Птичка для дракона. Улететь и спасти(сь)

— Тихо, тихо, — мой возлюбленный шагнул ближе и успокаивающе положил мне руку на плечо. — Феолике, твой отец двадцать с лишним лет просидел в клетке. И он страданиями искупил свою вину. Могу честно сказать, что благородный Тэн-Грэйлек изменился, раскаялся и пообещал вечно служить Великой Матери. Узнав о тебе, он и вовсе разволновался. Я еле уговорил его подождать, пока ты придёшь в себя. Всё это время Грэйлек мечтал увидеть тебя — свою единственную дочь. Ты откажешь ему в этом?

Я опустила глаза, чувствуя на себе прожигающий взгляд Тольвейра. И, теребя обеими руками складки своего красивого платья, глухо пробормотала:

— Ладно. Пусть… пусть заходит. Я поговорю с ним.

Тольвейр сжал моё плечо, словно подбадривая, и затем двинулся к выходу. После того, как он ушёл, в комнату, чуть прихрамывая, вошёл невысокий дракон в плаще, сшитом из двух половинок: чёрной и коричневой.

У Грэйлека из рода Тэн и правда был измученный вид. Карие глаза лихорадочно блестели, на подбородке темнела щетина. Неопрятные волосы обрамляли его лицо, в котором я не увидела ни малейшего сходства со своим. Выходит, что внешне я целиком и полностью пошла в род Ари.

— Дочь, — Грэйлек протянул ко мне руки и тут же опустил их, потому что я не спешила бросаться в его объятия. Да и отцом называть не желала.

— Приветствую вас, достойный, — это слово далось мне с трудом, — Грэйлек из рода Тэн. Садитесь, пожалуйста, — я указала ему на второе кресло.

— Вот оно, значит, как, — чёрный дракон постоял, невесело усмехнулся, и, наконец, всё-таки сел. — Феолике… Ты так похожа на свою мать.

Я сплела пальцы на коленях, стараясь унять внезапную дрожь.

— Такая же красивая и гордая… Я мечтал покорить сердце Эллеке, выполнял все её прихоти и задумки… Сколько ошибок мы наделали! И самая главная — не уберегли тебя, — сокрушённо вздохнул Грэйлек. — Прости нас, Феолике. И мёртвую, и живого. Эллеке сполна за всё заплатила, а я… как видишь, мучаюсь. Но Великая Мать…

Если до сих пор он скорее походил на артиста, играющего драматическую роль, то теперь Грэйлек преобразился. В его голосе зазвучало искреннее переживание:

— Великая Мать дала мне возможность начать новую жизнь! Сослужить ей службу. Я счастлив! Надеюсь, что и ты, Феолике, найдёшь себя в нашей прекрасной вере. И во имя Богини простишь своего бедного, преступного отца, — Грэйлек вновь вернулся к преувеличенно-скорбному тону. Я мысленно вздохнула, отметив, что он ни словом не упомянул о своих жертвах. О том, как гнусно и мерзко было экспериментировать на невинных человеческих существах. Всё только «я» да «я». Всё о себе и своих непомерных страданиях, коими он, кажется, упивался.

Моё волнение улеглось. Грэйлек оказался именно таким, каким я его себе представляла, а значит, глубоких чувств не заслуживал.

— Я постараюсь простить вас, — найдя на столе иллюзорный колокольчик, я позвала таких же иллюзорных слуг. Каков бы ни был мой гость, его следовало угостить. Я не стала задаваться вопросом, настоящая ли еда в Скальном Дворце.

Грэйлек оживился, увидев бутылку вина. Прогнал муху, которая так и норовила присесть на ломоть хлеба с сыром, и принялся расспрашивать меня о замке Хеннет. Я отвечала без особой охоты; мне не хотелось живописать свои несчастья, чтобы опять не услышать театральные интонации в голосе Грэйлека. Но он, кажется, больше интересовался бытом и артефактами белых драконов, чем мной.

Когда, наконец, с трапезой и выпивкой было покончено, и Грэйлек поднялся с кресла, я испытала неимоверное облегчение.

— Не обнимешь своего несчастного отца на прощанье? — спросил он, и я была вынуждена скрепя сердце шагнуть навстречу. И вытерпеть поцелуй в щёку.

— Я очень рад, что у меня такая взрослая и красивая дочь, — Грэйлек утёр скупую слезу и вздохнул. — Да благословит тебя Богиня, Феолике! Я каждый день возношу ей молитвы за тебя и за твою покойную мать. Уверен, что она тоже каялась перед смертью, а потому не растворилась в небытие. Где-то витает её душа… Молись и ты за своих родителей!

Я молча кивнула, мечтая только об одном — чтобы он скорее ушёл. А когда шаги Грэйлека в коридоре, наконец, замерли, прислушалась к себе. Ничего. Ни тоски, ни каких-либо всколыхнувшихся дочерних чувств. Только усталость и тусклое раздражение.

Махнув на всё это рукой, я вернулась к зеркалу и продолжила примерять украшения. Сейчас меня интересовало лишь одно: как я понравлюсь в них Тольвейру.

Глава 6

Глубокой ночью я проснулась от надоедливого жужжания мухи. Тольвейра рядом не было. Наверное, улетел по своим делам… Я перелезла на его половину кровати и завернулась в шёлковое покрывало, чтобы доспать. Из окошка лился лунный свет, было тихо и очень уютно.

Муха, видимо, решила, что надо испортить мне всё блаженство, и не оставляла в покое. Садилась то на руку, то на плечо, или норовила подлететь к лицу. Уже подумывала сжечь её огоньком, но тут меня начал одолевать сон. И в этом сне муха засветилась золотым сиянием; тихим голоском, похожим на нежный звон колокольчика, она проговорила мне на ухо:

— Феолике, пожалуйста, встань с постели и иди за мной.

Я не удивилась: какой только ерунды ни бывает в снах! Мной вдруг овладело любопытство — непривычное любопытство, потому что всё время, что я жила в Скальном Дворце, мои мысли занимал лишь Тольвейр. Как ему угодить, сказать то, что ему понравится, одеться и причесаться так, чтобы он похвалил. Пару раз я прогулялась по коридорам, но и только. В целом, моё существование свелось к тому, что я сидела в комнате и либо ждала Тольвейра, чтобы провести с ним время, либо примеряла платья и драгоценности.

Сейчас же моим вниманием завладела муха. И неважно, что это был сон.

— Феолике, — снова позвала она. Бормоча: «Иду, иду», я в ночной рубашке слезла с кровати, нашла свои удобные башмачки из мягкой белой кожи и, обувшись, направилась к двери.

— Тихо, — лепетала муха, сидя на моём плече, — тихо, прошу тебя!

Я как могла бесшумно отворила дверь и выглянула наружу. Слуг-иллюзий не было видно, и самого Тольвейра — тоже. Убедившись, что путь свободен, я пошла в тот коридор, который мне указала золотистая муха. Пройдя шагов пятьдесят и свернув направо, я остановилась в недоумении, потому что передо мной предстала сплошная стена. Тупик.

— Это иллюзия, — прозвенела муха. — Притом ослабевшая, уже не такая твёрдая. Смотри!

И, сорвавшись с моего плеча, она пролетела сквозь стену.

У меня это вышло не так легко. Иллюзия, стоило просунуть через неё руку, оказалась на ощупь как густое желе. На миг почудилось, что я застряну в нём, и сон закончится, но нет, всё-таки смогла выбраться. И застыла на месте, глядя то влево, то вправо — в каком направлении идти?

— Сюда, — раздался тонкий голосок мухи, и я заспешила в узкий, тёмный коридор, который только золотистые крылышки и освещали. Факелов на стенах здесь не было.

— Не вздумай зажигать огонь, — предостерегла муха, когда мы двинулись дальше. — И если обратишься ко мне, говори тише.

— Куда ты меня ведёшь? И кто… что ты вообще такое? — не выдержала я на очередном повороте. Здесь, между прочим, было не так уж тепло, а моя ночная рубашка доходила только до колен.

Муха вздохнула, как человек, а затем её окутало облако золотых искр. Когда они рассыпались, я прижала ладонь к губам, чтобы не вскрикнуть. Передо мной в воздухе парила самая настоящая фея!