Птицы не вьют гнезд на чужбине

Нурхамат наспех оделся. Поймал испуганный взгляд жены, которая поспешила успокоить маленькую Василю, в длинной белой рубашечке, прижала к себе и начала без остановки целовать лицо дочери.

В дом ворвались трое односельчан и остановились в нерешительности. Повисло глубокое тягостное молчание. Оно может быть поддерживающим, упрекающим, вопросительным, ожидающим. Сейчас молчание было пугающим и зловещим. В глубине души каждого взрослого плакал маленький ребенок, размазывая грязными ладошками слезы по лицу.

Странный непонятный запах чужаков наполнил дом Гилязовых, вмиг вытеснив домашний аромат хлеба и сосновый дух деревянного сруба. В этот момент односельчанам хотелось одного. Крепко зажмуриться. Окунуться, как в реку, в далекое счастливое детство, где в ласковых объятиях прижимает к себе мать, гладит по головке и спинке и нежно шепчет: «Все пройдет. Это всего лишь страшный сон, тс-с-с, тише-тише».

«Что же делается-то? Ведь Нурхамат— один из нас, вместе бегали мальчишками купаться на Шешму, а сколько раз он спасал наши семьи от голодной зимы?!»

Вот стоят беззащитные Гилязовы, с детьми на руках.

За окном после тяжелых раскатов грома застучали по крыше первые крупные капли дождя. Стрелы молний пытались найти себе цель для расправы. Природа бушевала.

Молчание прервал влетевший в дом, высокий, небритый оперуполномоченный из города, в длинном черном кожаном плаще, с наганом в руках. Настоящий черный ворон.

– Что встали? Сами хотите вместо них, так идите!

Нурхамат встретился с ним взглядом. Увидел бессмысленную ярость в покрасневших глазах, отшатнулся. Абсолютно выцветшие, ничего не выражающие глаза.

Главу семьи вывели во двор. Пока искали веревку, Нурхамат опустился во дворе на траву, поднял голову и вздохнул полной грудью родного воздуха. Когда еще придется испить воды из родника и вдохнуть запах свежескошенной травы? Да и останемся ли в живых? Продолжится ли род Гилязовых?

Скоро рассвет. Солнце вступит в свои права, даря всему живому тепло, небо посветлеет, впереди новый день.

Обвел взглядом дом, крыльцо, постройки: сараи, конюшню, баню. Остановил взгляд на клети —месте для хранения и молотьбы зерна: «Эх, урожай-то такой нынче! Загляденье! Не дадут ведь убрать! Сгниет на корню, погибнет».

Неизвестность пугала. Окутывала тяжелым вязким туманом все тело. Нурхамат понимал, что нельзя паниковать и показывать семье страх перед будущим. Нужно постараться успокоиться, взять себя в руки, и тогда, жена и дети почувствуют его настроение.

Крепкие мозолистые руки Нурхамата связали веревкой, которую сняли с гвоздя в его же прибранном сарае, где каждый предмет лежал на своем месте. Вытолкнули на широкую улицу.

Земли в округе было много. Дома и хозяйственные, надворные постройки возводились широко, а не теснились. Вдоль широкого ручья, вольготно пробившего себе дорогу через все село, издревле располагались бани. У ворот одиноко стояла запряженная лошадь.

Только сейчас Нурхамат заметил, что он босиком.

Марфуге с детьми сказали одеваться, ничего с собой не брать. Дочь Василя взяла дветряпичные куклы и деревянную лошадку, выструганную отцом и окрашенную в белый цвет матерью. Поглядывала то на маму, то на игрушки. Старалась не встречаться взглядом с чужими дядями. Куда увели папу, что происходит? Кто эти чужие люди?

У побледневшего сына, повзрослевшего за минуту, Марфуга впервые заметила серьезный взгляд отца. Мингата молча встал и закрыл собой маму и Василю. И никаких слез, нытья и плача. Все это будет потом.

Хлеб Марфуга быстро успела завернуть в чистое полотно, больше ничего не разрешили взять из родного дома.

Глава 2. Не переставай верить…

Сижу зарешеткой втемнице сырой.

Вскормленный вневоле орел молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюет под окном,

Клюет, ибросает, исмотрит вокно,

Как будто сомною задумал одно.

Зовет меня взглядом икриком своим

Ивымолвить хочет: «Давай улетим!

Мывольные птицы; пора, брат, пора!

Туда, где затучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края,

Туда, где гуляем лишь ветер… дая!..»

А.С.Пушкин

Накануне страшной ночи старшая дочь Гилязовых – Закиря ушла ночевать к родственникам, что и спасло ей жизнь.

С деревянным протезом, молодая женщина среди раскулаченных – это верная гибель. По бумагам всех членов семьи не проверяли. Закирю хватились только в ссылке-поселении, никто не мог сказать, сбежала она или погибла в дороге…

На широкой сельской улице ждал конный обоз с какой-то полуистлевшей рогожей, брошенной в телегу. Нурхамат стоял на обочине со связанными впереди руками и пытался уговорить конвоира напоить коня. Мужчина не слушал, старался не встречаться с ним взглядом.

Тронулись. Присоединили еще одну семью. Отдельным обозом. У них были старики и сыновья с невестками. Детей, видимо, успели спрятать.

Надрывно скрипело правое колесо телеги. «Эх, пересобрать бы,– вертелась юлой мысль у Нурхамата. – И лошадь прихрамывает – перековать надобно».

В такие минуты мужчина возвращался мыслями в сельские будни.

Раскулаченных провезли через все село, которое только просыпалось – неторопливо, словно пробуя новый день на вкус: какой он будет?

Одни старались не смотреть в глаза, стояли у своих ворот. Другие подбегали поближе, чтобы почувствовать запах крови и насытиться им, как стервятники, которые медленно кружили над добычей. Третьи, наспех подпоясавшись, бежали к дому Гилязовых – поживиться.

Ни малолетние дети, ни поддержка и помощь семьи Гилязовых односельчанам, не останавливали таких. Зависть и злоба затмили не только глаза, но и головы.

Нурхамат сидел, подняв голову, разглядывал все вокруг внимательным взором. Он был уверен, что каждую живую душу Творец полюбил такой, какой она проявляется в этом мире. Но встречаются на твоем жизненном пути, и не раз, люди с дефектами души. И ты становишься сильнее, не мстишь, давая Творцу время для торжества справедливости и правосудия.