Лезвие вошло точно меж лопаток. Прежде чем мужчина успел осесть наземь, Марвин обнажил меч и приготовился к драке. Когда все взгляды обратились к нему, по его позвоночнику быстро прокатилась волна острого, нетерпеливого предвкушения. Он перехватил рукоять меча крепче и, встретив сверлящий злобный взгляд, внезапно понял, чьего человека сейчас убил.

— Какого хрена?! — рявкнул старший из воинов.

— Ойрек, — вырвалось у Марвина. Он мгновенно пожалел об этом, но было уже поздно: щетинистое лицо воина удивлённо вытянулось, потом в нём мелькнуло подозрение, потом — узнавание.

— Ба! — воскликнул он и хлопнул ладонями по бёдрам, зазвенев кольчугой. — Да это же Балендорский Щенок собственной персоной! Какого рожна тебя занесло в эту глушь, малыш? Смерти своей ищешь?

За одно мгновение в памяти промчалось начало зимы: мясорубка на Плешивом поле, чудовищный удар, которым Марвина сшибло с ног, глумливый хохот и град оскорблений, и прозрачные, любопытные голубые глаза, изучающие его невозмутимо и доброжелательно… Неотступно следящие, будто взгляд Бога.

Этот воин был тем самым, что взял Марвина в плен на Плешивом поле. А потом продал Лукасу из Джейдри за пять сотен золотых.

— Отпусти её, — сказал Марвин, слыша свой голос будто издалека. «О Единый, — подумал он, — что же я делаю, зачем что-то говорить, просто рубить их всех, сейчас, немедленно, и этого Ойрека первым, он же был там, он знает… он только что назвал меня Балендорским Щенком, и это уже достаточная причина, чтобы убить его, даже если бы не Рысь».

Рысь? Он моргнул и понял, что Ойрек ему ответил, а он не услышал ответа. Рысь, он совсем забыл о ней… Она спихнула с себя тело насильника и, низко опустив голову, возилась со своими штанами. Марвин увидел кровоподтёк на тыльной стороне её ладони: похоже, ей сломали палец, и хорошо если только один.

— Отпусти её, — повторил Марвин. — Она дочь Лукаса.

Рысь вскинула голову. Её лицо было разукрашено не хуже руки, и Марвин поспешно отвёл взгляд.

— Лукаса? — переспросил Ойрек. — Какого ещё Лукаса?

— Лукаса из Джейдри. Ты бился с ним вместе.

— А-а… Джейдри… Бились, да, — Ойрек перевёл взгляд на Рысь. Похоже, смерть солдата его больше не занимала. Он предостерегающе поднял руку, останавливая остальных воинов, рвавшихся разодрать Марвина на куски. Они были разочарованы, похоже, не меньше самого Марвина.

— Какого хрена, Ойрек, этот щенок убил Винсена! — крикнул кто-то. Ойрек, не обращая на него внимания, обратился к Рыси:

— Дочка Лукаса Джейдри, стало быть? Родная дочка? Что ж молчала, дура? — он заливисто расхохотался. Жена хозяина хутора от этого смеха задрожала ещё сильнее. Сам хозяин, похоже, только молился о том, чтоб мессеры рыцари поскорее убрались и решали свои дела где-нибудь подальше отсюда. Марвин словно наяву увидел всё, что здесь произошло: солдатня врывается на хутор, требуя вина и девок, хватает за зад хозяинову жену, а Рысь, которую приютили гостеприимные язычники, встаёт на защиту… и через минуту оказывается на её месте. Какая же она дура, тупо подумал Марвин. Клинок в его руке угрожающе дрогнул, потянулся к Ойреку.